Тайна замка Серых олив
– Атмосфера потрясающая, – ответила Жюли, взяв карточку «Пресса». – Ваши цветочные гирлянды видны издалека.
– Постарайтесь показать их в лучшем свете, – улыбнулась мадам Гайар. – Особенно для тех, кто вспомнит о чеке, пока танцует в вашем объективе.
Жюли прошла дальше. В бальном зале оркестр репетировал изящный английский вальс; в воздухе дрожал мягкий гул из разговоров и первых тостов. Она подняла камеру: щелчок – виконтесса де Лафонтен, грациозная, как лебедь; щёлк – мэр Бурже, жестикулирующий у портрета какого‑то бородатого предка де Лаборов; ещё щёлк – Элоиза в молочно‑голубом платье, слишком бледная для невесты, слишком одинокая для хозяйки праздника.
Жак Кавалье, появившийся за её спиной, ловко подхватил Элоизу под руку, словно не замечая, как она вздрагивает. Он улыбался широко, но его пальцы слишком крепко обвили тонкое запястье невесты. Когда Жюли навела объектив, жених едва заметно склонился к ушку Элоизы: слова скрылись в музыке, но по её побледневшему лицу репортёр поняла, что там было не признание в любви.
– Всё в порядке? – тихо спросила Жюли, когда Жак отвлёкся на подошедшего банкира.
– Разумеется, – ответила Элоиза с тонкой улыбкой. – Просто предпраздничные нервы. Поверьте, вы найдёте здесь куда более интересные темы, чем моё волнение.
Она отошла, оставив после себя ледяной шлейф беспокойства. Жюли успела заметить, как Элоиза, отвернувшись, положила ладонь на серебристую колонну, словно искала опоры.
К девяти часам зал заполнился до отказа. Слуги сновали как тени, подавая фуагра, малиновое сорбе, а изысканное шампанское прохладным туманом оседало на хрустале. Маркиз де Лабор появился лишь тогда, когда музыка замерла. Он шёл по центру, опираясь на трость, в тёмно‑бордовом фраке, словно кардинал, сохраняющий последние следы величия.
– Позвольте поприветствовать вас в старинных стенах моего дома! – его голос прорезал перешёптывания. – Сегодняшний вечер – не только праздник, но и акт благотворительности. Пусть наши сердца и кошельки будут открыты ради наследия, которое мы обязаны сохранить для потомков.
Он приподнял бокал, но взгляд его метнулся между гостями быстро, почти настороженно: на мэра, на Жака, на виконтессу. «Он словно ищет, кто предаст первым», мелькнуло у Жюли. Камера щёлкнула ещё раз, и объектив словил момент: жёсткую линию скул, тонкий излом губ, руку на трости, сжатую так сильно, что побелели пальцы.
После короткой речи оркестр ударил первый такт вальса, и пары закружились. Маркиз, однако, не пошёл танцевать: он отступил к краю зала, словно ловец янтарных мотыльков, наблюдая, как гости порхали вокруг. Жюли, прячась за мраморной колонной, видела, как он пригубил шампанское, тогда как другая рука почти незаметно дрогнула – нервный тремор, который тот тут же спрятал за манжетом перчатки.
– Мадемуазель, – раздался шёпот. Рядом оказалась виконтесса де Лафонтен. – Слышала, вы делаете фотографии. Не поделитесь со мной пробным кадром? – она улыбнулась, но во взгляде скользнул меркантильный блеск.
– С удовольствием, – ответила Жюли, показывая миниатюру на экране. Виконтесса одобрила, но тут же наклонилась к уху журналистки:
– Знаете, дорогая, я бы посоветовала вам особенно внимательно снять эту ночь. Может статься, она войдёт в историю города…
Жюли едва успела спросить, что это значит, как виконтесса сменила тему, точно опустила бархатную занавесь. «Опять намёки», подумала Жюли. «Что же все они скрывают?»
Позднее гости разделились по группам, мэр Бурже перехватил маркиза у стола с устрицами. Жюли оказалась рядом случайно, спрятавшись за декоративным пальмовым кустом. Голоса были тихими, но не настолько, чтобы она не уловила некоторые фразы.
– …не лучше ли сегодня же объявить о нашей сделке? – настаивал мэр. – Публика расположена, чек будет подписан моментально.
– Время ещё не пришло, – ответил маркиз резко. – Я предпочитаю сначала рассчитать все варианты.
– Вариантов осталось не так много, – мэр нахмурился. – Не упустите последний.
Маркиз бросил на собеседника взгляд, в котором читались и гордость, и отчаяние старого игрока. Жюли успела щёлкнуть камерой – шепот затих, а снимок сохранил фрагмент их спора в жестах: мэр с протянутой рукой, маркиз – как скала, неподвижный, но готовый обрушиться.
Часы били одиннадцать. Сервировали десерт: миндальное суфле с лепестками лаванды. Жюли перебирала записи, когда к ней почти незаметно подошёл интендант замка – седовласый мужчина в пиджаке.
– Мадемуазель, – тихо проговорил он, – маркиз просит вас быть рядом со сценой ровно в полночь. Он собирается сделать важное объявление.
– Конечно, – кивнула Жюли, настороженно отмечая: «важное объявление» – словно фанфара перед оскалом суровой правды.
На циферблате – без семи двенадцать. Оркестр сбавил темп, гости собирались полукругом перед роскошной эстрадой. Жюли встала у лестницы, камеру наготове. Маркиз уже поднимался на помост, держась за трость, словно за скипетр. В зале разливалось ожидание.
«Странно, – подумала Жюли, посмотрев на Жака, Элоизу, мэра, виконтессу – каждый из них бледен, словно знает, что услышит. – Чего же боятся все эти люди?»
Маркиз оглядел зал, но внезапно засеменил тыльной стороной ладони по помосту, будто проверяя что‑то на прочность, и остановился. Голоса смолкли. А потом… неожиданно погас свет.
В зале раздался короткий вскрик, струна скрипки выдала писклявое фальшивое «фа», откуда‑то метнулась чья‑то тень. Жюли прикусила язык – тишина была такой густой, что было слышно треск свечей. Спустя мучительные секунды электрический свет вспыхнул вновь.
Маркиз стоял на том же месте, но рука с тростью дрожала сильнее. Лицо его побелело, как мрамор под канделябрами. Он отряхнул лацкан и прохрипел почти неслышно:
– Прошу прощения, небольшая неполадка…
Однако взгляды гостей бросали друг другу искры недоверия: каждый проверял, кто где стоял в мгновение тьмы.
Жюли, схватившая камеру двумя руками, почувствовала, как по спине ползёт холодок. Она успела заметить: Жака не было на месте до того, как погас свет, а мэр куда‑то переместился. Элоиза же вцепилась в бархат сценической портьеры, словно боялась рухнуть.
Свет продолжал дрожать, и маркиз, сделав неровный шаг к микрофону, отчётливо сказал:
– Дамы и господа… моё объявление… состоится… чуть позднее.
Он кивнул оркестру, но тот лишь неуверенно взял нотный аккорд. Бальный зал дышал какой‑то новой, неприветливой тишиной. Ни одна свеча не покачнулась, но в воздухе витала угроза, словно невидимый дирижёр приготовил гостям совсем другую партитуру.
Жюли чётко уяснила одно: мирной ночь уже не будет. За пышным карнавальным сиянием раздался первый неслышный треск ледяной плиты, что скоро лопнет под давлением тайн. И когда она направилась к дверям, чтобы сменить плёнку в камере, ей показалось, что сквозь гул шагов она слышит шелест страницей‑то записной книжки – будто кто‑то раз и навсегда поставил крестик напротив чьего‑то имени.
Глава 6. Внезапное отключение света и убийство
Полночь подошла незаметно, как злоумышленник в шёлковых тапочках. Жюли вышла из небольшого вестибюля, сменив карту памяти, и обнаружила, что бальный зал уже дышит особым наэлектризованным ожиданием: оркестр смолк, гости сбились в полукруг у сцены, маркиз де Лабор готовился вновь вступить в слово. От завывающего за окнами ветра пламя факелов во дворе покачивалось, отбрасывая дрожащие всполохи, словно фигурки тени, которые уже репетируют грядущую трагедию.
Маркиз поднялся на помост. На дне его бокала играл рубиновый блик, как капля уже пролитой крови. Элоиза стояла в первом ряду – белая, как ангел из мрамора; Жак – чуть позади, взгляд его скользил по залитым светом кольцам люстр, словно вычислял кратчайший путь для отступления. Мэр Бурже теребил манжет, виконтесса устроилась у колонны, где тени скрывали ее лицо.
Жюли поставила камеру на режим серийной съёмки. Внутри вспыхнула мысль: места на карте вроде достаточно, но останется ли памяти, чтобы снять «важное объявление»?