Дочери богини Воды (СИ)

И внезапно Гведолин сказала совершенно другое:
— Я вспомнила, чем меня опоили в приюте храма Воды.
Терри недоверчиво заломил бровь.
— Чем же?
— Мне давали настойку из корня мандрагоры.
В ответ — пустота. И скрип песка, который она уже не оттирает, а втирает в туфли грязной тканью.
Терри хмыкнул. И расхохотался.
— Ох, Гвен, ты так серьезно это произнесла, что я чуть не поверил, — он смахнул слезу, выступившую от смеха в уголке глаза. — Ты что, на солнце перегрелась?
— Но это правда! — Гведолин очень захотелось запустить в него туфлей. — Я слышала, доктор говорил той женщине, что за мной ухаживала. А недавно вспомнила, что читала об этом корне в книжке, которую мы нашли на чердаке. А еще в книжке было про цветы папоротника…
— Точно, перегрелась, — констатировал Терри. — Что за чушь ты несешь? Мандрагора! Таких растений не бывает, не то, что корней. А уж цветов у папоротника… бабушкины сказки! Так, все, — отрезал он, забирая у Гведолин свои ботинки. — Я вниз, переговорю с хозяйкой. Догоняй.
***
Небо успело умыться дождем, тучи обиженно ушли и не мешали. Звезды рассыпались во тьме неба сверкающими бусинами, а пышнотелая луна казалась особенно довольной и умиротворенной.
Гведолин толкнула плечом тяжелую дверь. Дверная ручка ее невесть зачем была обмотана засаленной тряпкой и прикасаться к ней не хотелось.
Трактир оказался большой. Больше всех, в которых им приходилось останавливаться ранее. Посетителей было много, все столики оказались заняты. В воздухе стоял густой запах солянки и свинины, предварительно вымоченной в яблочном уксусе с луком и поджаренной на вертеле.
Как в такой толпе отыскать Терри? Деньги у него, хотя Гведолин не собиралась ничего заказывать. Усталость взяла верх над голодом, аппетит пропал. Последний раз она ела утром — завтрак, который им подали в комнату. А дальше была дорога. Поле. Лес. Мошкара и солнце. Остановка у ручья, вода и сухари. И больше ничего. К вечеру она должна была страшно проголодаться. Но аппетита не было, хуже того — стало подташнивать.
Она прислонилась к стене, чтобы не мешать разносчицам ловко сновать между столами. Немного кружилась голова. Хотелось выйти из душного помещения на свежий воздух. В тишину.
— А, вот ты где спряталась, — Терри схватил ее за руку, — пойдем.
Он протащил ее через весь зал к столику, за которым уже сидело два человека: мужчина с седой бородой и женщина с алым шарфиком на шее, завязанным кокетливым бантом.
— Только так, — поморщился он, усаживаясь на скамью напротив. — Больше свободных мест нет. Я заказал нам ужин. Тебе взял солянку, ты же ее любишь.
Надо же, какая забота. Помнит. А ведь она и вправду любит солянку, особенно мясную, с обжигающей подливой… Но только не сегодня.
Когда блюда принесли, Терри, за обе щеки уплетающий свою порцию жареного мяса, недоуменно смотрел, как Гведолин ковыряет ложкой в тарелке, изредка решаясь поднести ко рту скупой кусок.
— Ты заболела? — осведомился он, наконец.
Гведолин утопила ложку в густом соусе. Потрогала лоб, облизала губы.
— Нет. Не думаю. Просто… устала, наверное.
— Выпей.
Терри подвинул стакан.
Что там? Вино? Вина не хотелось.
В стакане оказался морс. Клюква с черникой. Из сухих ягод, собранных прошлым летом. В меру кислый, прохладный. Она тоже умела делать такой.
Выпив багряно-темную жидкость, Гведолин с наслаждением катала кислую ягодку между зубами.
Тошнота и головокружение понемногу отступали. Хорошо бы еще вернулся аппетит, ведь если она не поест, не будет сил на завтрашнюю дорогу.
— Пойдешь обратно? — Терри участливо ее разглядывал. — Проводить тебя?
— Нет, мне уже лучше. — Возвращаться одной в пустую комнату не хотелось. — Посижу еще немного. И все доем, не волнуйся. Я не привыкла оставлять еду.
В работном доме на каждый недоеденный кусок жадно поглядывали десятки голодных ртов…
Терри, пожав плечами, приступил к поглощению манного пудинга с киселем.
Меж тем, в зале трактира началось всеобщее воодушевление. Столы, стоявшие посередине, принялись оттаскивать и совмещать со столами, стоявшими возле стены. Посетители слабо роптали, но пересаживались без крика или скандала. К столу, где они сидели вместе мужчиной и женщиной, присоединили еще два — справа и слева, получив, таким образом, один общий длинный стол. Некоторые гости, закончив трапезу, заняли нишу возле входа, сгрудились около стойки с напитками, не собираясь расходиться.
 
— Что они делают? — поинтересовалась Гведолин. Ягоды были вкусные, разваренные, и уходить, медленно с наслаждением не сжевав их все, не хотелось.
— Освобождают проход, — вместо Терри ответил мужчина, сидящий справа и деликатно пытающийся вытрясти из бороды хлебные крошки. — Ножи будут метать. Обычное дело, устраивают, как правило, пару раз в неделю. Мы с супругой, — он кивнул на даму с байтом, сидящую напротив, частенько ужинаем здесь, когда возвращаемся от родителей из деревни. Любопытное зрелище, стоит остаться, взглянуть. Не пожалеете.
Гведолин обменялась с Терри взглядами. Тот, доедая густой вишневый кисель, снова молча пожал плечами — мол, оставайся, если хочешь, я не против.
Среди зрителей то и дело раздавались жидкие хлопки. Спустя некоторое время, хлопки перешли в бурные аплодисменты.
— Подбадривают, — бородатый вольготно откинулся на спинку лавки. — Сейчас начнется.
И впрямь началось. В центр зала вышел невысокий господин в черном приталенном сюртуке, отделанным золотым позументом. Театральным жестом лихо огладил маленькие усы, изящно выбритые над тонкими губами. Ему навстречу выпорхнула молоденькая девушка, похоже, ровесница Гведолин. Ее стан был обтянут черной кофтой с золотым воротником под стать мужчине, вместо юбки — черные штаны прямого покроя. Бродячие артистки частенько надевали штаны ради исполнения трюков, и этим разномастную публику было уже не удивить. Волосы девушки были крепко скручены в пучок на затылке, а лицо выделялось неестественной яркостью, подкрашенное красками для грима.
— Ах, Жаном, какой мужчина! — жена бородача нежно потрепала алый шарфик-бант, поднесла пальцы к губам, замерла, словно не решаясь подарить артисту воздушный поцелуй.
— Приветствую, отважные господа, — мужчина в черном поклонился в одну сторону, — а так же, прекрасные леди, — поклонился в другую. — Сегодня ваш скромный слуга Жаном, — тут он поклонился еще раз, — вместе с очаровательной Эль продемонстрируют чудеса ловкости, меткости и поразительного бесстрашия! Убедительная просьба — как можно скорее доесть свой ужин, ибо вы имеете все шансы подавиться от волнения!
В зале засмеялись.
— Итак, мы начинаем.
Гведолин только сейчас обратила внимание, что деревянная стена трактира, к которой повернулся усатый артист, была сплошь усеяна зарубинами. Видимо, еженедельное представление приносило неплохой доход и стену не жалели.
Молниеносным движением Жаном сбросил сюртук, оставшись в тонкой кофте, облегающей рельефную мускулатуру. К тому же он оказался тесно опоясан кожаными ножнами с вложенными ножами различного размера. Гведолин начала считать — пятнадцать, кажется. Но со счета сбилась.
Среди женской половины зала пронеслись восхищенные шепотки.
Жаном метал ножи уверенно. Легко. И даже небрежно, словно выполнял привычную рутинную работу. Вот он плавным кошачьим движением выудил нож, грациозно замахнулся, замер, прислушиваясь к восторженным вздохам женщин и завистливым хмыканьям мужчин. Сделал едва заметное движение вперед — мгновение и очередной нож воткнулся в стену.
Избавившись от всех ножей на поясе, артист вдруг резко наклонился, перекувыркнулся, тут же достал узкий клинок из голенища сапога и, не целясь, выбросил в стену. Тоже самое он проделал с голенищем второго сапога, отправляя в полет второй клинок.
 
Все это время хорошенькая Эль стояла в стороне, но когда у Жанома закончились ножи, и он принялся ощупывать себя, притворно схватившись за пуговицы у ворота на рубашке, словно намереваясь снять и ее, чем вызвал волну восхищенных вздохов у женщин, помощница, обратившись к зрителям, приложила пальчик к напомаженным губам: