После развода: в постели с врагом (СИ)
За моей спиной стоит Тигран.
Зажмуриваюсь и трясу головой. Нет. Нет. Он умер. Его нет, это просто иллюзия.
Страшно так, будто в легкие насыпали песка и я пытаюсь его из себя исторгнуть.
Но когда глаза открываю я больше не в своей спальне, в парке. Не была тут ни разу, но точно видела это место. Иду медленно. Мне страшно. Не понимаю почему - это ночь, холод, тишина, треск веток под ногами или могильная яма, которая появляется прямо из ниоткуда.
Пустая.
- Не верь ему.
С другой ее стороны стоит Люба. Люба Фролова. В белом заляпанном кровью костюме, сжимая в руке рубиновое колье.
- Никому не верь.
Голос ее, но губы крепко сомкнуты. Я хочу кричать, но не могу. Страшно. Если скажу хоть слово, хотя бы одно слово, пискну, слишком громко вздохну, он очнется. Но почему эта чертова яма пустая? Там должен лежать Исмаилов. Он мертв. Он ушел навсегда. Он должен был уйти.
- Никогда никому не верь.
Люба все еще стоит напротив, делает шаг вперед, падает и исчезает.
Чьи-то руки ложатся мне на плечи.
Нечеловеческий крик, взрыв и агония разрывают меня. Я задыхаюсь, плачу и бьюсь в истерике.
А потом открываю глаза, думаю что еще вот вот и умру. И возможно, что сейчас это лучший исход.
Но передо мной Горин.
Глава 35
Захар.
Я был зол на себя даже больше чем на нее.
Да, Лиля была женщиной моего врага. Не одноразовой подстилкой, которых можно даже не считать, а женой и матерью его сына и одно это сводило меня с ума. У Лили с Тиграном было куда больше общего, чем могло быть у нас двоих. Сравнивать этот опыт тупо и нелогично, однако я все-таки сравнивал. Не в мою пользу.
Проигрывать всегда противно, но когда тебе вдувает такое чмо как Исмаилов…
Лиля представляла мой самый страшный кошмар. Нет хуже, потому что даже в самых ублюдочных снах я не видел, что когда-нибудь влюблюсь в жену своего врага и убийцы брата.
А я в нее уже - да. Она очевидно нет. И чтобы не видеть этого сожалеющего «мне жаль» в печальных как у шарпея глазах Исмаиловой, я схватил поводок и выволок Герду за забор – развеяться.
Мне нужно просто пройтись. Ощутить, как стылый воздух разрывает легкие, как дрожит под ногами земля и стучит под кожей сердце. Изо рта валил пар, будто мне снова четырнадцать и я, прячась от бати за гаражами, курю не в затяг, глядя на свет в окнах моей квартиры.
Нет сейчас той квартиры. И отца нет. А странное чувство, которое можно испытать только в юности вдруг появилось и сейчас я смотрю на свет в окнах уже моего дома и ищу в карманах пачку Мальборо.
Слишком поздно осознаю, что давно бросил курить.
А еще через вечность гаснет и окно в гостинной.
Я жду еще час. Просто не хочу возвращаться, прислушиваться к ее дыханию, чувствовать ее запах на своих вещах. Нет уж, лучше здесь.
Герда грустно заскулила, что с собачьего переводится как «ну ты и дебил». Спорить с псиной не стал, а просто согласился – дебил и есть. Выхаживаю круги вокруг дома, хотя давно бы уже мог вернуться. Постоять под душем и лечь наконец спать, а лучше сорваться куда-нибудь к Нине, которая точно знает, как помочь с моей печалью.
Лиля и так уверена, что я ошиваюсь с ее подружкой, так что я в сущности ничего не теряю.
Но не поехал. Потому что просто не смог.
Когда руки стали мерзнуть даже в карманах я, сплюнув на землю, пошел в дом.
Ее я почувствовал сразу. Еще до того как услышать ее крик, до того как глаза, привыкшие к темноте, заметили метания на диване, я знал – Лиля ждет меня в зале. И только потом я разобрал жалобный скулеж:
«Пожалуйста, не надо! Я прошу тебя, остановись!».
Герда, которая по старой привычке зашла вслед за мной, стронно ткнула мордой мне в бедро, словно подталкивала в центр комнаты. Приблизился и сел на край дивана, на котором спала Лилия. Это не было похоже на приятный сон. Не мороженщика она умоляла остановиться всего на трех стаканчиках пломбира, нет, там было что-то гораздо страшнее.
Разметавшиеся по лицу волосы, испарина на лбу и нервный залом пальцев, которыми она так отчаянно хваталась за спинку – такое просто так не случается. Я еще думал, как лучше ее разбудить, как вдруг красивые губы изогнулись в страшном оскале и Лиля вскрикнула:
«Тигран, перестань!».
Обхватываю ее за плечи, и, как тряпичную куклу, дергаю на себя. Пусть не очень гуманно, зато она точно проснется и тот другой не будет мучать ее хотя бы во сне. Сон это единственное, что оставалось мертвому садисту.
- Все хорошо, милая, посмотри на меня, все хорошо!
Еще несколько секунд Лиля не может сфокусировать на мне взгляд. Блуждает пустыми глазами по моему лицу, словно ищет что-то, а потом наконец успокаивается и обмякает.
- Я думала, за мной пришел он.
- Не придет, я не позволю.
Подхватив женщину на руки, я качаю ее как маленького ребенка. Лиля не сопротивляется, подгибает под себя ноги и обхватывая меня свободной рукой, лежит на груди, ровно там, где стучит мое сердце.
На каждый мой «тук» ее вздох. Протяжный, жалобный.
Или это стонет Герда, которая в кои веке улеглась внизу и спокойно смотрит на своего хозяина?
Я глажу Лилю, перебираю пальцами ее волосы, как струны гитары. Нет, не гитары, арфы. Уверен, будь она музыкальным инструментом, то звучала бы именно так – величественно и нежно.
Мы молчим так долго, что я уже не знаю, нужно ли что-то говорить, объяснять. Впервые за последнее время мне хорошо. Вот так прижимать к себе женщину и ни о чем не думать. Но поймав на себе напряженный взгляд Лили, спрашиваю:
- Что тебе снилось.
- Ничего, - она сжимает губы, - ерунда всякая.
- От ерунды так не плачут. Ты можешь рассказать.
Она и правда может. Там не будет ничего нового, того, что я бы уже не знал, но уверен, Лиле нужно, чтобы кто-то ее выслушал.
Она колеблется совсем недолго. Секунду или две. Лицо становится вдруг серьезным, так, что я вспоминаю, передо мной школьная учительница. Лиля отстраняется, убирает со лба волосы, проводит ладонями по закрытым векам и щекам, а потом, наконец решившись, произносит:
- Ты вряд ли знаешь, но некоторое время назад я была замужем, за известным предпринимателем и начинающим политиком Исмаиловым Тиграном. Впрочем, начинал он не долго и уже через год своей политической карьеры сел в тюрьму. А потом умер, но сниться от этого он мне не перестал.
- Вряд ли это приятные сны, - говорить о бывшем муже неприятно. А еще хуже осознавать, что дело не в Исмаилове, и я бы бесился, будь на его месте кто-то другой, что это вообще не важно.
Лиля моя и точка.
- Нет, - она отрешенно качает головой, - не приятные. И никогда приятными не были. Понимаешь, мой бывший муж он… он был плохим человеком.
О да, милая, мне ты можешь об этом не рассказывать. Уж я прекрасно изучил все глубины его черной, ничтожной души. Но я молча стискиваю кулаки и слушаю, потому что Лиле нужно выговориться.
- Я… я не просто так приехала сюда. Черт, за последние три года я ничего не делаю просто так, веришь? Не было и дня, чтобы я могла просто взять Давида и пойти по магазинам. Встретиться с подружкой в кафе или позвонить своим старым приятелям, если те еще остались. Нет, вместо этого я трясусь, что что-то может случиться.
- Что именно?
- Что вернется он.
Лиля умудряется вложить в короткое слово «он» столько ненависти, что мне даже становится легче. Нельзя, невозможно, просто немыслимо любить того, кого так сильно ненавидишь.
- Твой муж? Этот… - я повторяю ее же цитату: - плохой человек?
Лиля поднимает на меня омуты своих глаз и шепчет:
- Тигран не был человек. Он настоящее чудовище.
Мне не нравится то, как при этом Лиля смотрит на меня. Будто бы ждет, что я вот-вот скину маску и покажу ей фирменный исмаиловский оскал. Вместо этого я прижимаю к себе хрупкую, дрожащую фигуру и шепчу:
- Все прошло.