Вонгозеро. Живые люди (СИ)

Череповец весь был справа — в темном зимнем воздухе трудно было определить расстояние, отделяющее нас от промышленных труб с мигающими красными огоньками на верхушках и жилых кварталов, прячущихся где-то позади; это был первый после Твери большой город, который мы проезжали, и я ждала чего угодно — плакатов с предупреждениями, кордонов, очереди из машин, может быть, даже людей, идущих пешком, с вещами — только ничего этого не было, город равнодушно вытянулся вдоль дороги, тускло мерцая в темноте, и что бы ни происходило там в эту минуту — в двух километрах от нас, или в двадцати двух, — я была благодарна за то, что мы никогда этого не узнаем; а затем дорога внезапно изогнулась широкой дугой и увела нас налево и вверх, и я даже не стала смотреть в зеркало заднего вида, бог с вами, люди, разбирайтесь сами со своими болезнями, страхами, сожженными машинами, со своим желанием выжить, я хочу одного — быть от вас как можно дальше.
— Сейчас будет развилка, — сообщил Андрей негромко, — и пока мы до нее не добрались, надо бы решить одну вещь. У нас тут с Наташкой возникла одна идея — если верить карте, тут полно вокруг должно быть дачных поселков, ну таких, садовых, там по идее зимой никого нет, и спокойнее места нам тут точно не найти, ребята. Только нам для этого придется отклониться от маршрута и проехать немного дальше в сторону Вологды. Вы как?
— Как, как, — отозвался Сережа тут же, — показывай дорогу. Что скажешь, Аня?
Я посмотрела на Мишку, он — на меня, а потом он поднял микрофон к губам и ответил:
— Мы согласны, — и это было первое слово, которое я услышала от него с тех пор, как мы сели в машину.
Вероятно, дачные поселки одинаковы везде, где бы ни находились — узкая дорога, редкие деревья, разномастные, аляповатые щитовые домики с полукруглыми, горбатыми крышами, укрытые целлофаном грядки и железные ворота с замком на въезде. Первый, который нам попался, был расположен слишком близко к трассе, отделенный от нее только узкой полоской леса, зато второй мы чуть не проехали сами, несмотря на то что искали его, — так хорошо он был спрятан; дорогу к нему, разумеется, никто не чистил, так что мне пришлось пропустить вперед тяжелый Лендкрузер, а потом и Паджеро, чтобы они хотя бы немного пробили перед нами колею. Это все равно почти не помогло; я старалась ехать след в след, но все двести метров от дороги чувствовала, как подается и уходит вниз снег под Витариными колесами, и очень боялась, что застряну. Когда Витара наконец добралась до ворот, папа с Сережей уже возились с замком, а Андрей стоял возле них с фонарем; я заметила несколько бетонных фонарных столбов, но вокруг было совершенно темно — судя по всему, электричество здесь уже не работало.
Мне совсем не хотелось выходить сейчас, но я все-таки сделала это и подошла к Лендкрузеру — двигатель работал, сквозь тонированные стекла я разглядела только тусклые голубоватые огоньки приборной панели; открыв водительскую дверь, я заглянула внутрь — в салоне было тихо, стоял тяжелый, резкий запах. Переднее пассажирское сиденье было отодвинуто вперед до упора, а на полу, между сиденьями, неудобно скорчившись, сидела Марина — обе ее руки были прижаты к Лениному животу, голова опущена; ни один из них не шевельнулся и никак не отреагировал на открывшуюся дверь, словно оба они заснули или превратились в странную застывшую скульптуру.
— Как он? — прошептала я, словно они на самом деле спали и я боялась разбудить их, но она не ответила и не подняла головы, а только едва заметно пожала плечами, не меняя позы. — Кровь течет еще? — Но она не ответила и на это — просто снова подняла и опустила плечи.
Наверное, мне нужно было сказать что-то вроде «мы почти на месте» или «все будет хорошо», но я не смогла себя заставить — если бы она хотя бы подняла голову, посмотрела на меня, заплакала — мне было бы легче, но ей, казалось, совершенно не нужны были мои слова, и потому я как можно тише захлопнула дверь и вернулась к воротам.
 
Замок был уже перепилен, и теперь папа с Сережей разводили в стороны тяжелые воротины, сваренные из толстых железных прутьев, — широкие решетки скрипнули и неохотно поддались, и в свете фар мы увидели длинную, уходящую в темноту неширокую улицу, с обеих сторон сжатую разносортными заборами.
— Снега полно, — сказал папа, — не застрять бы.
— Зато точно нет никого, — Андрей посветил фонарем себе под ноги — снег был нетронутый и гладкий, — надо только выбрать дом, — и пошел вперед, пешком, неглубоко проваливаясь, а папа, закинув на плечо карабин, отправился следом за ним:
— Андрюха, ищи дом с трубой, минус двадцать на улице, электричества нет, в холодном доме до утра не доживем.
Дом нашелся почти сразу, в одной из боковых улиц недалеко от въезда — второй этаж был совсем маленький, в одно окно, скорее всего чердак или мансарда, но печных трубы на крыше было целых две — и мы так обрадовались, что не стали искать ничего другого. Участок был крошечный, с какими-то подвязанными кустами и невысокими фруктовыми деревьями. Места на нем не было даже для одной машины, не говоря уже обо всех четырех, так что их пришлось поставить снаружи, за забором, прямо посреди улицы; зато позади дома обнаружился колодец — похожий на вытянутую вверх собачью будку, со снежной шапкой на треугольной крыше, а в самом дальнем углу участка — маленькая бревенчатая баня с пристроенной к ней аккуратной поленницей, доверху набитой дровами.
Холод снаружи был обжигающий — пока Сережа обухом топора сбивал хлипкий замок с входной двери, ведущей на небольшую застекленную веранду, уши у меня замерзли так, что я почти перестала их чувствовать. Внутри было, пожалуй, так же холодно — просто не было ветра; войдя, я машинально нашарила на стене выключатель и щелкнула кнопкой — разумеется, свет не зажегся. Выстуженный, маленький и темный, с заколоченными фанерой окнами, это все же был дом — настоящий, укрывающий от непогоды: стопка пыльных, перевязанных веревкой книг в углу на веранде, три комнаты, застекленный буфет с безмолвными пирамидами чашек и тарелок, часы на стене и, наконец, самое главное — печь, большая, кирпичная, твердо стоящая в самой середине дома. Еще не все успели зайти внутрь, а Сережа, опустившись возле нее на корточки и зажав фонарик в зубах, уже набивал топку дровами, лежавшими тут же, на полу; я присела рядом и какое-то время молча смотрела на то, как разгорается огонь, думая о том, как он спокоен, этот мужчина, которого я выбрала себе в мужья, как уверен он в том, что все обязательно будет хорошо, и ругала себя за то, что за все время, проведенное рядом с ним, я так и не научилась разделять его спокойствие и уверенность, потому что не могу не думать сейчас о том, что этот крошечный затхлый домик — настоящий дворец по сравнению с тем, что ждет нас на озере.
— Ничего, Анька, через два часа здесь можно будет в майках ходить, вот увидишь, — сказал он, повернув ко мне лицо, и в оранжевых отблесках огня я увидела, что он улыбается.
— У Леньки нет двух часов, — произнес вдруг папа откуда-то из-за моей спины, — мы и так уже потеряли много времени. Я послал Андрюху баню растопить — перенесем его туда. Аня, у нас с собой справочник был медицинский, ты бы поискала, а?
— Да что нам даст этот справочник, мы даже повязку не смогли наложить как следует, — сказала я, но послушно поднялась на ноги и пошла назад, к машинам.
Справочник нашелся быстро — собирая вещи, мы вспомнили о нем в последнюю очередь, уже после того, как все остальное было уложено, и Сережа просто воткнул его между двумя большими сумками. Я включила маленькую потолочную лампочку и осталась в машине, чтобы пролистать его в тишине — в холодный, темный дом возвращаться было незачем, а здесь было тепло и спокойно. Я была почти уверена, что ничего не найду, — что тут может быть полезного, в этой тонкой книжке — лекарственные растения, симптомы детских инфекций? К моему удивлению, нужная мне статья нашлась почти сразу — совсем короткая, неподробная, и почти каждый абзац в ней заканчивался фразой «без промедления эвакуировать в хирургическое учреждение», но она была, эта статья, я прочла ее два раза подряд, медленно, пытаясь понять каждое предложение, а потом, загнув страницу, сунула справочник под мышку и пошла обратно, к дому. Когда я открыла дверь, все посмотрели на меня — кроме Андрея, возившегося в бане, и Лени с Мариной, которых решено было оставить в Лендкрузере до тех пор, пока в доме не станет хотя бы немного теплее, они все были здесь, в центральной комнате с печкой. Тут было все так же холодно; на столе, покрытом смешной скатертью с подсолнухами, неровно горела маленькая толстая свеча, и в свете ее дрожащего крошечного огонька почти не видно было их лиц — только полупрозрачный белесый пар от их дыхания.