Ось ординат

— У меня обострение аллергии, — мрачно сообщил своему референту Слава, выключая компьютер. — Я буду завтра с утра. Все встречи и весь план в силе.
— Есть такой крем… — начала было Алиса, дотрагиваясь пальчиком до шеи.
— Не нужно, — перебил ее Слава. — Я знаю, как бороться с аллергией.
Когда вечером того же дня Слава переступил порог своей квартиры, выяснилось, что борьба с аллергией — дело не столь простое, как казалось ему вначале. Выяснилось это в тот самый момент, когда парень захлопнул за собой входную дверь. Простенький английский замок щелкнул за спиной обыденно и безболезненно, но одновременно со щелчком замка щелкнул предохранитель пистолета, и в Славин затылок неласково ткнулся холодный металл.
  
— Медленно открой дверь и входи, — проговорил человек за спиной.
Слава не собирался спорить. Рабочие звуки боевого оружия бывший морской пехотинец знал хорошо и делать глупости, имея за собой человека со стволом, не собирался. Вздохнул только, что никак не может спокойно войти в собственную квартиру. Вчера борцы с доносчиками норовили затеять потасовку у порога, сегодня вот посерьезней вредители.
Вредителей, между прочим, оказалось аж четверо, и все они без стеснения вошли за ним.
Когда дверь была закрыта, Славе позволили повернуться, получить удар поддых и усесться в углу в кресле.
Рожи бандитские, кожаные куртки, цепочки золотые, глазки — оловянные пуговицы. И разговор пошел в соответствующем стиле:
— Ну, че?
По опыту Слава знал, что риторические вопросы можно и должно игнорировать, пока они не станут конкретнее.
— Ты че, парень, смелый стал? Или шибко борзый? Ты чего людей вздумал нагружать? Кто тебе право такое дал, а?
Слава не ответил. Он был занят клятвой. Клятва о том, что если он выберется из этой передряги живым, то непременно воспользуется трубой для коррекции формы головы Михаила Серафимовича. Он пройдется ей по лысому куполу этого гада, он поставит по роскошному фонарю под каждым рыбьим глазом этого Оле-Лукойе, проклятого сказочника…
— Че ты до Толяна домотался? — продолжал, поигрывая пистолетом, бандит. — Че ты к парню пристал?
Ах, вот оно что! Так эти парни заявились постоять за Толю, который никак, видно, не хочет расставаться с деньгами. Его, Славы, деньгами. Этот гад даже подослал братков, чтобы отмазаться от своего долга. Неужели это обошлось дешевле, чем пять сотен? Или всему виной патологическая жадность? Напрасно, выходит, Слава клялся по поводу Михаила Серафимовича, хотя косвенно именно он виноват в этой коллизии. Не отдай Слава все деньги за новую историю своей жизни, не возникло бы нужды трясти Толю.
— Че молчишь, а?
Надо было отвечать на вопрос, а то бодяга потянулась бы по теме неуважения и нежелания общаться. Сегодняшним Славиным гостям только и нужен повод, чтобы придраться к чему-то, начать требовать сатисфакций, «ставить на бабки». Эти псы, небось, и не взяли ничего с Толика, рассчитывая выбить все, что можно, самим, а пятьсот баксов вроде как списались в уплату за наводку. Скверная история, но надо как-то выбираться из переделки.
— Он мне должен деньги, — ответил Слава, стараясь говорить ровно, без каких бы то ни было эмоций и не глядя ни на кого конкретно.
— А че ты глаза прячешь?!
Старая песня. Клиент прячет глаза, проявляя неучтивость. Но если бы Слава посмотрел на кого-нибудь из бандитов, то вышло бы еще хуже, его спросили бы «чего пялишься?» или «чего смотришь волком?», а это уже неуважение или агрессия в адрес кого-то конкретного. Захватывающая дипломатическая игра, в которой постоянно приходилось выбирать из двух зол, началась.
— Ты, типа, угрожал парню, я правильно понял?
— Я не угрожал, а выразил настойчивое желание получить назад свои деньги. И что ж мне с ним целоваться? Должен деньги — отдавай, маленький, что ли?
— И расписка у тебя имеется?
— Он мне слово дал, что отдаст через неделю.
— И свидетели есть?
— Причем тут свидетели? Это наше с ним дело. Я никого больше не впутывал. Разобрались бы с ним.
— А он говорит, что ничего не должен тебе… — разговаривая, бандит бесцеремонно передвигался по комнате, заглядывая в ящики, пробегая взглядом бумаги и квитанции, — кому верить?
— Мое слово против его слова, — пожал плечами Слава, с беспокойством следя за ходом этого импровизированного обыска. — Ничья. Так же, кстати, как в вопросе с угрозами. Он говорит, что я угрожал, я говорю, что нет. Я тоже могу сказать, что он угрожал мне. Кстати сказать, вы-то сюда приперлись, а он спит себе спокойно, и никто к нему в квартиру не врывается. Так?
— Так. Ага, — хмыкнул бандит. — Толя спит сейчас спокойно. Только голова его и рука спят в морге, а где спит все остальное — непонятно.
Слава сглотнул, едва не поперхнувшись заготовленной репликой.
— И что прикольно, братан, он исчез через десять минут после твоего звонка. Куда девался? Куда пошел? Зачем выбросил руку и голову в канализацию? Одни вопросы. А вот базар ваш записан на пленочку, паря… Что это такое? — бандит осторожно взял в руки какую-то клубную карту и, быстро изучив, прочел нараспев: «Клуб „Экумена“».
Он многозначительно посмотрел на Славу.
— По клубам любишь ходить?
Слава неопределенно махнул рукой: — Было время.
— А кто такой этот Экумэн? Крутой мэн?
— Это одно слово. Кажется, на латыни.
— Офигеть! — сказал бандит, обращаясь к своим. — Парень ходит по закрытым клубам для банкиров и даже не знает, как этот клуб называется! Заелся парень, заелся.
— Ты сказал, что Толя убит? — Слава вернул бандита к основной теме.
— Толя? А кто тебе сказал, что он убит?! — сделал зверское лицо, будто и впрямь подловил на чем-то серьезном, потом расслабился, нехотя кивнул. — Да, похоже на то. Даже если он бродит где-то совсем еще живой, но без башки, то вряд ли нам удастся получить с него деньги. Двадцать с гаком тонн, сечешь? Человек был должен конкретно и сидел под счетчиком от и до. И расписки его у нас на руках. Так что этот его долг был вот он, вынь да положь. Еще пара месяцев, и мы просто забрали бы у него хату. А что теперь? Что теперь, я тебя спрашиваю?
— Понятия не имею, — чуть слышно пролепетал Слава, потому что понял уже, куда клонит бандит.
— Теперь мы получим эти бабки с тебя.
— С меня?
— Конечно! Ты замочил человека за жалкие пятьсот «грин» и перебил нам такую мазу! Ты что, думал, тебе это так сойдет с рук? Нет, паря. Это деньги криминала, их надо возвращать, надо отрабатывать. Когда отдашь?
Слава сидел ни жив, ни мертв. Он поднял руку, налившуюся вдруг такой тяжестью, словно к ней прилип бетонный блок, и отер пересохшие губы, чтобы вернуть им способность артикуляции.
— При чем тут я? Я его пальцем не трогал!
— Ша! Завянь, фраер! Братва решила, что ты крайний, понял? Решения не меняются никогда. Тут тебе не народный суд, апелляции не рассматриваются, прошения о помиловании не удовлетворяются.
— Как это вы решили? А меня спросить не хотите?
— Ты — фраер! Фраеров стригут, а не спрашивают, понял? Ты что, блатной, чтобы тебя спрашивать? — не получив скорого ответа, бандит резко подался вперед и ткнул Славу дулом пистолета в щеку. — Ты блатной?
— Нет, — выдохнул Слава, отшатываясь от ствола.
— То-то, — довольно кивнул бандит. — Так когда отдашь бабки?
— У меня нет таких денег, — сказал Слава твердо. Теперь у него появилась уверенность в том, что его не убьют. В противном случае им не с кого станет требовать свои двадцать тысяч. И бить его сильно не станут: потом не оберешься хлопот с оформлением, скажем, квартиры.
  
Бандит осклабился и повернулся к остальным, рассевшимся кто где.
— Слыхали?
Три гирлянды из порченных, с фиксами зубов нарисовались на лицах его подручных.
— Братва не верит, — сказал бандит с ноткой сочувствия в голосе. — Но если ты не хочешь отдавать бабки, не страшно. Поедешь сдашь свою квартиру.
— Ничего не выйдет, — спокойно сказал Слава. — квартира даже не приватизирована, а прописан я тут не один.