Король Муравьев (СИ)

— Это неправда. Хватит драматизировать. Тебе-то уж точно не стоит об этом говорить. Разве не ты больше всех споришь со мной и ставишь под сомнение мои решения? Разве у вас с Лилит мало свободы?
— А если бы я отлучился от сети? Если бы со мной случилось то же, что с Адамом, ты поступила бы так же?
Последний вопрос остался без ответа — даже в её сознании. Она не смогла прийти к однозначному решению, обдумывая такой вариант. Я видел это. Чувствовал её сомнения.
  
Головой я понимал, что мне жаль Адама. Мы не были близки, не могу сказать, что много общались или как-то особенно привязались друг к другу. Но я думал, что у нас будет больше времени. Наверное, это и расстраивало меня больше всего — я потерял одного из немногих, кто был мне близок по духу в рое. Я знал все его мысли и чувства через сеть, проходил через то же самое. Мог ли я что-то сделать для него? Хоть что-то, чтобы не доводить до такого?.. А стоило ли? Может, смерть Адама — это благо, дар, избавивший его от проклятия вечной жизни.
Я не мог ответить на эти вопросы. Где-то внутри я даже завидовал ему. Хотел оказаться на его месте.
Королева, впрочем, недолго горевала. Она быстро вырастила новую копию Адама — почти с полной памятью, но это была лишь бледная тень прежнего. Новый Адам оказался почти безэмоционален, сильно зависел от решений королевы и едва ли мог мыслить самостоятельно. Она специально сделала его меньше человеком и больше жуком. Снаружи он выглядел так же, но внутри всё было иначе — вплоть до органов пищеварения и дыхания.
Я был не единственным, кого сломило произошедшее. Лилит тоже тяжело переживала гибель брата. Я понимал это и решил поговорить с ней.
— Я не знаю, как к этому относиться, — сказала она то ли с грустью, то ли с сожалением. — Я понимаю, что Фаэлира права. Не мне оспаривать её решения. Даже той малой доли знаний, что я получила и использую в генетических экспериментах, достаточно, чтобы осознать её правоту…
— Но ты всё равно чувствуешь, что здесь что-то не так, — закончил я за неё. — Я знаю. Это у тебя от меня.
Оставшись одной из двух близнецов, она испытывала сомнения. Боль терзала её — ведь она провела с братом больше времени, чем кто-либо. Они часто общались, спорили, иногда даже ссорились. Всё это казалось чем-то, как говорит королева, «несущественным», но настоящим.
— Я не вижу в новом Адаме ничего, — прошептала она. — Полная пустота. Хоть внешне он тот же. Я не понимаю, в чём дело. В нём будто не хватает чего-то важного… того, что позволяло ему думать, рассуждать как раньше.
— Люди называют это «душой», — подсказал я.
— Я не верю в "душу". Особенно у таких, как мы.
— Не могу ни доказать, ни опровергнуть твои слова. Мы с Фаэлирой уже обсуждали это, но я так и не смог донести свою мысль. Но ты чувствуешь это — как и я. Думаю, королева тоже. По-своему. Может, не так, как мы, но чувствует.
— Теперь я понимаю, почему королева считает многие эмоции лишними. Они приносят боль.
— Они не лишние. Именно благодаря им Адам так много сделал. Он действительно хорошо справлялся со своими задачами — не в последнюю очередь потому, что ему это на самом деле нравилось. Как тебе нравится генетика и быстрорастущие клетки.
— Ты правда так думаешь?
— Я точно это знаю. Уверен на все сто. Посмотри на его новую версию — она и вполовину не сравнится с ним. Эмоции — это не только боль и страх, но и множество других, прекрасных и полезных ощущений.
— Из-за эмоций ты чуть не погубил нас всех, поддавшись гневу и безрассудству. Хотя именно благодаря гневу мы сейчас имеем преимущество над мусорщиками, разве это не минус?— колко заметила Лилит.
— Но у меня получилось, посуди сама... Если бы мы руководствовались только сухой логикой, то при первой же угрозе должны были бежать. Но мы рискнули — шансы были малы, но мы справились. И теперь пожинаем плоды. Поэтому мы добились того, что имеем.
— Поэтому с нами больше нет Адама, — холодно ответила сестра погибшего.
— Думаю, с ним это случилось бы в любом случае. Может, чуть позже…
— Мы с ним были ближе. Я не верю... Ты не можешь этого знать.
— Ты в любой момент можешь изучить мои мысли и память. Я прошёл через это. Поверь, я знаю, о чём говорю.
— Адам — не ты. Вы разные.
— Может, в этом и есть причина, почему я всё ещё здесь, а его нет. Люди разные. Хотя мы и не совсем люди. — Я задумался над своими же словами. — Мы можем по-разному относиться ко многим вещам, но я его понимал.
Наш разговор с Лилит был странным, но я кое-что понял о ней. Теперь я знал, какие мысли роятся у неё в голове. Я знал почему она переживает и почему не может нормально собраться.
Помимо внутренних проблем, мы разбирались с мусорщиками. В гневе они собрали большую часть своих сил и попытались атаковать нас, ворвавшись в наши системы. Но мы опередили их, подготовив контрудар. Наш рой оказался крайне эффективен против них.
Наконец всё играло нам на руку. Наше положение не обременяли бюрократические проволочки — галактический союз ещё не признал нас. У нас было всего две системы, но мы хорошо их защищали. Мусорщики потеряли своё главное преимущество — им некуда было бить по нашим тылам.
Флот жуков, хоть и с трудом, уверенно громил силы мусорщиков, методично продвигаясь вперёд. Тысячи наших кораблей, словно рой разъярённых ос, смыкались вокруг вражеских эскадр, разрывая их на части клешнями плазменных абордажных лучей. Противник был малочислен, плохо организован — их корабли либо бросались в безрассудные атаки, ломая свои же позиции, либо бежали при первой же опасности. Те, кто пытался сопротивляться, гибли под градом плазмы или же нового вооружение в виде кислотных спор, разъедающих корпуса. Иногда нам попадались маневренные и хорошо вооружённые суда, даже огромные крейсеры, но мы просто давили их числом. Их броня трескалась под ударами биомеханических таранов, а экипажи захлёбывались в ядовитом тумане, который наши носители выплёвывали в пробоины. Хоть они и держались долго, Мусорщикам не впервой привыкать к токсичному воздуху. Жаль им это не помогло. Враг не мог восполнять потери прямо на поле боя, в отличие от нас, и его поражение стало вопросом времени.
Рой разнёс флот мусорщиков в пух и прах, прокатившись по их формированиям, словно каток из плоти и металла. Тысячи искорёженных корпусов дрейфовали в космической пустоте — разорванные пополам линкоры с кишевшими в пробоинах нашими абордажными личинками, вздувшиеся от внутренних взрывов транспорты, из развороченных шлюзов которых вытекали замороженные в вакууме тела, искореженные истребители с застывшими в последнем порыве экипажами, чьи разлагающиеся останки медленно кружили в невесомости среди обломков.
Остатки их армады догорали на орбитах, как мусор в атмосфере, среди этого металлического кладбища, где обломки одних кораблей, прошитые биоплазменными зарядами, медленно вращались вокруг других, образуя мрачные спутники из смерти и металла, опутанные клейкой паутиной наших органических тросов. Наши роевые корабли, сотни тысяч идеально синхронизированных убийц, чьи ряды мгновенно восполнялись новыми особями, рождающимися прямо в недрах кораблей-авианосцев, уже спешили к следующим целям, оставляя за собой лишь пустые обломки и радиоактивный пепел, смешивающийся с вечным холодом космоса — безмолвное свидетельство абсолютного превосходства роя.
Мы не просто победили — мы превратили пространство битвы в памятник собственной неудержимой мощи, где каждая частица праха бывших врагов кричала о бесполезности сопротивления.
С той же лёгкостью мы заняли их системы, оттесняя врага всё дальше, пока не захватили ещё восемь обитаемых планет в четырёх системах.
Но заселить эти миры оказалось сложнее, чем завоевать. Где-то мы подавляли восстания рабов — это была самая лёгкая задача. Чаще же приходилось буквально вычищать помойки на поверхности. Целые города, построенные из отходов и обломков кораблей, приходилось разбирать по молекулам специальными жуками-утилизаторами, чьи кислотные железы перерабатывали даже радиоактивный мусор. Нам предстояло убрать миллиарды тонн мусора, а иногда и терраформировать планету, чтобы сделать её пригодной для жизни.