Следующая станция – Луна (СИ)

— Идиотка, — возвращается к теме Валера. — Мы и так и сяк, ни фига не добились, что не так. Главное, Юрик такой парень спокойный. Даже представить не могу, как к нему можно придраться.
— Юра это у нас кто? — шебуршу в памяти.
— Третий взвод, рядовой, пришёл уже после тебя. Молодой совсем, только-только двадцать исполнилось. Любашку зарядил перед армией, вернулся, сразу к ней. До призыва еле успели свадьбу сыграть, — выкладывает нехитрую сагу Виталий.
  
— Ладно, от меня вы что хотите? — надо прямо спросить, хотя уже догадываюсь.
— Поговори с ними, — Виталий оправдывает моё предположение. — Ты человек в селе авторитетный, тебя послушают.
А что? Я могу.
16 января, воскресенье, время 19:40.
Село Березняки, дом родителей Любы Нечаевой.
— А что, один испугался прийти? — худощавый и остроносый тесть насмешливо глядит на Юрика.
Парень слегка смущённо пожимает плечами. Мне это не нравится, сразу встаёт на предложенную слабую позицию. Тёща воинственно сложила руки под грудью, как тяжёлая артиллерия стоит за спиной мужа. Дочка её, аппетитная девушка с красивой косой стоит поодаль. Выражение лица — невинно пострадавшая. Всё как бы намекает на грядущий расклад беседы. Это тоже мне не по нутру, слишком похоже на переговоры враждующих сторон.
— Он один, — не собираюсь уступать. — Мы сами по себе, мы не на его стороне.
— А на чьей вы стороне? — насмешливость при обращении ко мне заметно тает, но не до конца.
— На стороне добра и справедливости, на какой же ещё?
— А также семейных ценностей, — добавляет Виталий, вызывая у меня вспышку восхищения. Остап Бендер в таких случаях одобрительно сверкал очами в сторону Кисы Воробьянинова: моя школа!
— Давайте перейдём к сути, — моё предложение невозможно отвергнуть. — В молодой семье произошёл конфликт. Но что случилось, я так и не понял. Юра говорит о немытой посуде, вот и не могу уразуметь, неужели причина в этом?
— Не в этом, конечно, — отвергает недостойные домыслы тесть, — а в мелочных придирках. И в неуважительном тоне.
— Ты что, — обращаюсь к Юрику, — орал на неё, материл последними словами, стучал кулаком по столу? Или, о-ох! — прижимаю в «ужасе» руки к лицу. — Жестоко рукоприкладствовал, не побоюсь этого слова?
— Да нет, — удивляется Юра. — Просто спросил, чего посуда грязная в раковине. С обеда ведь много времени прошло…
— С самого обеда посуда немытая стояла⁈ — в очах моих, обращённых к семье Панаевых, безмерное удивление. — Вы что, свою дочку даже этому не научили⁈
Удаётся мне смутить родителей Любаньки, удаётся. Позиция обвинителя всегда наиболее предпочтительна и удобна. Но тут вступает в дело главное действующее лицо. Хорошенькое, между прочим. Прекрасно понимаю выбор Юры. Люба упирает руки в бока.
— Нет, а что такого? На мне же дочка маленькая, постоянно внимания требует. А он вообще мне не помогает! Придёт с работы, плюхнется на диван, руки раскинет и лежит, глазами в потолок. Никакого внимания ни мне, ни дочке!
Родители ощутимо воодушевляются. Хотя с чего бы?
— Придёт с работы уставший и отдыхает, сволочь такая⁈ — радостно ухватываю главную мысль. Виталий хрюкает от смеха, Юра чуть улыбается. У Панаевых слегка ошарашенные лица. Люба затыкается от неожиданности.
— Значит, права на отдых твой муж не имеет, — резюмирую и продолжаю. — Понятно. Но почему всё-таки посуда была немытой, никак не пойму? Дети в годовалом возрасте спят не меньше четырнадцати часов в сутки. Восемь ночью, шесть днём. Неужели так трудно за шесть часов с домашними делами управиться?
Разумного ответа на этот прямой вопрос не существует. Неразумных можно придумать сколько угодно.
— А вы сами попробуйте, тогда и узнаете, как это тяжело! — опять руки в бока.
— Да, дочка, — соглашается её матушка. Папашка деликатно молчит.
— Миллиарды женщин прекрасно справляются с домашними делами и не стонут, — пожимаю плечами. — А ты, Люба, что предлагаешь? Чтобы Юра приходил с работы уставший и, засучив рукава, принимался за уборку и приготовление ужина? Как бы во вторую смену должен выходить?
Обращаюсь к Юре:
— Ты сколько в месяц зарабатываешь?
— Меньше тридцати редко бывает. Разок в прошлом году ухватил пятьдесят, но там пришлось упереться. Чуть не ночью домой приходил.
— А поменяйся с Любашкой местами, — выдвигаю провокационное предложение. — Видишь, она считает, что ты на работе прохлаждаешься, а она дома каторжанит. А ты, как мужчина, обязан на себя самое трудное брать.
Юра откровенно ухмыляется, Виталий ржёт:
— Мы её не возьмём. Она что, будет брёвна, шпалы и мешки с цементом на плече таскать, ха-ха-ха! Плотничать тоже не умеет.
Тесть поджимает губы, тёща хмурится, но убедительных возражений никто не находит.
— Любаша наша дочь, мы всегда будем на её стороне, — упрямо обозначает свою позицию тесть.
— Я переведу, Юр, что они тебе сейчас сказали, — обращаюсь к парню. — Они говорят, что всё время будут вмешиваться в ваши семейные дела и раздувать конфликты на ровном месте.
— Знаешь что, Виктор свет Александрович! — в дело вступает тёща, но я включаю режим игнора ко всей их семейке.
— Раньше как поступали, — рассуждаю, обращаясь к парням. — Вот прибежит к родителям молодушка, дескать, муж обидел. Отец привязывает её за косы к телеге и едет к зятю. Там отвязывает и даёт напутствие вожжами: вот твой дом, твой муж, твоя семья. Если ты с родным мужем общий язык не находишь, то никто не найдёт. И всё. Вопрос решён кардинально и навсегда.
— Ещё чего скажешь⁈ — грозно хмурится тёща.
— Юр, тут ничего не склеишь. Бесполезно. Разводиться надо. Твоя Любаша обязанности жены и матери не вывозит. Ты говоришь, иногда сам себе ужин делаешь? — парень кивает. — Ну вот! Сейчас что происходит? Тебе запрещают малейшие замечания собственной жене делать. Что дальше? Сам не заметишь, как в домашнего раба превратишься. Она тебя всё время будет терроризировать. Чуть что, бегом к родителям.
Юра задумывается, Виталий соглашается, Панаевы обескуражены.
— А давай ко мне, на Байконур! Работы у нас полно. Дом оставь жене, пусть распоряжается, как хочет. Я тебе зарплату нарисую такую, что алименты будут всего две тысячи. Дочка всё равно отрезанный ломоть…
— Нет уж! — вскидывается тёща. — Дочь его, обязан платить, как полагается.
Украдкой замечаю, что Любанька неприступный вид потеряла. По всему видать, совсем на другое рассчитывала. Совет оставить дом жене — косвенная, но сильная угроза. Это в городской квартире женщина прекрасно проживёт самостоятельно, в сельском доме без мужских рук обойтись невозможно.
— Она, конечно, от него, но если семья развалится, то дочь ведь с мамой останется, — попробую объяснить, может, что-то дойдёт. — Она подрастёт и спросит, где папа. Что вы ей скажете? Вы ей объясните, что её папа — козлина и мудак, бросил маму и всё такое. Правильно? Правильно. Не будет же Люба дочери объяснять, что это она идиотка, из глупого каприза отца её лишила. Да и делать так нельзя, а то дочка и маму слушаться не будет. Как слушать, если она сама говорит, что дура?
— Как лихо у тебя получается, — хмуро комментирует тесть. — Во всём, значит, Любаша крайняя?
— По большей части вы виноваты. Вы старше на целое поколение, должны были дочь образумить, а вы керосинчику в костерок подливаете, семью рушите. Вообще в толк не возьму, что вам надо? Парень не пьёт и даже не курит, не рукоприкладствует, зарабатывает по сельским меркам неплохо, дом построил. Если вас такой не устраивает, вам никто не подойдёт.
Снова обращаюсь к Юрику.
  
— Зачем тебе дочь, которая тебя любить и уважать не будет? И которой ты не нужен?
Уходим, оставляя Панаевых в полностью обескураженном состоянии.
— Понимаешь, Юр, благоверная твоя затеяла идиотскую борьбу за власть. Кто в семье главный. В любом коллективе, хоть это семья, хоть строительная бригада, хоть армейский взвод, должен быть старший, начальник. В семье это отец. По-другому не бывает.