Горькое вино любви (СИ)

Джанни молчал.
— Знаешь, пожалуй, ты прав. Если я не могу лично сказать Паоле всё, что хочу, я сделаю это публично. Поможешь?
— Конечно. Давай телефон, если ты его не расколотил…
*****
Паола очнулась ранним утром. Она плохо понимала, где находится. Страшно хотелось пить. Она с трудом разлепила тяжёлые веки. Голова, будто ватой набита… Почему ей так плохо? Она хотела поднять правую руку, чтобы потереть лицо, и не смогла… что-то не пускало. Тогда она потянула левую. Перед глазами оказалось запястье, заклеенное послеоперационным пластырем. Она повернула голову и увидела капельницу рядом с кроватью.
— Нет… — Шепнули слабые губы. И чуть громче, — нет!
— Паола, милая, посмотри на меня. Послушай… — Голос Фабио звучал ласково где-то совсем рядом.
— Нет! — Паола забилась, стараясь высвободить вторую руку, к которой тянулась трубка капельницы. Ей постоянно капали препараты крови и лекарства.
Перепуганный Фабио старался удержать Паолу за плечи. Она кричала и слабо билась в его руках. В палату уже вбежала медсестра. Она быстро вколола что-то в плечо Паоле, и та затихла. Фабио плакал, глядя на бледное красивое лицо сестры. Медсестра успокаивающе похлопала его по плечу.
— Это нормальная реакция. Синьорина Паола ушла далеко, а мы заставили вернуться. Поверьте, было бы хуже, если бы она молчала. Всё хорошо. — Она внимательно проверила капельницу, что-то поправила. — В следующий раз ваша сестра проснется уже спокойней. Держитесь, синьор. Хотите кофе?
Фабио благодарно кивнул, и медсестра пошла за кофе.
*****
Уже с утра Роберта была в клинике. Она заставила сына поехать домой поспать. Паола действительно проснулась спокойнее. Вернее, слишком спокойной. Она увидела мать и отвернулась к стене. С этого дня Паола Капратти отказывалась говорить с кем бы то ни было. Целыми днями она лежала на спине, уставившись в одну точку на потолке. Интерес к жизни у неё пропал…
Джанни не выдержал и всё-таки попытался проникнуть в клинику. Его не пускали. Он шумел. Роберте пришлось с ним поговорить. Она попросила его не устраивать скандалы и не давать новых поводов прессе. Шило в мешке не утаишь. Журналисты уже связали отсутствие Паолы и поездки всей семьи Капратти в частную больницу. Но причина нахождения Паолы в клинике оставалась тайной. Итало же выставил охрану у палаты дочери, отрезав все пути к ней. Все Капратти отныне ходили в сопровождении телохранителей, не подпускавших к ним всех, кто не был членом семьи.
Как и предполагал Дан, молодёжь встала на сторону Паолы и Джанни, особенно когда появилась информация о разрыве помолвки накануне и публичное признание Джанни в любви. Канал утренних новостей столкнулся с реальный волной хейта. Рейтинги просмотров плавно, но неотвратимо пошли вниз. Молодёжи, итак, не было особого дела до него. Но некоторые, как Паола, включали канал, пока завтракали. Сейчас же и те редкие особи отказались от грязных сплетников. Если бы у Паолы был доступ к своему аккаунту, она бы удивилась, сколько людей подписались на неё и записали поддерживающие видео… Но ей не было дела… Ей всё стало не интересно.
Синьора Роберта спешила вывезти свою девочку из Италии. Конечно, пресса уже озаботилась, почему Паола в клинике и почему никто не даёт никакой информации. Но глухую стену вокруг Паолы так и не удалось никому пробить. Они могли фантазировать сколь угодно долго, правду прессе озвучивать никто не собирался
А потом Паола исчезла. После двух недель интенсивного лечения, доктора разрешили ей вылететь на Карибы под строгим медицинским присмотром и в сопровождении психолога. Но они предупредили семью, что окончательно организм восстановится примерно через месяц-полтора. Роберта рискнула.
На рассвете, когда вся Италия ещё спала, Паолу в инвалидном кресле вывезли из клиники. В аэропорту её уже ждал чартер.
Тёмное серое небо плакало мелким дождём. Красивой печальной девушке с огромными чёрными глазами на исхудавшем лице было всё равно. Она безразлично смотрела в иллюминатор, за которым где-то внизу оставался когда-то любимый ею Милан. В её голове поселилась тишина и полное равнодушие…
   
Глава 37
 
Итало Капратти снял для дочери роскошную виллу на самом берегу острова. Изюминкой виллы была веранда, уходящая ступенями прямо в океан. Отсюда открывался великолепный вид на бескрайнюю гладь непередаваемого бирюзового цвета, а вечером сказочные закаты заливали виллу волшебным мягким светом.
Паола равнодушно приняла переезд. Целыми днями она сидела в кресле под навесом на веранде, уставившись невидящим взглядом в океан. Волны весёлыми белыми барашками катились к ступеням, разбиваясь о них.
Психолог, один из лучших во всей Италии, дал Паоле время привыкнуть к новой обстановке, а потом приступил к работе. Очень медленно, маленькими шажками он возвращал дочь друга к жизни. И первой его задачей стало заставить Паолу начать есть. Она упрямо отказывалась от еды. Её нос заострился, скулы обтянула тонкая кожа, ручки стали похожими на палочки. Её лёгкие пострадали больше, чем все надеялись, и это тоже накладывало отпечаток. Губы Паолы приобрели нездоровый синеватый оттенок. Весь организм продолжал страдать от нехватки кислорода… Последние анализы в госпитале столицы острова упрямо указывали на анемию.
Психологу пришлось угрожать Паоле, что он начнёт «кормить» её внутривенно, если она сама не станет нормально питаться. Иголки Паоле надоели до мушек в глазах, и она понемногу начала есть.
Виллу полностью обслуживал нанятый персонал. Мария, невероятных объёмов чернокожая повариха, готова была в лепёшку расшибиться, лишь бы «бедная девочка» съела хоть ложечку её великолепной стряпни. Каждый день с утра она неслась на рынок и покупала свежайшую зелень, фрукты и овощи, а потом утирала белоснежным фартуком скупую слезу, когда Паола безразлично ковырялась в очередном питательном салате…
Через месяц психолог решил, что пора Паоле завести компанию. Её интерес к жизни так и не восстановился. Она снова медленно начала погружаться в темноту. Психолог позвонил Итало и обрисовал, чем может закончиться подобное состояние — либо очередным суицидом, либо жизнью на постоянных препаратах, гасящих это желание покончить с никчемной жизнью. Он наблюдал таких. Люди с погашенной медициной волей превращались в живых манекенов. Меньше всего он хотел, чтобы Паола стала такой. Как бы это ни звучало, но ей нужен был ещё один стресс. Как говорится, клин клином.
Итало подумал, подумал и позвонил губернатору острова. Тот никак не ожидал услышать владельца одного из лучших и богатейших отелей на его территории. Внимательно выслушав Итало, он заверил его, что найдёт для Паолы великолепную компанию. Вот, как раз, его сын бездельем мается. Пусть вместе с Паолой и мается. На том и порешили.
*****
Паола, как всегда, сидела на веранде и безразлично пялилась на океан, когда за её спиной незнакомый голос, наполненный жизненным оптимизмом, вдруг сказал:
— Привет, бэйба!
Она даже не повернулась. Это не могли говорить ей. Здесь просто нет тех, кто так разговаривает.
— Глухая, что ли? — Озадаченно сказал тот же голос, и перед Паолой встал колоритнейший тип.
Высокий чернокожий парень в полностью расстёгнутой рубашке, с дредами и солнцезащитными очками на носу держал в руках корзину с ананасами, манго и вином. На голой груди на толстой золотой цепи болталось золотое распятие. Он растянул губы в белозубой улыбке и снова повторил:
— Привет, говорю, бэйба!
Паола непонимающе уставилась на мираж. Парень поставил корзину на деревянный пол у ног девушки, снял солнцезащитные очки и внимательно заскользил взглядом по худенькой фигурке.
— Печалька… Ты что, по-английски не понимаешь?
— Понимаю… — На автомате ответила Паола. — Ты кто?
— Ну, вот! — Хлопнул себя ладонями по бёдрам парень. — Другое дело. А то напугала меня, прям, жуть. Я Жан-Люк. Вообще, друзья зовут меня просто Жаном. Хотя, некоторые зовут Люком. Но это неважно. В общем, никто не зовёт меня Жан-Люком. Так что, выбирай, как ты хочешь меня называть. Я разрешаю.