Крепостная (СИ)

— Нет, барин. Не доживет она до утра. Зовите попа, - я повторила просьбу уже другим тоном, более уверенным. И он крикнул Нюрку.
Когда наша кухарка вернулась с батюшкой, не спал уже весь дом. Народ собирался во дворе, но словно не хотел быть увиденным. Толпились на задах, ближе к мастерской, где жили Фирс и Глаша. Там же рядом была конюшня, и сейчас то там, то тут вспыхивали огни керосинок.
  
Я постояла возле Домны, отерла ее рот, из которого текла слюна, и, когда во дворе услышала коляску, наклонилась и прошептала в ухо своей недолгой мучительнице:
— Домна, видит Бог, коли могла бы, помогла. Но нет такой возможности. Прости меня, ради Бога. А попа… не знаю, может ты и правда не любишь церковь, но если слышишь, то тебе полегче будет, коли рядом кто-то будет. И за руку тебя подержит. Прости.
Домны не стало к утру. Барин позвал меня и поблагодарил за то, что я посоветовала ночью. Он не спал вторые сутки. Я велела привезти лекаря, чтобы тот дал ему капель для сна. Еще один покойник – хозяин мне был не нужен. Крепостное право отменят только к весне, а нам еще надо пережить зиму. Но теперь у меня есть время все обдумать и решить, как жить дальше.
  
Глава 12
 
Осень потянулась проливными дождями, криком улетающих птиц, запахом сушащихся в печах грибов и ягод, утренними молочными туманами, не сходящими порой до обеда.
Первый снег приободрил всех. Город будто выспался, умылся и покрыл нарядную пуховую косынку, чтобы выйти в люди. Дым из труб теперь курился почти постоянно. Запах, знакомый мне с самого детства, вытеснил остатки переживаний. Или же я смирилась, сжилась, свыклась и, как говорила Глаша о женщинах, которые с трудом, но привыкают к новому дому, к мужу, «окортомилась».
— Ежели барин нас сразу из дому не попёр, то, поди, и дальше оставит. А то мне и пойти некуда, Надьк, - Глаша теперь жила со мной в доме хозяина и вечерами, когда вся видимая и невидимая работа заканчивалась, трещала без умолку, будто сорока.
— Мне тоже некуда, Глаш, так что ты не одна. А коли выгонят, то и пойдем с тобой по миру, - особо не вникая в ее рассуждения, я читала свежую газету хозяина. Вернее, не совсем свежую: пресса из столицы сюда доходила недели через две. 
— Ты ведь щас весь дом ведешь. Я и не знала, что ты столькому у барыни, Ца-арствие ей Небесное-е, научилася.
— Спать пора, Глань. Давай завтра порассуждаем. Я сегодня полдня комнаты мыла, а вторые полдня починкой занималась. Перед глазами сейчас только нитки да щелки в полу, - я отложила газету и принялась переодеваться.
Носила я теперь простые платья или рубахи с юбками. Наряды, что остались из прошлой жизни Нади надевала только в город.
Мне хотелось, чтобы время замерло, не торопилось. Ведь с новым законом придется мне, как ёжику: узелок на палочку и семенить в туман со своими мыслями. А здесь тепло, сытно и даже уютно.
Думая, что время еще есть, я засыпала с ладошкой под щекой. Такой привычки я не имела, а значит, у тела моего нового была и своя память.
Ранним утром я вставала досветла, потому что высыпалась, уснув до десяти вечера. Присматривала за голландской печкой, растопленной Фирсом, чтобы барин, проснувшись, пил чай возле нее в тепле. Я стала замечать, что встает он со своего кресла все тяжелее. Мне искренне было жаль человека, который плохого мне ничего не сделал за все время. А даже наоборот: не погнал из дома, не выяснял, чем я занимаюсь и стоит ли меня тут вообще держать.
Осип Германович будто жил прошлой жизнью, только громкоголосой помехи не стало. И теперь чай пить за газетой или очередной книгой стало гораздо приятнее.
Но нет-нет, а глянет на стул Домны, будто забывшись, хочет чего-то сказать, а ее не оказывается там. И тогда плечи его опускаются. Любил ли он ее? Думаю, да. Столько лет жить с человеком, даже не с самым хорошим характером, вырастить сына, вести дела. Даже вот пить чай ежедневно!
— Етить ее, спину мою. Будто Домна не померла, а уселась сверху, - прошептал он надсадно, вставая после завтрака.
— Осип Германович, а может и такое быть. Коли на себе все нести, то и спина заболит. Может, тревожит чего-то? – задумавшись, брякнула я и, опомнившись, прикрыла рот ладошкой.
С самоваром в руках, будто статуя, замерла Глаша. Мне показалось, что я телом почувствовала, как она представляет нас, живущих на улице.
— Надежда, это все не дело. Это болтовня одна и цыганщина. Говорят, хорошие костоправы на ноги ставят даже неходящих. Да вот где их разыскать, тех костоправов? – он, как и я, ответил автоматом, а потом резко посмотрел на меня, будто перед ним только что заговорил самовар.
— Давайте намажу спину прогревающей мазью. У Домны Палны ее много осталось. Я знаю, как мазать и какими движениями. Она меня и учила. Говорила, что ей какой-то дохтур из Троицка показал, - я ковала, пока горячо. Мне барин нужен был сейчас как воздух. От его здоровья зависела моя жизнь и покой.
— Не смеши, Надюшка, ой не смеши! – захохотал он, и на его смех в двери постучали. Кто-то открыл. Долго шептались в прихожей, а потом вошел Фирс.
— Рано ты, Фирс. Опосля обеда поедем. Спина болит… мочи нет. А Надежда вот предлагает втереть какие-то специальные мази барыни покойной, - Осип не успокаивался, хохотал и держался за живот.
— Да я не за энтим, барин. Там, - Фирс мотнул головой в сторону передних ворот для пущего понятия, где именно, - к вам пришли, барин.
—И кто так рано? Неужто без договоренности нонче до обеда не ждут, а ежели я еще не одет? – барин, в отличие от его покойной жены, часто перенимал речь своих дворовых. Или же он так и жил всегда: с людом по-людски, а с важными персонами по чинам?
— Лекарь там. Ну, тот, что Домну Палну… - Фирс не мог подобрать слова, потому что «лечил» сюда мало подходило. Я бы сказала, «прикончил».
— Зови, зови, чего доброго человека на холоде держать? – поторопил его барин и с долей ненависти посмотрел на свое кресло.
Пока я снова накрыла чай, сбегала за пирогами до кухни да обернулась, за столом в гостиной велась беседа. Я не особо интересовалась сплетнями, которые тут были основной темой, но прислушивалась. Только так я могла получить какую-никакую информацию.
— Значит, Николай Ильич, вы ко мне с простым визитом? Ра-ад, рад, что не по делу. Давно вас не видел, - барин присел на стул Домны. Стул был повыше. И его спине, прижавшей, видимо, уже сильно, на нем было поудобнее.
— Не совсем-с, хотя… да. Пришел справиться о вашем здравии, Осип Германович.
— Да все нормально, только вот спина чегой-то побаливает, но… - тут барин снова начал смеяться, и я поняла, что сейчас он расскажет доктору о моем предложении.
Так и случилось. И они несколько минут смеялись. Но лекарь потом даже не вспомнил о жалобе и не соизволил выяснить, откуда растут ноги у этой боли.
— Так вы говорите, что и дело у вас имеется? – напомнил внимательный во всем Осип.
— Да… - лекарь мялся, будто собирался просить денег в долг, но все никак не мог на это решиться.
— Говорите, говорите. Не раз вы меня выручили, так и я, может, коли не помогу, так насоветую чего, - барину стало интересно, и я заметила, как во взгляде его что-то блеснуло.
— Хорошо, так и быть. Я понимаю, что вам сейчас не до… не до… В общем, моя сестра Степанида Ильинична, как вы знаете, вдовствующая дама, но при доме, при сыновьях и дочерях. Но женщина еще не пожилая и…
— Помощь, коли нужна какая, не стесняйся, Николай, говори, как есть. Коли в моих силах, помогу, - решил помочь ему барин. А я вдруг поняла, что вот так вот баб расписывают только в двух случаях: либо хотят чужую жену похвалить, либо ее, значит, эту бабу в жены кому-то набивают.
  
— Хочу предложить вам ее в супруги, - на выдохе выпалил лекарь и замер, вперив колючий карий взгляд в барина.
— В супруги? – барин даже не напрягся, потому что, судя по всему, и не понял.
— Как есть в супруги. Негоже вам, дорогой Осип Германович, одному. Молоды вы еще, сильны и… одному-то ой как несладко в нашем возрасте, - торопился описать все причины лекарь.