Я держу тебя (ЛП)

Губы Шейна изгибаются в улыбке, которая может означать…он улыбается? Может быть, ухмыляется? Я…не…уверена.
— Хорошо. У меня занятия. Увидимся позже, — говорю я Шейну, поднимая свою сумку. — О, и грубиян, если ты найдешь свою голову где — нибудь там, в Нидерландах… — я указываю на его зад. — На следующей неделе мы собираемся в честь дня Благодарения. Тебе стоит прийти. Это хаос, но потом ты сможешь познакомиться с остальными из нас, чрезмерно привилегированными оппортунистическими Мэтьюзами. Мы были бы рады видеть тебя. Приезжай с Коулом, но это отвратительное отношение оставь дома.
  
Я ухожу, но не без того, чтобы через плечо взглянуть на Шейна в окно его кабинета, и мне кажется, что я могла увидеть настоящую, неподдельную улыбку. Это всё равно что увидеть редкий и исчезающий вид в дикой природе. Я трижды взмахиваю кулаком в воздух. Гол!
Глава 30
ШЕЙН
Мне ещё многое предстоит выяснить о том, что произошло за последние двадцать минут, но прямо сейчас я пытаюсь забыть, как Мэгги откровенно разговаривала с этим ребенком. Она сказала именно то, что нужно было сказать, самым непринужденным тоном. Судя по выражению лица Ника, он тоже не знает, что с этим делать. Почему она так чертовски сексуальна, когда ставит других на место?
Она как та холодная, уравновешенная сила, которая зарождается как искра, а потом ты наблюдаешь, как она оживает и превращается в настоящее пламя. С каждым днем мне всё труднее и труднее сохранять дистанцию от собственной жены. Я начинаю хотеть сократить разрыв и узнать, каково это — целовать её до тех пор, пока она не обмякнет в моих объятиях. Чувствовать её тело под своими руками и понимать её так, как может только муж.
— Она твоя жена? — раздраженный голос Ника отрывает меня от моих мыслей.
— Ага. Мне чертовски повезло, — я встречаюсь с его тусклым взглядом.
— Держу пари, жить с ней интересно.
— Ты понятия не имеешь. Всё, что она сказала, правда, и хочешь ты этому верить или нет, она чертовски много знает о футболе. Малыш, у тебя есть реальный шанс, но не с тем, как ты играешь.
Он потирает челюсть, приваливаясь к стене.
— Если ты готов попрощаться со спортом, то ты отлично справляешься, но если ты хочешь увидеть, что находится за пределами этого кампуса, тогда тебе нужно прекратить вечеринку жалости, закрыть рот и думать об этом как о бизнесе, потому что именно так оно и есть. Вопрос в том, какой бренд ты представляешь? Прямо сейчас никто не захочет его купить. Неважно, насколько ты хорош сейчас или будешь в будущем, ты слишком дорогой. Слишком рискованный. Никто не хочет рисковать.
Он закатывает глаза и выдыхает.
— Я устал от необходимости работать ради каждой мелочи, в то время как эти ребята получают машины, выгодные предложения, спонсорскую поддержку. Я должен бороться за всё.
— Ты думаешь, я не был таким. За всю мою жизнь ничто не доставалось мне с легкостью. Даже эта работа, я работал ради неё. Не в качестве тренера, но я проводил своё время на поле год за годом, а когда не играл, тренировался. Затем я работал в офисах со своей командой и руководством. Я бы ничего не добился, если бы выплескивал на них всё плохое, через что мне пришлось пройти.
Он качает головой. Я устал валять дурака, и пришло время быть откровенным, как Мэгги.
— Ты хочешь пробиться за пределы этого стадиона?
— Да, — через минуту отвечает он.
— Ты уверен, потому что мне это показалось неубедительным?
— Да. Я хочу этого.
— Тогда перестань все так усложнять. Играй, потому что тебе это нравится, а не потому, что ты пытаешься что — то доказать или привлечь внимание людей. Они заметят, но ты хочешь, чтобы они увидели твой талант и то, что ты можешь им предложить. Покажи им. Покажи мне, что у тебя есть.
Он едва заметно кивает мне, и я знаю, что это всё, что я получу. Теперь всё зависит от него.
Он отталкивается от двери, но останавливается.
— Ты думаешь, она действительно это имела в виду, когда говорила о Дне Благодарения?
— Какую часть? — спрашиваю я, просто потому, что хочу заставить его сказать это. Он фыркает.
— О том, что я могу прийти на ужин, — он делает паузу. — Мне…больше некуда идти.
— Она говорила серьезно. Тебе следует прийти, только если ты сможешь справиться с шумом, шалостями и игрой в принцесс.
— Да, держу пари, Коул всё время играет принцесс, — усмехается он.
— Коул, — говорю я как ни в чем не бывало. — Самый красивый из них, и он был бы отличным человеком, который мог бы прикрыть тебя в этом сезоне и в будущем. Не все такие, как ты думаешь. Дай им шанс доказать, что ты ошибаешься.
Возможно, в этом совете есть что — то такое, над чем мне тоже стоит поразмыслить.
Он кивает и уходит, а я откидываюсь на спинку стула, гадая, действительно ли этот разговор что — то изменит. Надежда. У меня есть надежда. Я думаю, он хороший парень. Он молод, и ему ещё многому предстоит научиться, но, возможно, он даст себе шанс.
Я пытаюсь закончить кое — какую компьютерную работу за то короткое время, что у меня осталось, но мои мысли продолжают возвращаться к моему разговору с Мэгги. Она собирается танцевать с Дэнни Хип — Хопом. Я стону и провожу рукой по голове. Я не знаю этого парня, но мне не нравится в нём…всё. Он причинил боль Мэгги, и я хочу оторвать ему голову. Я не могу этого сделать, потому что ей нужно танцевать с ним, но я позабочусь о том, чтобы у нас с ним было четкое взаимопонимание. Она — моя.
Я помню, что мы не успели закончить наш разговор о том, что посоветовал её адвокат. Мэгги собиралась мне что — то сказать, когда тренер прервал её. Она теребила подол своей рубашки и, казалось, съежилась, так что я думаю, это было важно и не обязательно то, чем она хотела поделиться.
Я перекладываю несколько бумаг на своём столе и выключаю компьютер. Мне нужно сосредоточиться и выйти на поле, чтобы я мог вернуться домой и очень постараться держать руки при себе и подальше от своей жены.
∞∞∞
Я вхожу в запах чеснока и звуки рэпа. Я бросаю ключи и телефон на стойку. Хэнк стоит у плиты, высыпая большую коробку макарон в дымящуюся кастрюлю. Тедди и Гарретт сидят за кухонным островком и делают домашнее задание, а Лив играет с одной из своих кукол.
— Кто знал, что ты шеф — повар Боярди?
Хэнк закатывает глаза.
— Да, точно. Мэгги сказала, что, если у меня подгорят макароны, я буду готовить ужин следующие две недели.
— Значит, ты собираешься смотреть, как закипает кастрюля?
Хэнк усмехается.
— Абсолютно.
Я как раз собираюсь спросить, где она, когда слышу её крик из конца коридора. Это леденящий кровь крик, который заставляет меня бежать. Я толкаю дверь спальни, словно готовясь принять удар. Крики не прекращаются, когда я распахиваю дверь ванной, и Мэгги бросается на меня, всё ещё крича.
Я оборачиваюсь, она цепляется за меня, как обезьяна, и не вижу…ничего. Я пытаюсь просканировать её на наличие ран или крови, но быстро понимаю, что она прилипла ко мне, практически обнаженная. В какой — то момент в моём состоянии паники мои руки нашли путь к её бедрам, крепко обхватив её ноги. В зеркале я вижу, что на ней какие — то очень крошечные шорты и больше ничего, но она прикрыта, потому что приклеилась ко мне.
— Убери это! Убери! — кричит она.
Что убрать? — я пытаюсь найти что — нибудь с моей ограниченной подвижностью, но ничего не вижу.
Она уткнулось лицом в мою шею, и я понятия не имею, о чём она говорит. Учитывая, что непосредственной опасности нет, я совершенно счастлив оставаться в таком состоянии столько, сколько она захочет.
— Там, внизу, — она указывает на пол. Ощущение её дыхания на моей шее мешает мне мыслить здраво.
— Что? — я пытаюсь сосредоточиться на текущем вопросе, а не на женщине, чья кожа такая мягкая, что на ощупь напоминает шелк.
— Мышь. Она где — то здесь. Она вылетела из шкафа. Шейн…если она попадет в нашу спальню, мы переедем…сегодня вечером.
Мне требуется секунда, чтобы справиться с этим и заглянуть через её плечо на пол. Рядом с ванной я вижу крошечную пушистую ненастоящую серую мышку. Часть меня хочет ничего не говорить, потому что держать Мэгги почти обнаженной и прижатой к себе — это всё, чего я хочу и никогда себе не позволю. Если она вообще когда — нибудь позволит мне обладать ею. Но её мертвая хватка на моей шее и простой факт, что мы не можем оставаться так вечно, заставляют меня открывать свой большой жирный рот, когда я очень, очень не хочу этого делать.