Длань Одиночества (СИ)

На него уставился тусклый глаз, обросший белой глаукомой. Прима-идея выбила остатки стекла, и приникла к нему, постучав кулаком по хрусталику.
— Послушай меня! Девела больше нет!
— Я знаю! Ну и что?!
— Ты бы хоть иногда думала, тупая прорва! Этот человек — последняя жертва! Понимаешь?! Больше не будет, пока не найдется новый проводник! Минуют циклы и циклы! Тебя не удивило, что Максиме впервые обратилась к тебе лично?! Когда она приходила?
— Недавно, — Концепция тяжело дышала, облизывая трещины. — Она приходила. Пообещала много образов. Не обманула!
— А взамен?
— Сказала, что вы придете. Сказала: человека не пускать.
— Она хочет уничтожить Многомирье, — внятно проговорил Альфа.
— А мне-то какое дело?! — капризно воскликнула сущность. — Я хочу человека. Уговор, есть уговор!
— О, фантазия, — взмолился прим. — Объясняю популярно. Нет человека — нет защиты. Нет защиты — нет Многомирья. Нет Многомирья — нет страстей, в том числе жадности. Нет жадности — нет Жира.
Сущностаь затаила дыхание. В логове стало настолько тихо, что слышно было, как слизь стекает по стенам. Описывать процесс возвращение Никаса Аркаса из недр ее, не пришло бы в голову самому отчаянному поэту. Это было бы просто опасно. Скажем так: не обошлось без осложнений.
И без лишних нюансов перейдем к лирике.
— Никас! С тобой все в порядке? Колумнист!
Альфа заботливо стряхивал с журналиста клочья желтоватой пены.
— Х-си-и-и…
— Идти сможешь? Нам еще далековато пилить, брат.
— О, не волнуйся об этом, — угрюмо прошамкала сущность. — Я помогу вам.
Альфа с подозрением уставился на нее.
— Максиме хотела обмануть меня. Лишить ценнейшего ресурса в мире. Да, я помогу вам. Открою путь на Дно. Не ближе. Иначе я нарушу договор.
Альфа молчал.
— Кроме того, — продолжала Концепция, — я не могу оставлять вас вместе. На Дно человек пойдет один.
Прим не поверил своим ушам. Он сжал кулаки, а потом воскликнул:
— Такова твоя помощь?! Он не выберется оттуда один!
— Именно это и будет моим оправданием. Максиме просила меня задержать человека. Я это сделаю. Однако, если этот человек действительно необычная жертва, он справится. Иди другими тропами, Альфа. Надейся. На вкус человек крайне непредсказуем.
Прим поглядел на бормочущего журналиста. Вымоченного в желудочном соке. Выглядел тот не особенно решительно. И, тем не менее, Альфа чувствовал силу. Озадачивающую, совершенно незнакомую. Это не была смелость. Мудрость. Особенный интеллект. Даже железной волей это было назвать нельзя. В человеке обреталось нечто иное. Холодное, острое, немного печальное, но готовое к шуткам судьбы.
Цинизм, решил Альфа.
— Хорошо, — произнес он. — Открой дорогу!
В разреженной части Многомирья, там, где песчинки сущностей составляют ничего не значащий шум, где личности давно ушедших людей становятся треском помех и хаосом разделенных мыслей. Где Я — засыпает навсегда… Что-то шевельнулось. Фрагменты осмысленного потянулись друг к другу, вспоминая свое предназначение. Сталкиваясь, они обменивались информацией, а потом соединялись. Жажда вела их.
Френ чувствовала боль. Пока ее части рыскали в окрестностях, она чувствовала ужасную, нестерпимую боль разобщенности. Но вместе с тем, она ликовала. Никас снова позвал ее. Она нужна ему. Он даже дал ей имя!
Никас. Любимый. Спустя века мучений, она, наконец, ощутила себя цельной. Лярва почувствовала как лимб Многомирья отторгает ее. Она была слишком правильной. Слишком осмысленной. Слишком организованной. Еще мгновенье и она упадет в объятья Никаса. И они никогда не расстанутся. В этот раз все будет иначе. Они будут жить вечно.
Лимб разверзся.
— Никас!
Она корчилась в бурой, подсыхающей жиже. Протерев глаза, она увидела только сумрак и бескрайние холмы дерьма. Весь этот мир состоял из невообразимой массы испражнений. Они возвышались многометровыми насыпями, и уходили вниз, в чавкающие ямы. Тяжелый гул вечно стоял над экскрементами, и шелест хитина.
Френ довольно быстро поняла, что сейчас умрет снова. Вечной любовью тут и не пахло. Совсем.
 
— Никас! — позвала она безнадежно.
Это место было совсем незнакомо ей. Она не знала куда идти, что бы проколоть эту реальность. Френ даже представить не могла, что символизировал мир. И в чем был его тайный смысл.
— Торопитесь!
Лярва вздрогнула. Голос донесся из-за холма слева. Он был низким и вибрирующим, как трепещущие крылья.
— Нам нужно добыть самого лучшего дерьма для душ человеческих!
Послышались шаги. Увязающие. Тяжелые.
— Что это?
Френ сжалась в комок.
— Образ! — заорал кто-то еще. — Сладкая задница!
Они были грузными, покрытые броней с зеленоватым отливом. Их членистые лапки волокли мешки, доверху набитые добычей. Эти лапы, колючие, режущие словно лезвия, схватили лярву и растянули за конечности вниз животом. Острый шип, раскаленный, как клеймо, вошел между ягодиц, и Френ закричала от невыносимой боли.
— Отставить! — зарычал первый. — Мы здесь не для этого!
Шип выскочил, но Дели не почувствовала облегчения. Оглушенная болью, она бессмысленно наблюдала, как дерутся собиратели. Вожак схватил насильника четырьмя лапами и вгрызся в шею, вопя от гнева. Он грыз, отхаркивая кровь и соки, которые заливали его жуткую пасть.
Через несколько секунд он отбросил труп, а голову сожрал, урча и повизгивая.
— Мы возьмем ее позже, — прохрипел он притихшим омегам. — Свяжите ее, и в мешок! Продолжим наш труд! Как еще дерьмо попадет туда, где ему самое место? Помните о важности нашей миссии. Или Максиме напомнит!
Френ не успела прийти в себя, как ее уже тщательно упаковывали в один из бурых, влажных мешков. Ее вырвало от вони и омерзения. Прямо внутрь ее собственной темницы.
Переход длился долго. Лярва несколько раз впадала в забытие, спасительное, но короткое. Рвота и кал на ней засохли, и вся ее сущность горела от ядов.
Когда ее вытряхнули из мешка, она едва дышала. Вокруг лязгал и чадил какой-то сумбур из древних машин, конвейерных лент и ревущих печей. Собирателя вытряхивали найденные самородки отборного дерьма в люки, из которых вылетали голубоватые языки пламени. На конвейерах рывками продвигались вперед бесформенные сосуды из ржавой жести. Гофрированные шланги с гидравлической подачей, присасывались к ним, закачивая внутрь что-то вязко-клокочущее.
— Эй. Будь позитивна.
Френ вздрогнула. Справа от нее лежал образ девушки. Она тоже была связана. Вымазана в кале и сильно всклокочена. Длинные волосы, когда-то красивые, теперь напоминали спекшийся узел.
— Кто ты? — шепнул она. — Чья ты сущность?
— Ничья, — нерешительно призналась Дели. — Я — пиявка.
Девушка фыркнула.
— Неважно. Не стесняйся так. Нам с тобой сейчас не до этого. Нужно выпутываться из этой истории. Меня зовут Мира. Я младший образ дружелюбия.
— Ты тоже попала сюда случайно? — кашляя, спросила Дели. — Где мы?
— Это какой-то секретный объект негатива, — прошептала Мира, высматривая пути побега. — Здесь они подделывают сменные детали, необходимые для работы Интеллектуального. Накачивают их дерьмом, а потом переправляют внутрь города под видом помощи. Потом детали встраиваются в инфраструктуру мыслительных процессов и загрязняют их, буквально, фекалиями. Это все, что я поняла из разговоров этих… сущностей.
Она ослабила веревку на запястьях и выскользнула из нее, сдавленно крикнув.
— С тобой все в порядке? — испуганно спросила Френ.
Мира тепло улыбнулась, растирая запястья.
— Да, все нормально. Просто немного надсадилась.
— Как ты это сделала? Потрясающе.
Образ дружелюбия, пыхтя, развязывал путы на ногах.
— Ну, скажем так, я не впервые оказываюсь в такой ситуации, — прокряхтела она. — Дружелюбие в наше время, знаешь ли, до добра не доводит.
Мира невесело усмехнулась. Покончив с узлами, она выпуталась окончательно и быстро подползла к Френ. Ее она развязала гораздо быстрее.