Леонард и Голодный Пол

Леонард распечатал макет книги на хорошем цветном принтере, чтобы посмотреть, как она выглядит. И, удобно устроившись в своем эргономичном вращающемся кресле, начал медленно читать страницу за страницей. Это было самое прекрасное его произведение, хотя, сочиняя его, он чуть не отдал концы. Сложив все страницы по порядку, Леонард запечатал их в конверт и написал сверху «Шелли». Он решил оставить конверт на ее рабочем столе вместе с пирамидальным пасхальным яйцом от «Тоблерона» для Патрика.
Стол Шелли, как и ожидал Леонард, был пуст. Перед «компьютерным гением» Грегом стояла миска для хлопьев, и он нарезал банан в какое-то месиво, похожее на собачью еду. На Греге была пижамная рубашка с «огурцами».
— А вот и Лен! Моя твоя давненько не видаль. Я тут проверял твою интернет-историю. Самый обычный аудит. Можем на следующей неделе поговорить в укромном местечке с глазу на глаз, если, конечно, ты не желаешь кое в чем признаться сейчас, ну, знаешь, чтобы облегчить совесть.
— Привет, Грег. Вижу, Шелли все еще нет.
— Вау! А ты не знал? Проблемы в раю? Эх, мне тебя жаль, дружище. Но зато мы с тобой — не разлей вода. Хочешь, я присмотрю за твоим пасхальным яйцом? И за маленькой любовной записочкой на листе А4 в конверте? Ты же знаешь, что смело можешь доверить мне свою жизнь.
Леонард решил, что лучше оставить книгу и яйцо на столе Шелли. Одна из ее коллег, Маргарет, бегом вернулась на свое рабочее место, бормоча что-то нецензурное.
— Привет, я…
— Что? Что еще… а ты заткнись, — сказала она, указывая на Грега, но не глядя на него.
— Привет, я хотел спросить, ты не знаешь, где я могу оставить вот это для Шелли. Может, есть какое-нибудь место, где она хранит свои личные вещи?
— А что это?
— Подарки.
— И пасхальное яйцо тоже ей?
— Нет, сыну. А ей конверт. Ну и сыну тоже.
— Давай сюда.
Леонард передал все Маргарет, хотя не был уверен, что поступает правильно.
— Ладно. Спасибо. Так будет лучше?
— Я ее увижу после выходных и передам.
— Хорошо, хорошо. Если не трудно. Будет просто прекрасно. Спасибо.
— Это все? — спросила она, глядя в экран и что-то печатая.
— Все. С наступающей Пасхой.
Леонард повернулся, чтобы попрощаться с Грегом, который, сидя за столом, смешивал белковый коктейль. Грег послал Маргарет «вулканский салют» — жест из «Звездного пути», означавший: «Живи долго и процветай», после чего перестроил конфигурацию пальцев, демонстрируя только один — средний.
— Счастливой Пасхи, Грег, — сказал Леонард.
— Бывай, мистер Энциклопедия. На следующей неделе у нас будет урок истории. Интернет-истории. Не опаздывай!
Леонард собрал вещи, пошел домой и проспал как бревно шестнадцать часов кряду.
На следующее утро, хорошенько отдохнув, он встал с легким сердцем. В нем возникло новое чувство ясности и уравновешенности. Он прошелся по дому, открывая все окна, как Йоко Оно в фильме «Imagine», только на нем была пижама с «огурцами» и оранжевые сабо.
На протяжении прошедших недель дом, в котором он прожил всю жизнь, постоянно вызывал в нем мучительное чувство. Леонард казался себе бездомным, дом предавал его своей пустотой. Но теперь, проходя по всем комнатам, он был готов снова с ним подружиться. Ему снова было в нем хорошо. Везде возникало знакомое, родное ощущение.
Леонард испытал вновь родившееся чувство покоя. Раньше покой ассоциировался для него с идеей счастья, как будто это некое устойчивое состояние, в которое превращается счастье, если оно настоящее. Но теперь он понял, что покой не зависит ни от какого чувства. И этот глубокий покой, поселившийся в его душе, имел минорную тональность. Он был не благостный, но меланхоличный. Это было абсолютное приятие всего существующего, без всяких сиюминутных предпочтений. Груз усилий, направленных на достижение счастья, упал с его плеч.
Прежде чем приготовить завтрак, он вышел в свой заброшенный сад за домом, где последние недели раскачивались пустые кормушки, затянутые паутиной, испачканные птицами. Для дезинфекции Леонард промыл кормушки горячей водой и извлек из кухонного шкафчика упаковку семечек. Насыпал корм до краев и положил несколько комочков жира для крупных птиц, которым не удержаться на узеньких насестах. Потом в порыве щедрости насыпал еще семечек на землю возле кормушек, чтобы менее нахальным птичкам было чем поживиться. Стоя у раковины и наполняя водой чайник, он видел через заднее окно, как две синицы уже вовсю занялись делом.
 
С завтраком на подносе он направился в гостиную и по дороге взглянул на книжные полки, где горизонтально были сложены книги в бумажных обложках, недавно купленные, но так и не прочтенные. Вертикальное же расположение отводилось для книг прочитанных и понравившихся. Он нашел «Мельницу на Флоссе», которую приобрел несколько месяцев назад, но потом о ней напрочь забыл. Он знал, что читать роман будет трудно, имея в виду возможные напоминания о Шелли, которые там, возможно, найдутся.
Наверху он распахнул дверь в бывшую комнату своей матери и сел на кровать, как делал когда-то, составляя матери компанию за утренней чашкой чая. Комната была опрятной и без излишеств. Из нее уже выветрилась та особая свежесть, которую мать привносила в нее самим своим присутствием и ароматом духов. Вместо этого он почувствовал запах нетронутой повсеместной пыли. На тумбочке у кровати стояла фотография отца, которой мать каждый вечер перед сном касалась пальцами, передавая поцелуй. Леонард еще не разбирал ее вещи, но у него будет много времени, чтобы привести их в порядок и отдать на благотворительные нужды. Мамы действительно больше нет. Они не будут больше болтать о том о сем, не будут вместе заниматься домашними делами. Мысль, что «больше никогда», словно мелодия, проигранная в его сознании, зазвучала в унисон с той грустной внутренней гармонией, которая возникла при его пробуждении.
Одиночество Леонарда стало иным. Прежде это было паническое одиночество, отчаянно подталкивающее его разум к поискам того, за что можно зацепиться и таким образом убежать от себя. Он искал утешения, отвлекаясь на разное — на Голодного Пола, на книгу о римлянах и — больше всего — на Шелли. Теперь Леонард понял, как ему было страшно, с каким ужасом он смотрел на жизнь, готовую его проглотить. И все же он развернулся и взглянул на самого себя. Он просидел до полночи с книгой и в конце концов преодолел свои страхи, которые были не чем иным, как глубокой любовью к матери, хотя раньше он не был готов признать это чувство, чтобы не утонуть в своей скорби.
Леонард легонько погладил подушку и пошел вниз по лестнице, спускавшейся сверху вниз через пространство дома, который, так или иначе, был и в самом деле слишком велик для одного человека. В ближайшие месяцы ему придется принять какие-то решения, но пока спешки не было. Он сел на диван в гостиной, поставил рядом кофе в кружке с логотипом журнала «New Scientist» и открыл «Мельницу на Флоссе» с твердым намерением прочитать за выходные весь роман. Что и сделал.
  
Глава 23
 
Пасхальное воскресенье
 
В пасхальное воскресенье Грейс проснулась с какой-то глуповато-блаженной улыбкой на лице. Накануне Эндрю придумал для нее сюрприз, чтобы отметить последнюю совместную субботу перед свадьбой. Зная, что Грейс любит классическую музыку — вернее было бы сказать, что она любит отдельные хорошие отрывки из сочинений отдельных хороших композиторов, — он купил билеты на Андре Рьё, полагая, что платит за лучшее из лучшего. Услышав об этом, Грейс расхохоталась, но быстро принялась извиняться и сквозь хихиканье и поцелуи заверила его, что это очень мило с его стороны и что она просит прощения за свой музыкальный снобизм, хотя отказываться от своего снобизма вовсе не собиралась. Эндрю, который не очень-то разбирался в музыке, слегка огорчился, что так плохо знает вкусы своей без пяти минут жены, но во время концерта несколько раз толкал ее локтем, когда видел, что музыка ей все-таки нравится.