Империя мертвецов

– Ас-саляму! – отзывались мы.
Вдали от поля боя мы могли несколько расслабиться. То есть не до конца, но мы почти перестали контактировать с людьми. Перед нами простирались пустоши. Ни спусков, ни подъемов. Казалось, только протяни руку – и вот он, Гиндукуш, но он всегда оставался где-то на горизонте, за плато, будто остров по ту сторону пролива. Каменистая почва переходила в мелкую щебенку, а там и в узкие горные тропки, а желто-зеленые пучки травы незаметно сменились снегом. Мы будто вошли в страну гигантов, потому что все составляющие пейзажа понемногу увеличились. И так плавно, что я сам не заметил, как перестал воспринимать расстояния, а от соседства необъятно огромного и неприметно малого кружилась голова. Я сам будто расширился до неба, а небо сжалось до размеров человека. Иногда мы ставили себе целью дойти до какой-то приметной точки, но, сколько бы ни шли, она не приближалась – и тем не менее пейзаж вокруг нас незаметно сменялся. Только что мы пинали гальку – и вот уже ловим ртами воздух под V-образным небом, взбираясь по зигзагу горной тропы. Каждый последующий перевал будто пытался переплюнуть предыдущий.
На земле, что перевидала и перехоронила множество империй, царства животных, растений и минералов переплетались самым головокружительным образом.
Я считал монотонные шаги, но новый шаг в который раз становился первым на бесконечном пути, и вскоре я перестал понимать, что считаю, и усомнился в самой природе счета. Бессознательно заметил, что ни о чем не думаю, и застрял в мысли об отсутствии мыслей.
Мои шаги напоминали движение машины. Или мертвеца. Я молча следил, как мои руки и ноги сами продолжают движение независимо от велений разума. Мне даже показалось, что тело Пятницы, который беспрекословно следовал моим командам, подчиняется мне лучше, чем собственное.
Каждый день мы преодолевали всего лишь миль по пятнадцать. Зато спрятаться в этих скалах было негде. Мы шли подобно муравьям в стеклянной ферме. Периодически нас выслеживали афганские солдаты. Мы держались поодаль от больших городов, но случайных встреч избегать не удавалось. Они замечали нас еще на горизонте и издалека навязывали бой. Оказалось, что Красоткин – даже более меткий стрелок, чем Барнаби. А изредка нам попадались дружелюбные вояки. Мы отвечали пулей на пулю и учтивостью на учтивость.
Прошли через несколько пожарищ, где меж остовами домов валялись окоченелые трупы. То ли из-за поддержки со стороны России, то ли из-за вторжения Великобритании, но Афганистан, похоже, погрузился в мутное состояние гражданской войны. Появились так называемые «Спектры» [28] – воины под белыми стягами, и никто не заметил, когда от некоторых деревень начали оставаться лишь пепелища и почерневшие трупы. Устроившись в тени обгорелой стены, мы развели костер, по возможности пряча его под ветками, и грели консервы прямо в банках.
Пока мы по очереди выбирались на разведку, Пятница, подобно медитирующему отшельнику, смотрел куда-то вдаль. Мертвец никогда не спал. Все ночные дежурства можно было оставить ему, поэтому мы неплохо отдыхали. Как-то раз Барнаби притащил на плече горного козла с закрученными рогами. Когда я спросил, почему у того в черепе вмятина размером с кулак, капитан рассмеялся, что у них был честный поединок.
Мы упорно брели через снежные равнины с разбросанными тут и там афганскими сосенками. Я то и дело замечал на стволах старые следы от пуль и параллельные борозды от острых когтей.
– Мы тоже не понимаем, – сказал бородатый старик в паколи, предлагая нам чаю. – Все больше молодых людей называют себя моджахедами, борцами за священное дело, а вообще-то они просто грабители. Есть войска Шир-Али, но они ничем тут не управляют. Хотят построить новое государство по законам правоверного ислама, но они даже не местные. Или вот, например…
Он поднял глаза на Пятницу, который склонился над записями на полу. Мы сидели кружочком вокруг него на ковре, и мертвец выступал нашим письменным посредником в этом разговоре. Но старик глядел вовсе не на то, как Пятница пишет.
 
– Некоторые приводят с собой мертвецов.
– Призраки?
Но старик только покачал головой: он не знал их имени. Тогда я спросил про белые знамена, и старик кивнул.
Призраками, или «Спектрами», часто называли какую-то группировку, вроде как частное военное предприятие, которую Шир-Али втянул в военный конфликт в Афганистане. Говорят, он на это пошел от нерешительности российского императора, который ничего не сделал с тех пор, как прислал в Кабул военный совет, а Великобритания в ответ начала готовиться к наступлению. Литтон правильно предсказал, что если сейчас мобилизовать английское войско, то Россия и пальцем о палец не ударит. Однако про «Спектров» никто ничего не знал, даже имя их предводителя было покрыто тайной. Они то и дело появлялись в горячих точках по всему миру, и пока что британцы относились к ним как к обычным горным бандитам. А еще сомневались, не называет ли так себя вообще весь этот сброд.
– Мы тоже не понимаем, – повторил старик. – Когда-то здесь были империи. Эти земли сравнивали с раем. За что нам такая ужасная судьба?
Он положил руку на кожаный Коран, что покоился на подушке, выделявшейся из всей убогой домашней утвари своей роскошью, и помолился.
– Ас-саляму.
Мы, как болванчики, повторили это слово.
В голую кожу впивался холод, а под многослойными одежками струился пот. Брови заиндевели, губы высохли и потрескались. Теперь мы путешествовали днем. Единственным нашим проводником служила интуиция Барнаби. Когда я спросил, по какому принципу он выбирает дорогу, он ответил:
– У палок спрашиваю.
После чего отпустил рукоятку одной из палок и посмотрел, куда та упадет. Больше я ничего уточнять не стал.
Помимо маршрута, на откуп Барнаби пришлось оставить и выбор аулов. Мы с Красоткиным слишком привыкли к городской жизни, и по нам это было видно. Да и по-русски тут тоже никто не говорил. Мы продолжали путь, невзирая на сложные отношения между деревнями и их богатую историю. Закутанные в семь одежек детишки тыкали пальчиками в Пятницу и смеялись, а их родители снисходительно улыбались из-под тени крыш. Лица и нравы людей в этих местах тоже разительно отличались от всего, к чему я привык. Голова шла кругом. Всего-то пересечешь долину – а уже совершенно другой этнос. Когда на Барнаби внезапно наставляли ружье, он непринужденно его отводил и валил своего оппонента с ног. Пусть и голодные, но мы обходили стороной мертвых часовых, разводили костер, садились вокруг кружком, сушили носки и терли потерявшие всякую чувствительность пальцы.
Из-под снега торчали и покачивались на ветру стебли.
– Это же снотворный мак? – загляделся на сухие поросли Красоткин.
– Афганистан – главный производитель опиума. Они на этом деньги делают, – ответил Барнаби.
– Это «Спектры» засеяли? – спросил я.
– Ну, аул на что-то охранять надо, да и лекарство из него хорошее, – коротко ответил Барнаби. – И на военные нужды. На войне без болеутоляющих никуда. И как валюта сгодится. Ну и дерутся за этот мак, понятно. Препарат сильный, унести легко, обменять тоже. Я бы сказал – идеальный ресурс. Я б тоже на месте крестьян его сажал, а на месте разбойников – утаскивал.
– А чтоб ни тем, ни другим не заниматься, стал военным?
– Не, у меня просто талантов других нет, – хохотнул Барнаби. – Ну и потом легальная возможность путешествовать по всему миру. В армии любителю подраться не лучшее место. Блистательные битвы – это только часть профессии. Да и блеска-то в битвах не много осталось. Просто самый острый угол в треугольнике. А в основании нужна куча людей, как за полем боя нужна широкая мирная полоса. Я это не только в пространственном смысле. Военные больше в запасе сидят, а вот так сходить прогуляться почти не удается. Что скажешь?
Я отвернулся и продолжил молча шагать.
Когда-то люди, которых называли «горными старцами», с помощью опиума создавали у молодежи иллюзию райских садов перед тем, как сделать из них ассасинов. Чьи это были строки: «Наш Мозг – просторнее Небес»?