Переправа (ЛП)

Недалеко от вершины она останавливается, чтобы перевести дух, и бросает взгляд в сторону xасиенды. Все три сестры стоят на крыльце и наблюдают за ними. Ребенок наконец-то перестал плакать. Райан исчез из виду. Солнце нещадно палит. Она продолжает путь.
На вершине он ждет ее, стоя у похожей на стену пирамиды из почерневших черепов. Стена высотой с него самого. 
  
В воздухе висит густой смолистый дым, поднимающийся из-за его спины. 
Некоторые черепа очень маленькие, но все они человеческие.
Она начинает плакать. 
- Неси его сюда.
- Ты не можешь этого сделаешь! - говорит она.
Его голос тих и бесстрастен. Когда он улыбается, шрам на его щеке сокращается.
- Еще как могу. Неси его сюда. Иначе вы оба останетесь здесь. Решать тебе.
- Это же ребенок!
- Мальчишка нам здесь ни к чему. Так уж сложилось, - oн достает револьвер и взводит курок. - Выбирай, - говорит он.
Она подходит достаточно близко, чтобы заглянуть в яму, футов шести-семи в поперечнике, и видит угрюмый красно-синий огонь внутри, железный совок на длинной ручке, лежащий рядом, и закрывает глаза, когда Райан берет у нее ребенка и слышит, как тот снова начинает плакать, возможно, от потери, и она тоже плачет, когда Райан говорит ей, что теперь она может вернуться к своей работе, и она уже на полпути вниз, медленно спускаясь с холма, когда плач ребенка резко прекращается, и она слышит только ветер в холмах и блеяние коз во дворе.
Слезы наворачиваются у нее на глаза весь день - ей кажется, что она потеряла собственного ребенка или брата, - и прекращаются только тогда, когда поздно вечером, лежа на койке, она заглядывает сквозь щели в деревянной стене в спальню и видит Селин с группой других людей, бросающих песок в костер; ее младшая сестра выглядит усталой, она вся в синяках. Но живая.
 Глава 8 
- Вставай, Белл. Она исчезла, черт возьми!
Это сказал Матушка, ворвавшийся в хижину.
- Что? Что происходит?
- Она забрала мою лошадь, черт возьми. Она забрала треклятого чалого.
- Как...?
- Мою лошадь и "Bинчестер" Харта. Снаряжение и седло тоже.
Он пинком отбросил ее одеяла в угол.
- Это сделала девушка?
- Господи, Белл. О ком, черт возьми, ты думаешь, я говорю? О мексиканке! Чертова женщина!
Я не мог поверить, что у нее хватило сил оседлать лошадь и ускакать. Не с такими ранами. Потом я вспомнил, что видел прошлой ночью.
- Где Харт?
- Снаружи. На твоем месте я бы проверил свою одежду, посмотрел, чего не хватает. Ты у нас самый маленький, и я сомневаюсь, что она ускакала отсюда голой. Мне нравился этот конь, черт возьми.
Он был прав. В моем рюкзаке не хватало рубашки и брюк. Не самое лучшее из того, что у меня было, но и не самое худшее. Это было ничто по сравнению с лошадью Матушки или винтовкой Харта, но и этого было достаточно, чтобы я почувствовал себя преданным ею. Если бы она попросила, я бы отдал их добровольно. Но она не попросила.
Харт сидел на крыльце в сапогах и теплых кальсонах, курил сигарету и вертел в руках кости. Я сел рядом с ним с чашкой кофе, глядя в загон на двух новых беспокойных мустангов. День уже был жарким и ясным. Я прихлебывал кофе и думал.
- Прошлой ночью, Харт? У костра?
- Да. А что?
- Черт, да откуда мне знать. Даже не знаю, что сказать. Это было просто потрясающе, ты не находишь? Она...
- Она исцелялась, Белл. Исцелялась по старинке. Как тебе это понравилось?
- Если честно? Мне не понравилось. По правде говоря, она меня напугала.
Он улыбнулся, но в его улыбке не было ни капли юмора.
- У тебя хорошие инстинкты, сынок. Если у тебя когда-нибудь будут серьезные отношения с мексиканкой, держись за эти инстинкты крепко.
Он встал, выбросил сигарету и повернулся к хижине.
- И что мы будем делать?
Он остановился, и, казалось, на мгновение задумался.
- Ну, у Матушки есть другие лошади, а у меня нет другого "Bинчестера". Так что, думаю, мы поедем за ней.
Я подумывал о том, чтобы предложить ему свою винтовку. Так сильно мне не нравилась перспектива этого предприятия. Но я этого не сделал.
Мы ехали по ее следам все утро и в полдень, мимо цветущей юкки и "масляной древесины"[11], колючей груши и высокого сагуаро, через густой кустарник, по траве и совиному клеверу. Мы видели пару рогатых зайцев в период течки и ястребов, пролетающих над землей. На сухой пыльной местности ее следы были очень четкими. Для Матушки и Харта, если не для меня.
- Скажи мне, какого черта она это сделала? - спросил Матушка.
- Матушка, ты же знаешь, какого черта, - сказал Харт. - Возвращается туда, откуда пришла.
Уже поздним вечером мы нашли ее, прислонившуюся к корявому дереву, с привязанным рядом чалым и "Bинчестером" Харта, лежащим у нее на коленях. Она выглядела плохо, измученной - почти так же, как и тогда, когда мы впервые ее увидели, - и некоторые ее раны снова начали кровоточить под моей рубашкой и повязками Матушки. Она ничего не сказала, когда мы остановили лошадей, и только свирепо смотрела на Харта, наблюдая, как он слез со своего черногривого коня, подошел к ней, взял винтовку и засунул ее в ножны, а затем наклонился к ней и крепко сжал ее лицо в ладонях.
У нее там был глубокий порез, и ей, должно быть, было очень больно, но она ничего не сказала.
- Ты должна кое-что вспомнить, женщина, - сказал он. - Твоя подружка умерла на мне прошлой ночью. Это имеет для тебя значение? Тебе есть до этого дело? Не думаю. Значит, так ты благодаришь за помощь?
Он сжал сильнее. Кровь просочилась сквозь повязку под его большим пальцем.
- Эй, Харт, - сказал я. - Боже, Харт!
Она была воровкой, но ей было больно, и она была женщиной, и я уже почти спустился со Сьюзи, когда Матушка протянул руку и остановил меня.
- Оставь, сынок.
- Не вмешивайся, Белл, - сказал Харт, а затем обратился к ней: - Теперь ты будешь со мной разговаривать? А то мне уже порядком надоело, как ты смотришь на меня исподлобья, если ты понимаешь, о чем я. Ты обворовала меня, обворовала Матушку и Белла, и я хочу знать, почему, и если ты не начнешь говорить со мной в ближайшее время, я могу просто забрать чалого и оставить тебя под этим чертовым деревом на съедение волкам и койотам. Потому что я вижу перед собой круглую дуру, которая занимается черт знает чем.
Он отпустил ее и отошел в сторону. Наконец она кивнула.
- Можно мне попить воды? - спросила она.
Это были первые английские слова, которые мы от нее услышали.
- Черт возьми, - сказал Матушка, - ты можешь даже поужинать. Мы все поужинаем. А потом поговорим. Ты не против, Харт?
- Я согласен, Матушка.
- Как тебя зовут, черт возьми? - спросил он, и она ему сказала.
* * *
Мы посадили ее на лошадь и поехали в лучах быстро заходящего солнца к известному нам ручью, где мустанги любили принимать водные процедуры по вечерам. Она сказала нам, что хочет искупаться, что от этого ей станет гораздо лучше, и никто не пытался ее отговорить. Харт сказал, что пойдет с ней. Сказал, что надо напоить лошадей и наполнить фляги. Мне это показалось не совсем приличным, но и его тоже никто не пытался отговорить. Даже она. Я мог только догадываться, что она не очень любит уединение.
Матушка предусмотрительно взял с собой свежие бинты, чтобы заменить их после купания.
Мы смотрели, как они спускаются по склону к ручью: Харт вел наших лошадей, а Елена - ту, что украла у Матушки, а затем принялись собирать скудно росший вокруг кустарник для костра.
  
- В чем его проблема, Матушка? - спросила я, когда мы уже почти закончили.
- Чья? Харта? Ты про его отношения с мексами?
Я кивнул.
- Черт, Харт хорошо знает мексов. Большинство из них все еще наполовину индейцы, понимаешь. Так что ты должен показать им свои яйца. Заставить их уважать тебя. Иначе они вполне могут перерезать тебе глотку ночью только потому, что им понравился блеск твоих сапог. Ты знаешь, что Харт был погонщиком во время кампании Уина Скотта в Пуэбле?