Похититель детей

— Тебе хотелось бы быть на десять лет старше?
— Тогда я женился бы на тебе.
Ответ Антуана Марсель знала заранее, но все-таки хотела услышать его именно сегодня. Бывают моменты, когда почва уходит у нас из-под ног, и успокоение приходит от чего-то знакомого, предсказуемого, известного наверняка — такие вещи помогают жизни вернуться в свое всегдашнее русло и придают уверенности.
  
III
Каждый день, пока Марсель была на утренней прогулке, Бигуа ненадолго заходил к ней в комнату. Смотрел на туалетный столик, за которым она только что сидела, и все эти девичьи предметы на нем, а от кровати намеренно отводил глаза, никогда не дерзая даже взглянуть в ту сторону; шел к комоду — вовсе не с тем, чтобы выведать секреты Марсель, но просто рассмотреть в свете дня физиономии ящиков. Он выдвигал их, словно проверяя, как у них дела.
Заперев изнутри дверь на ключ, он доставал из кармана кусочек верблюжьей кожи и начищал мебель, протирал девочкины вещи.
— На ковре чернильные пятна! И на двери тоже! А ключа так и нет, он пропал еще вчера! Почему я не расспросил ее об этом? Почему до сих пор сижу сложа руки? Вчера ночью из комнаты донесся какой-то грохот! Надо было мчаться сюда и проверить, что творится!
— За стол! За стол! — звала Роза детей, стараясь, чтобы ее голос звучал буднично и по-обычному, словно ничего не стряслось. Это ей вполне удавалось.
Филемон Бигуа замешкался и не успел покинуть комнату до их возвращения с прогулки. Теперь он крался по коридору, точно преступник, скользя вдоль стены, пригнувшись, и карман его пиджака топорщился от куска верблюжьей кожи. Эта деталь раздражала его, словно то была опухоль, которая сразу бросалась в глаза. Однако никто не заметил, как он вышел из комнаты Марсель.
Сейчас появятся лица — лица со всего дома, они окружат его, собравшись за обеденным столом.
За едой полковник не произнес ни слова, и его лицо было безжизненно и плоско, как пересохшая река. Он украдкой поглядывал на Жозефа — тот, как всегда, вел себя за столом распущенно и держался так свободно и раскованно, что Бигуа засомневался, действительно ли исчезновение ключа и ночной грохот — повод для тревоги.
Потом он перевел взгляд на Марсель. Щека и глаз девочки слегка подрагивали (а вернее, дрожь, похожая на трепет зарницы, перебегала от щеки к глазу), и полковник сразу понял: произошло нечто серьезное. Он никогда не замечал на нежном личике Марсель ничего подобного. Ему не терпелось спросить девочку — прямо за столом, при всех, — не больна ли она, но решил, что это было бы бесцеремонно.
Чтобы успокоиться и собраться с мыслями, Бигуа долго, тщательно резал мясо для Антуана, потом для Фреда.
«Возможно ли, чтобы эта девочка с таким чистым взглядом впустила к себе ночью юнца? — думал он. — В комнате что-то грохотало — значит, Марсель сопротивлялась, несмотря на заведомую обреченность этой затеи? Или, наоборот, торжествовало сладострастие? Разве дочь непохожа на свою мать? Но хватит терзаться вопросами! Хватит! Для ответов еще не пришло время. Надо наконец разрезать мясо. Дети заждались».
Деспозория делала вид, что ничего не замечает. Ее лицо было невозмутимо и ясно — жена человека со странностями часто способна на такое, стараясь разлить вокруг себя покой, словно все идет своим чередом в этом самом безмятежном из миров.
«Нельзя взваливать на Жозефа вину лишь из-за того, что у Марсель дрожит щека», — подумал Бигуа.
Однако после обеда, встретив мальчика в коридоре, полковник не удержался и с силой наступил ему на ногу. Жозеф в негодовании оттолкнул его. Бигуа досадовал на себя за эту стычку. Может быть, у него предвзятое отношение к Жозефу и он несправедлив к нему? Целый час он бродил по прихожей, от одной комнаты к другой, в напряженном, окаменелом молчании, сквозь узкие расщелины которого иногда проскальзывал рассеянный взгляд, но этим взглядом полковник ничего не хотел, да и не мог никому сказать. Антуан, отправляясь на прогулку, подошел и протянул ему руку. Бигуа так любил этого ребенка, а теперь тот казался ему деревянным манекеном с раскрашенными ногами в носках. Не в первый раз он ловил себя на том, что вся питаемая им любовь вдруг улетучилась — в один миг, без явной причины, словно от какого-то сейсмического толчка в душе. Огромные резервуары любви опустошались сами собой, незаметно. И потом он с удивлением обнаруживал, что от бесконечной нежности не осталось и следа, все омертвело. До чего же смехотворной я никчемной казалась сейчас полковнику его швейная машинка, которая раньше, стоило только коснуться ногой педали, доставляла ему столько радости! Но погодите, при чем тут машинка? Какая нелепость — перейти от мыслей об Антуане к «Зингеру».
Убедив Деспозорию тоже пойти на прогулку, полковник остался в квартире один. И тут же решил наведаться к слесарю и объяснить, что ему нужен «самый надежный затвор для комнаты Марсель». Со вчерашнего вечера эта мысль не выходила у него из головы.
Бигуа попросил у слесаря ключ повнушительнее и крепкую дверную цепочку, желательно двойную. Но ни одна из предложенных не казалась ему достаточно прочной.
Пусть девочка, вернувшись вечером в комнату, первым делом заметит эту перемену. Вот бессловесное наставление! Укор! Нешуточная угроза!
— Понимаете, — сказал он слесарю, — это для девичьей спальни. Бесшабашные юнцы утаскивают ключ, и, чтобы защитить дитя, необходим действительно надежный затвор с толстой цепочкой — изящной, впрочем. Правда ведь?
Старик слесарь не сдержал улыбки, занавесив ее густыми усами.
От досады полковник кусал губы; и как ему только взбрело в голову сказать этому человеку, что замок и цепочка — для девочки? Не хватало еще назвать ее имя, уточнить, что она дочь типографа, и раскрыть прочие подробности.
Бигуа боялся, что в мастерскую кто-то зайдет, и, пытаясь ускорить работу, подавал слесарю молоток, гвозди, винты.
Но никто не зашел. Наконец замок был готов, и ключ, и цепочка тоже. Полковник подумал:
— Теперь весь дом начнет судачить об этом! И что хуже всего — за моей спиной, никто и словом не обмолвится о замке при мне, даже Деспозория, а ведь она каждое утро обходит детские комнаты. Откуда берется это молчание? Похоже, все относятся ко мне, как к больному, от которого скрывают некоторые вещи, старательно отбирая лишь то, что ему надлежит знать.
Может быть, переселить Марсель в другую комнату? Сказать это Деспозории значит дать всем понять, что я в курсе. Ну а новый замок — разве не более явное свидетельство моей осведомленности? Наверное, так и есть, однако я не хочу обсуждать всю эту историю ни с кем. Именно говорить сейчас выше моих сил. Зато увесистая цепочка расскажет обо всем! Дни напролет она станет позорить меня и отдаст на растерзание всему кварталу. Такое вполне может случиться. Но мой рот, мой собственный рот неспособен вымолвить ни слова.
Спальня Деспозории была довольно далеко от комнаты Марсель, поэтому она не слышала грохота тумбочки, однако догадывалась, что в ночь со вторника на среду произошло нечто серьезное, грозящее неприятными последствиями. В Бигуа, Розе, Марсель и Жозефе что-то странным образом переменилось. Роза избегала ее. Марсель и Бигуа за обедом не проронили ни слова. Жозеф, напротив, болтал без умолку, хотя никто не слушал его. У всех четверых, похоже, выдалась бессонная ночь. По чьей вине? Деспозория не осмеливалась смотреть им в глаза и за столом сосредоточилась на Антуане и близнецах.
Поведение полковника еще сильнее напугало ее — и снова никакой зацепки. Гордость не позволяла жене Бигуа расспрашивать кого бы то ни было. Деспозория предпочитала ждать и ждать, пока персонажи истории сами не дадут ей разъяснений.
  
И подолгу молилась перед испанским распятием из слоновой кости, принявшим на себя столько мук.
Ближе к вечеру, когда полковник в домашнем халате и котелке бродил по дому, не находя себе места, он снова застал жену за молитвой. На комоде перед статуей Пресвятой Девы горели четыре свечи.