На осколках разбитых надежд (СИ)

— Ханке! — укоризненно произнесла женщина. — Так вот, мне написала Герти, что младший мальчик фон Крамм пропал без вести на Восточном фронте в начале года. Бедная Ютта! Она потеряла еще одного сына. Это просто ужасно!
— Война всегда ужасна, Анни. Мы уже переживали это, помнишь?
— Именно поэтому я не перенесу еще одной потери, Ханке. У Ютты осталось из семи пятеро мальчиков. А если я потеряю Ритца, то потеряю все!
— Ну-ну, будет! — ласково проговорил Иоганн. — Все будет хорошо. Не думай об этом. Езжай в Берлин на праздник и развейся! Деревня — это прекрасно, но разве баронесса фон Ренбек не должна блистать на столичных приемах?
— Ах, Ханке, я уже совсем не та, что была раньше!
— Да и Берлин уже совсем не тот, — заметил Иоганн в ответ. — Ты едешь?
— Если только ты не будешь тосковать здесь один, — проговорила баронесса, а потом добавила: — Я выеду завтра. Из-за бомбардировок поезда так плохо ходят…
Тем же вечером, готовясь ко сну, Лена предупредила Катерину, что выбрала день. Катя была явно обеспокоена столь близкой датой побега, но заверила подругу, что попробует украсть что-то из продуктов им в дорогу.
— И Янина, — напомнила Катерина Лене. — Она тож тикает с нами.
— Хорошо, значит, бежим все вместе, — согласилась та, с трудом сдерживая свое нетерпение. Теперь, когда все решилось, у нее словно гора с плеч свалилась. Стало намного легче при одной только мысли, что она вернется домой, к маме.
Баронесса уехала, как и обещала в разговоре с Иоганном, на следующий день. Войтек по такому случаю выгнал из гаража блестящий черный автомобиль, вид которого напомнил Лене о былых днях в Минске, когда на похожей автомашине с шофером Соболевых ездили на дачу.
«Потерпи, моя хорошая, — обратилась она мысленно к маме. — Совсем скоро я буду с тобой»
После отъезда хозяйки Розенбурга атмосфера в замке немного изменилась. Фрау Биргит заметно расслабилась, перестала выглядеть жесткой и внимательной надзирательницей, какой казалась девушкам прежде. На ужин она даже позволила Айке достать из погреба бутылку наливки, которую разлили всем, кроме русских работниц и Руди. Алкоголь развязал языки и заставил щеки заалеть, отчего даже Биргит стала выглядеть совсем иначе — мягче и добрее. Она даже шутила и подначивала мужа рассказывать забавные истории и анекдоты, отчего немцы за столом так и покатывались со смеху. Даже Войтек улыбался несколько раз. Только русские сидели отстраненно от всей компании — Янина и Катя не понимали почти ни слова, а Лена не вслушивалась, обдумывая предстоящий побег.
— Ты хорошая девушка, — неожиданно после ужина сказала Биргит Лене, когда та убирала со стола посуду. — Только своенравная очень. Не доведет тебя это до добра. Иногда стоит уступить, понимаешь? Иначе никак…
Алкоголь развязал язык и без того болтливой Урсуле, не давая Лене даже свободной минуты обдумать странное поведение Биргит. Эрнст, муж молодой немки, служивший в артиллерии на Восточном фронте, прислал посылку, и Урсуле не терпелось похвастать подарками перед соседкой по спальне.
— Посмотри, Лена, — разворачивала она на кровати маленькое одеяльце для младенчика, отороченное вязаным кружевом. — Такая красота! Наш малыш появится только в конце осени, а его папа уже собирает для него приданое.
Среди присланных Эрнстом вещей оказались маленькая полосатая вязаная шапочка, пара рубашек, несколько деревянных игрушек и коричневые крошечные ботинки. Урсула все говорила и говорила о том, что она переживает, что Эрнст может влюбиться в какую-нибудь русскую и изменить ей.
— Вы же такие красивые, — с легкой завистью произносила она, глядя прямо в побелевшее лицо Лены. — Он, конечно, пишет, что никто не заменит ему меня, никакая девка из местных. Но вы так легко готовы отдаться немцу, как он говорит. Блудливые похотливые кошки, вот как он называет вас. Странно, что Катерина, Янина и ты совсем другие…
Лена слушала Урсулу и не могла не ужасаться тому, что та действительно верит в то, что говорит. И что она не понимает, откуда ее муж берет все эти вещи для отправки домой в качестве подарков. А может, пришла в голову страшная мысль, наоборот, все понимает. И потому так расчетливо рассуждает о том, что нужно в следующем письме заказать ему ткани на пеленки и, возможно, что-то для себя — пальто или ботинки на меху.
 
Лена посмотрела на маленькие ботинки и вспомнила о сортировочной в гетто, о которой ходили слухи в Минске. О детском доме, который стал одной из жертв погромов. О беременной Лее. О крови на своих руках.
Волна тошноты поднялась так резко, что она едва успела добежать до ванной комнаты склониться над унитазом. Ее тело еще долго сотрясали спазмы, даже когда желудок опустел. В спальню она вернулась только под утро. Так и сидела на полу, разглядывая узор плитки на стенах ванной комнаты. И думая о том, как сильно ненавидит этих людей, решивших, что отныне только им принадлежит весь мир, а остальные народы просто лишние в этом новом времени.
За их жестокость и бесчеловечность. За их слепую убежденность в собственной идеальности.
За способность без лишних сомнений взять ботинки маленького мальчика, тело которого только и успело остыть, и послать своей беременной жене.
В комнату Лена вернулась только на рассвете. Сослалась на недомогание, когда сонная Урсула спросила о том, почему так долго русская была в ванной комнате.
— Ой, знаем мы причины таких недомоганий! — бросила немка шутливо в ответ. — Такие недомогания через несколько месяцев в ребенка превращаются. И когда только успели с Войтеком? А все отнекивалась… Я же говорила — вижу-вижу, как он на тебя смотрит.
Лена вспыхнула от стыда и гнева, что немка заподозрила такое, но промолчала. Постаралась поскорее уснуть, понимая, что ее ждет очередной день работ по дому — после отъезда хозяйки по правилам везде вытирали пыль и мыли пол, а потом накрывали мебель чехлами. «Это будет нелегкий день», 
— 
подумала Лена, не подозревая, что именно этот день станет для нее одним из самых памятных в будущем.
  
Глава 10
 
К огромному удивлению и радости работниц, за завтраком Биргит объявила, что работ на сегодня почти не предвидится. Предстояло только смахнуть пыль и открыть везде окна, чтобы проверить комнаты. А Лена на весь день поступала в распоряжение Иоганна. Сама Биргит вместе с Айке планировала уехать в город за покупками перед приближающимся праздником. Урсуле и вовсе объявили все дни до дня Солнцестояния выходными.
— Поезжай домой, повидайся с родителями да хорошенько отдохни, чтобы малыш в тебе рос здоровым и крепким, — улыбнулась уголками губ Биргит. — Нации сейчас очень нужны дети. Даст Бог, это будет мальчик.
Лена при этих словах вспомнила ботиночки и, извинившись, выскользнула из-за стола. Ее сопровождал заговорщицкий шепот Урсулы в ухо Айке. Все те же подозрения насчет нее и Войтека. «Как глупо!» — рассердилась Лена. Она никогда не давала намека на какие-либо отношения с поляком. Да, он помогал ей, но ровно то же самое он делал и по отношению к другим русским девушкам, желая облегчить их труд. И да, бывало, он приносил из леса ягоды или украдкой рвал в господском саду черешню или малину, но делился он своей добычей с каждой из девушек, не выделяя кого-то особо. Почему же именно в адрес Лены такие нелепые шепотки?
Наверное, поэтому Лена не захотела разговаривать с Войтеком, когда забирала из вольера собак на прогулку. Ограничилась короткими односложными фразами в его попытках завязать разговор. И хотела было отказаться от горсти садовой земляники, которую он протянул ей в платке, мол, утром собрал.
— Если ты из-за Урсулы, то брось. У нее мозгов как у птички, — проговорил Войтек. Его карие глаза стали еще темнее из-за обиды. — Фрау Биргит знает, что все это не так…
Лене не хотелось обижать поляка. Не в ее положении разбрасываться союзниками. Поэтому она после минутного сомнения все же взяла ягоды и поблагодарила Войтека. Тот ничего не ответил — увернулся от зубов игривого Артига и ушел в гараж полировать и без того блестящие бока автомашин.