На осколках разбитых надежд (СИ)
А потом Лену обожгло как огнем при понимании предательской сути того, о чем она думает. Танцевать перед нацистами. Принять их. Стать одной из них. Разве это будет не предательство? Да, она сейчас сблизилась с одним из них, но стать наравне с ними…
— Все больше и больше русских отрекаются от коммунистов и переходят на нашу сторону, — тихо говорил Рихард бесстрастным тоном. Она видела, что ему нелегко говорить об этом, ему вовсе не нравилось это пренебрежение присягой. — Они понимают, что Россия станет лучшей страной без коммунистов. Тебе стоит почитать об этом, Лена, в газетах.
— Ты сам в это веришь, Рихард? Что Германия просто желает смены режима в моей стране? И что если они добьются этого, то немцы уйдут из России и оставят нас в покое?
Его взгляд немного померк, и дрогнули на мгновение уголки губ. Она не могла не отметить этой перемены. Лена подождала, что он скажет в ответ, но Рихард так ничего и не произнес.
— Я не предам своей родины, Рихард. Я всегда буду помнить, что я русская, и что я комсомолка. И никогда не отрекусь, как те люди, о которых ты говоришь, — прошептала Лена твердо.
— Я никогда не просил тебя делать этого, Ленхен, — проговорил Рихард в ответ. А потом вздохнул и, ласково погладив пальцами ее шею, сказал. — Хорошо, подумай вот еще о чем. Если война закончится перемирием с Советами, то и в этом случае будет не лишним быть в форме для тебя, разве не так? Театры отстроят заново, и тогда будут нужны артисты.
И те самые слова, что заставили ее передумать. Проникшие куда-то ей по кожу, зацепившие самое сердце.
— А еще — мне бы хотелось увидеть это. Как ты танцуешь. И даже если ты не будешь приходить сюда, когда я уеду…
Лена дернулась из-под его ладоней при этих словах, но он удержал ее силой. И продолжил смотреть ей в глаза пристально.
— … когда я уеду и буду далеко от тебя, я буду представлять тебя здесь, в этой зале, при лунном свете. Маленьким лебедем из балета Чайковского. Ты ведь танцевала его на сцене, верно?
— Нет, я танцевала не лебедя. На своем выпускном концерте я танцевала белое адажио. Одетта, — прошептала Лена, завороженная его взглядом.
— Тогда я буду представлять себе эту часть балета, — произнес Рихард и улыбнулся, когда она поддразнила его:
— И Пашу, моего партнера тоже?
— Нет, пожалуй, никого больше я представлять не хочу, — поддержал ее шутливое настроение Рихард, целуя ее и прерывая этот тихий смех. Разве она могла отказать ему тогда и не пообещать, что по крайней мере попробует. В конце концов, могло случиться так, что она не сможет встать на носки, что травма просто не позволит делать такие нагрузки, и тем более у нее нет туфель, чтобы заниматься.
И разве могла Лена отказать Рихарду после, когда они вдвоем убрали посуду из столовой, в просьбе остаться с ним и на эту ночь? Она и ждала, что он заговорит об этом, и боялась этого. Не станет ли он относится к ней иначе, чем прежде, сейчас, когда она так открылась ему, отдав самое ценное, что у нее было — свое девичество?
— Останься со мной, — попросил Рихард, когда они замерли вдвоем на втором этаже, не желая расходиться в разные стороны. — Останься. Я бы очень хотел провести эти часы с тобой. Когда дом затихает, и остаемся только мы с тобой. Пусть не все время до отъезда, но все-таки… Останься, моя лесная фея…
На этот раз все было по-другому. Словно прошлой ночью она изменилась. Превратилась из куколки в бабочку, если вспоминать слова Рихарда. Все было совсем иначе. Прикосновения и поцелуи. Близость, от которой сбивалось дыхание в груди. И незнакомые прежде ощущения в самом финале, которые заставили буквально вцепиться в его плечи, словно он был для нее якорем в этом бурлящем потоке чувств. «Вот такой и бывает любовь», — подумалось тогда Лене, а от вида безграничной нежности в глазах Рихарда отчего-то захотелось плакать.
Вот такая она — настоящая любовь. Заставляющая тебя делать то, что ты совсем не хочешь. Выкручивающая руки. Лишающая силы воли. Делающая такой слабой перед ним…
Вынуждающая помимо воли желать победы врагу… Потому что поражение в воздушной дуэли означало для нее такую потерю, при мысли от которой даже кровь стыла в жилах…
Все изменилось теперь. И даже вид Рихарда в ненавистной ей форме рано утром, когда они оба одновременно готовились к наступающему с серым хмурым рассветом дню, будто супруги, не приносил столько злости, как прежде. Это было удивительно, но ему невероятно шел этот серо-голубой китель. Странное сочетание мужской красоты и символов нацизма, под которыми по всему миру сеялось щедро зло и смерть.
— Давай помогу, — с этими словами Рихард развернул ее к себе спиной и завязал на ее талии лямки белоснежного фартука. Но от себя не отпустил — его ладони скользнули на ее плечи, и он прижал ее крепко к своему телу. — Посмотри на меня, Ленхен… посмотри на меня…
Лена с трудом перевела взгляд в отражении зеркала, перед которым они стояли сейчас в спальне, с ненавистных крестов его наград на его лицо. Но все равно видела то, что не хотелось бы. Серо-голубой мундир с символами рейха и белый фартук служанки. Прежние роли, которые позабылись за пеленой нежности последних дней.
— В верхнем ящике бюро я оставил письмо для дяди. Ты легко найдешь его. Я хочу, чтобы ты отдала его, если что-нибудь случится.
От страшного смысла слов Рихарда по телу Лены прошла легкая волна дрожи, которая, пробежав от кончиков пальцев до самого сердца, посеяла в том панику и страх. До этого момента Лена старательно гнала от себя мысли, что Рихард может не вернуться, не думала об этом, решив, что сделает это после.
— Я хочу, чтобы ты ждала меня, Ленхен, — прошептал он отчаянно, сжимая руки еще крепче. — Я знаю, что не имею права просить тебя о том, чтобы ты желала мне удачи, и я не буду делать этого. Но я хочу, чтобы ты ждала меня, моя лесная фея… Хочу возвращаться ради тебя из каждого вылета. К тебе.
Было странным ощущать в тот момент такие двойственные чувства — радость из-за признания Рихарда и горечь вперемешку со злостью при понимании, что он будет убивать на ее родной земле. Поэтому Лена ничего не сказала в ответ. Просто смотрела на него в отражении зеркала, стараясь не выдать своих чувств сейчас.
— Я знаю, что каждая моя победа будет отдалять меня от тебя. Но я не могу по-другому, ты же знаешь. Это мой долг. Я солдат своей страны. И я надеюсь, что ты все же найдешь в себе силы понять и принять это.
Лена снова промолчала. Что она могла сказать в ответ на эти бескомпромиссные слова? Только то, что она тоже не отказывается от своего долга — помогать своей стране, чем только возможно, чтобы приблизить победу над нацистами. И что ей тоже остается только надеяться, что он найдет в себе силы принять и понять ее решение. Она могла бы это сказать. Но понимала, что это вызовет ненужные подозрения и разговоры. А разве они были нужны сейчас? И разве могла она ему доверять настолько, что открыто заявлять о подобном?
Рихард вдруг резко развернул ее к себе лицом и поцеловал жестко и чуть грубо, прижимая ее к себе с силой. Теперь между ними не осталось прежней нежности. Между ними было только отчаяние от безвыходности их положения и безнадежности их чувств. Оба понимали, что это были их последние минуты. С этого времени и до момента отъезда, когда его черный «опель» покинет Розенбург, они больше не имели шанса на мимолетное прикосновение.
Расстаться было невыносимо тяжело. Лена видела, что и ему тяжело дается это прощание — отпустить ее из своих рук и отступить на пару шагов от нее. Даже руки заложил за спину, чтобы не коснуться снова. И Лена не могла не подумать о том, насколько типична для нациста сейчас его поза. Наверное, это и облегчило ей самой уход из комнат Рихарда, где последние часы она была так счастлива.
Почему война не может прекратиться вот прямо сейчас?
Самое горячее желание, за осуществление которого Лена была готова отдать так много. Чтобы наконец-то все закончилось. Но не победой нацистов, в которой немцы были до сих пор твердо уверены, а победой советской армии. Прямо сейчас… пока Рихард все еще здесь в Германии, пока только собирается уезжать и наблюдает рассеянно со стороны, как Войтек в последний раз переставляет чемоданы в багажнике «опеля». Баронесса еще не спускалась, и слуги зябко ежились под порывами холодного ветра, с надеждой поглядывая на дверь. Строгая Биргит не разрешила никому набросить пальто, только вязаные кофты, и теперь девушки переминались с ногу на ногу, мысленно ругая хозяйку за промедление. Но только не Лена. Несмотря на пронизывающий до костей ветер, она так и стояла на ступенях крыльца, украдкой поглядывая на Рихарда. Лишь бы подольше оттянуть момент расставания.