Маленькая красная кнопка (СИ)
— Прости, — говорю одними губами, а он поднимается:
— Мне пора. Не провожайте.
Я была бы с ним счастлива. Он бы не изменял, не засматривался на других, был примерным семьянином, с отличным примером за плечами, живя в полноценной семье, где родители любят друг друга. Он бы полюбил Рому, полюбил ещё нерожденного ребёнка, он бы настаивал на своих и я бы сдалась. Я была бы счастлива.
Но я выбрала жизнь на пороховой бочке. Я выбрала прожигающую ревность, сводящуюся с ума страсть, выбрала пожар в груди, щемящую нежность и острую боль. Я не верю, что он может измениться. Не верю, что, получив желаемое, он не заскучает. Да, он будет любить сына. Да, скорее всего, во второй раз из его уст не вырвется слово «аборт». Но верность?
— Поговорим? — спрашиваю, уложив сына и постучав в дверь его спальни.
— Почему у меня сердце сжимается от одного твоего взгляда? — его голос нервный, взволнованный, тревожный.
— Свободные отношения, — рублю с плеча.
Так я хотя бы буду знать, что сама сделала этот выбор. Так у меня не будет права на ревность. Так я когда-нибудь привыкну.
— Хорошо, — отвечает тихо, — мне надо поспать.
Выхожу и мягко прикрываю за собой дверь, как будто за ней его кабинет. Я только что подписала пожизненный контракт на страдания. Херовая из меня переводчица бизнесмена.
23
Воскресенье сопровождается радостными воплями сына. Тимур расстарался: к обеду во дворе появился целый парк для маленького шкодника. Бассейн с шарами, горки, мягкие батуты и лабиринты. Рома был счастлив!
Мы не разговаривали. Общались с сыном, наслаждались его обществом, улыбались и думали каждый о своём, вновь играли в семью, отлично понимая, что реальность куда как дальше.
Я пришла к нему ночью, устав слоняться по комнате и кусать губы, заламывать руки. И он был непривычно нежен, непривычно внимателен, непривычно отзывчив. Я умирала и воскресала, но проснулась одна, в пустой постели, с чётким осознанием, что так будет всегда. Спустилась вниз и поняла, что он уже уехал, что даже на работе меня больше не ждёт.
— Я отъеду на пару часов, — сказала маме, а она весело отмахнулась:
— Да-да, конечно, — и продолжила возиться на ковре с Ромкой.
— Пришли мне номер, — напомнила, выходя из комнаты.
Через сорок минут тормозила на такси у загородного дома Купреевых. Позвонила, долго слушала трель, но в конечном итоге мне всё-таки открыли.
Елена Андреевна была настроена враждебно. Смотрела волком, буравила меня взгляд, руки под грудью скрестила, а едва я подошла, выдала гневно:
— У тебя хватает совести тут появляться?!
Я чуть не засмеялась ей в лицо, но смогла сдержать даже ухмылку.
— Что Вы имеете ввиду? — спрашиваю «ошарашено», с домашней выпечкой в пакете, как невинная Красная Шапочка.
— Он всё для тебя сделал! — бросает мне в лицо. — Всё! Он расстался со своей девушкой, забыл о любви, в голове только честь, только долг! Кому он был должен?! Кому?! Ты ничего не ценишь! У тебя ничего нет святого! Наплевала и растёрла без раздумий! Дрянь! Ты просто дрянь!
Однако… выдыхаю и набираю в грудь побольше воздуха, но выкрикнуть его имя не успеваю, Артём появляется за спиной матери в одних шортах и говорит ей тихо:
— Ма, я сам разберусь.
— Я имею права голоса! — отвечает ему нервно. — Имею! Я прикрывала её шашни месяцами! Я заботилась о ней, как о родной!
— Мама, я сам! — говорит громко, сурово.
— Ты всегда всё сам, — бормочет тихо, — и вот к чему это привело…
Разворачивается, бросая на меня прощальный испепеляющий взгляд, а я широко улыбаюсь, едва она поворачивается ко мне спиной, и подмигиваю Артёму.
Морщится, выходит и закрывает за собой дверь.
— Униженный и оскорблённый, — хнычу театрально и смахиваю несуществующую слезу.
— Давай без сцен, — корчится в ответ, — чего тебе?
— Ты мне всё расскажешь, — говорю строго, — накинь что-нибудь, не хватало ещё простыть. Сегодня холодно.
— Что тебе рассказать? — говорит с усмешкой. — Как я два года ухлёстывал за тобой? Как я бился головой о стену, пытаясь завоевать твоё сердце? Или о том, как я люблю Ромку? О том, как неоднократно делал тебе предложение, а ты прикидывалась глухонемой? О чём ты хочешь послушать?
— Эти песни ты матери пой, — усмехаюсь в ответ, — и Аллочке. Она же тут, не так ли? — отводит взгляд, а я продолжаю: — Мне расскажи совсем о другом. Расскажи, как проигрался в пух и прах Ибрагиму в подпольном казино. Расскажи, как он вынудил тебя написать расписки, как заставил свести с Жанной. Потом о том, как Али пришёл к тебе, как вы на пару пытались сорвать сделку, сорвать продажу доли. После этого плавно переходи к тому, как влип. Как тебя начал шантажировать расписками Али, расскажи о тех бредовых переговорах. Сознайся в том, что твой отец погиб из-за твоих пагубных привычек…
— Из-за тебя! — заорал мне в лицо. — Он погиб из-за тебя!
— У тебя не получится повесить на меня этот груз, — говорю с усмешкой, качая головой, — даже не пытайся.
Артём смотрел на меня с презрением и молчал, стиснув зубы. Ненавидел каждой клеточкой души, винил во всех невзгодах, но в то же время понимал, что это лишь эмоции.
— Чего тебе? — спросил, пересилив себя.
— Рассказ, — отвечаю, пожав плечами, — о том, как Али тебя шантажировал, о том, зачем ты делал вид, будто в самом деле любишь меня. Просто хочу знать, кого мой сын называл папой.
Удар ниже пояса, но ходить вокруг да около надоело.
— Пацана я люблю, — отвечает с улыбкой, — Ромка — как глоток свежего воздуха.
— Тём, ты прячешься со своей женщиной в доме матери. Довольно лжи.
— Нет, правда! — отвечает с запалом. — Но я сам не понял, как привязался к нему… — усмехнулся и затих. — Заходи, реально холодно.
Прохожу в дом, он по привычке обнимает меня за талию и ведёт на кухню, где было выпито столько чая, что я должна была почувствовать себя как дома, но ощущение, что я названный гость, не проходило.
— Зачем тебе всё это? — спрашивает с намёком на недоумение. — Я влип, тут без вариантов, вообще без понятия, что делать, но ты… нахера? Не понимаю. Хоть убей.
— А оно тебе надо? — хмыкаю в ответ. — Это понимание…
— За Ромку стрёмно, — говорит тихо, поморщившись. — мне крышка, это очевидно, Соболев в опале, Шахин мудила последний, мама твоя… чёрт, Ди, прости… я не хотел этого, правда. Лучше уезжай. Деньги есть, я помогу. Я бы и сам рванул, но мама… могила отца тут, вся жизнь тут, ни в какую.
— Мне бы только понять — зачем? — спрашиваю с негодованием. — Ты никогда не любил меня, невозможно любить сразу двух женщин, Алла для тебя — всё. Зачем, Тём? К чему всё это?
— Я не любил?! — восклицает возмущённо. — Я?! Алька… — косится в сторону двери, быстро подходит к ней и плотно прикрывает, подходя почти вплотную. — Любил. Верь, не верь, похер. Любил. Не долго, все чувства довольно быстро разбились о стену твоей холодности, но я любил. Вспыхнул и погас. Успел и пожалеть и порадоваться, вернуться к привычной, удобной. Но ты ведь не за этим пришла, да? Начхать тебе на мои чувства, всегда так было. За объяснениями… что там, жареным запахло, да?
— Запахло, Тём. И не думай, что пожар обойдёт тебя стороной.
— Даже не мечтаю, — фыркает презрительно. — Ещё в казино понял, по одному самодовольному виду этого ублюдка… Тварь… ладно, не важно. Закончим с этим. Спрашивай.
— Зачем ты пытался сорвать сделку и переговоры два года назад?
— Потому что у одного мудозвона были расписки, а у второго предложение, как их вернуть, — хмыкнул в ответ.
— Как тебе удалось уговорить Пименова? Я знаю, что сделку на недвижимость ты оформил без его участия.
— Уговаривать не пришлось, достаточно было оформить на него домик и намекнуть, что деваться ему некуда. К слову, он не слишком-то сопротивлялся…
— Обычный трудяга в безвыходной ситуации… — задумалась делано, — удивительно, да?
— Не суть важно, — поморщился брезгливо, — принципы есть и у нищих. У этого не было ничего.