На осколках разбитых надежд (СИ)

Мечты Лены и Катерины, что неудача нацистов под Сталинградом, приблизит конец войны не оправдались. Месяц сменялся месяцем, уже зазеленела первая листва за окном, но ничего не происходило. Лена слушала каждый вечер сводки Вермахта по радио, но не могла понять, правду ли говорят немцы, когда передают о своих успехах на Восточном фронте. По информации нацистов, советские войска двинулись в наступление под Харьковом, но прогнозы, которые печатали в газетах, предрекали очередной провал Красной армии, подобные тем, что случались раньше. «Немецкая армия непобедима», гласили заголовки и твердили по радио, и взятие в марте Харькова немцами только подтвердило эти слова, к огромному разочарованию Лены.
Больше сведений поступало от Войтека, с которым Лена снова сблизилась, связанная общей с ним тайной. Он слушал по ночам британцев, днем пряча радиоприемник под полом в гараже, ведь обнаружение приемника означало для него верную смерть. По его словам, союзники так и не открыли второй фронт, как планировали когда-то, но зато провели совместную встречу, чтобы обсудить дальнейшие действия. И стали активны в Африке, где немцы терпели одно поражение за другим.
— Если разбить немцев в Африке, то они не получат нефть для своей техники, — рассказывал вполголоса Войтек за ужином, когда они садились рядышком за стол и, склонив головы близко друг к другу, обсуждали новости. — И, кроме того, британцам и американцам откроется путь на Италию. А если еще и русские сумеют отстоять свои ресурсы, и если отбросят немцев от Кавказа, то все. Год, и «краутам» придет конец.
— Еще один год? — ужаснулась Катя, тоже жадно ловившая каждое слово.
— Чем раньше откроют второй фронт, тем быстрее это случится, и тогда…
— О чем вы там шепчетесь? — только резкий оклик внимательно следившей за работниками Биргит, заставлял их отшатнуться друг от друга и делать вид, что ничего такого они не обсуждали вовсе, а просто беседовали о разных пустяках. Но Биргит невозможно было провести. С каждым днем она становилась все требовательнее к работникам, особенно к девушкам, уже не скрывая своей ненависти к русским. А когда Айке в середине апреля получила письмо через Красный крест, что один из ее сыновей жив и находится в советском плену, и вовсе ожесточилась, завидуя чужой удаче.
И Биргит была не одна в своем отношении к восточным работникам. Почти каждая семья в городе потеряла под Сталинградом сына или мужа, потому накал неприязни и жестокости со стороны немцев только усилился. Лена очень часто во время визитов в город видела новую жертву на виселице, предназначенной для беглых остарбайтеров. Нацисты не смотрели ни на пол, ни на возраст, и часто можно было увидеть даже девочек-подростков, которые, оторванные от родного дома, не выдерживали условий труда в Германии. А еще на помосте в центре города все чаще появлялись девушки, обвиняемые в связях с немцами. Их судьба была незавидна: после публичного позора их отправляли в трудовые лагеря.
Слухи об этих местах передавались от работника к работнику по цепочке, и каждый пригнанный с Востока слышал об этих местах, которые почти ничем не отличались от лагерей смерти. Эти бедняжки были не виноваты в том, в чем их обвинял плакат, висящий на их груди. Большинство из тех, кто появлялся на помосте, были жертвами насилия, но для немцев не было разницы. Половая связь, даже против желания — преступление против чистоты крови, и единственным смягчением приговора была замена быстрой казни через повешение на медленную смерть в лагере.
И Лена плакала, возвращаясь в Розенбург из города, от ужаса и горя. Ей казалось, что она уже давно должна была привыкнуть к смертям и злу, которое творилось вокруг. Но нет — все так же ее цепляло за живое, оставляя глубокие раны в сердце. И казалось уже таким нереальным то, что было между ней и Рихардом когда-то. Прекрасным сном, где Лена была так счастлива и не ждала с тревогой завтрашнего дня.
Немцы становились день ото дня жестоки не только к остарбайтерам. Бомбардировки Германии становились все чаще и чаще. Бомбили верфи в Киле, Бремен, Гамбург. Доставалось и малым городам, на которые приходилось сбрасываться бомбардировщикам при перехвате их немецкими истребителями. Иоганн говорил, что перевести часть авиации на Восточный фронт было ошибкой Вермахта, и именно через образовавшиеся дыры в защите неба британские бомбардировщики проникают вглубь территорий рейха. В основном, налеты происходили далеко от этой местности, но Лена читала по газетам и слышала по радио, что многие города, включая Берлин, подвергаются бомбардировкам. Правда, нацисты все время хвастали при этом, что из всего количества вражеских самолетов только трети удается задуманное, а остальные навсегда остаются в Германии грудой железа и убитыми или пленными пилотами.
 
Самое ужасные последствия приносили зажигательные бомбы. До «ковровых бомбардировок», которые спустя какие-то месяцы начнут стирать с лица земли немецкие города, было еще далеко, но даже эти короткие бомбардировки приносили непоправимый урон. Особенно злились фермеры, которым предстояло работать на развороченной, залитой остатками горючей жидкости земле или которые теряли в огне хлева, полные скотины. Эту злость и ненависть к томми и янки старательно подпитывала пропаганда в печати и на радио. Неудивительно, что разозленное недавним введением карточной системы на большинство товаров и продуктов питания население открыто срывало свою злость на тех, в ком видели врага и причину своего недовольства. На восточных работниках и на подбитых летчиках британцах и американцах. Ходили слухи, что при одном из налетов немецкие солдаты даже не успели взять в плен английского пилота. Его буквально растерзали местные жители того городка, который подвергся налету.
Совсем недавно, в начале весны, при очередном налете на Германию воздушный бой развернулся прямо недалеко от Розенбурга, в каких-то десяти километрах от имения. Два «мессершмитта» отогнали от основной группы и преследовали, расстреливая из пулеметов, американский бомбардировщик («либерейтор», как подсказал Иоганн Лене, стоящей рядом с ним на балконе в момент воздушного боя). Неповоротливый американец был заранее обречен. Сначала у него загорелось крыло, а потом огонь пошел по фюзеляжу пожирать остальное. Экипаж пытался спастись, летчики прыгали с парашютами с борта самолета. Их светлые точки отчетливо были заметны в темноте. Один, правда, выпрыгнул неудачно — огонь попал на парашют, и несчастный полетел ярким пылающим камнем вниз. Остальным летчикам повезло больше — ветер унес их от самолета и последующего взрыва, от которого, казалось, раскололось ночное небо. Но «мессершмитты» и тогда не отстали — все кружились вокруг и расстреливали очередями, пока парашюты медленно опускались вниз, к верхушкам густых лесов Тюрингии.
— Это был интересный бой, — кивнул Иоганн, а потом заметил взволнованное лицо Лены. — Ты так переживаешь за этих несчастных? Увы, такова судьба проигравшего… Разбуди-ка Войтека, Воробушек. Пусть он зарядит ружья на всякий случай и будет готов дать отпор, если янки доберутся до Розенбурга. Хотя я думаю, что нам всем не стоит бояться нежданных гостей, слишком далеко все произошло. Но кто предупрежден — тот вооружен.
Лена впоследствии так и не узнала, что случилось с теми летчиками. Ночь в Розенбурге прошла спокойно для всех ее обитателей, невзирая на тревоги встретиться с янки. Для всех кроме Лены, которая так и не сомкнула глаз до самого утра. Она не боялась появления в имении американских летчиков. Знала, что Иоганн прав, и те едва ли пройдут такое расстояние сейчас. Да и неизвестно было, живы ли они, ведь немецкие истребители долго кружили над местом падения самолета, словно стервятники.
Перед глазами Лены все стоял взрыв самолета и гибель летчиков, но в особенности пылающий огнем парашют. И от этих мыслей не спасали даже книги, которыми она пыталась увлечься. Ужас потерять Рихарда затмил все остальное в те минуты, и она была готова на все, лишь бы кто-то пообещал ей, что он благополучно переживет войну. Теперь Лена понимала, насколько может быть сильным такое нежеланное чувство. Оно подчинило ее себя полностью, бесповоротно, и это не могло не страшить ее.