Вторжение (СИ)

— А вы куда собрались? — обратил я внимание на моряка с казаком, попытавшихся технично исчезнуть. — Извольте задержаться, тем паче, что предмет обсуждения будет касаться вас обоих самым непосредственным образом!
Первым порог кабинета переступил один из главных претендентов на должность командующего Крымской армией генерал-лейтенант Липранди. На личности которого стоит остановиться поподробнее. Потомок переселившегося в Россию в XVIII веке испанца начинал службу рядовым волонтером, и лишь проявив себя, получил возможность сдать экзамен на свой первый еще унтер-офицерский чин — подпрапорщика.
  
Прекрасно проявив себя во всех войнах, которые вела в то время Россия, Павел Петрович слыл чудаком, главным образом потому что за все время командования он не только не подверг ни одного офицера аресту, но и не разрешал применять телесные наказания к нижним чинам. К тому же он был одним из немногих российских военачальников, способных проявлять инициативу самому и поощрять к этому своих подчиненных.
К слову сказать, его родной брат Иван — личность ничуть не менее примечательная. Профессиональный разведчик и литератор, бретер, послуживший прототипом для пушкинского Сильвио, по некоторым данным член Союза Благоденствия, ставший в конце концов жандармом. Ну и как вишенка на торте, получив после смерти отца наследство, братья дали всем своим крепостным вольную.
Следом за ним чинно проследовали остальные генералы и три штаб-офицера. Первый уже упоминавшийся исправляющий должность начальника штаба Крымской армии полковник Николай Васильевич Исаков. По слухам, он — незаконнорожденный сын моего дяди императора Александра Благословленного, а стало быть, мой кузен.
Так это или нет, никто точно не знает, ибо генетическую экспертизу еще не придумали, но на моего родного братца — цесаревича Александра похож довольно сильно. К тому же сделал весьма завидную для человека его происхождения карьеру, но тут могу заявить со всей ответственностью, что офицер он грамотный и дельный.
Второй, давний приятель Кости, участвовавший в свое время вместе с ним в Венгерском походе, флигель-адъютант и тоже полковник князь Виктор Илларионович Васильчиков. Прекрасный, знающий и что еще более важно неравнодушный к чужим бедам человек.
Ну и третий, никто иной, как подполковник Эдуард Иванович Тотлебен, без которого сколько-нибудь успешную оборону Севастополя представить практически невозможно. Как и у всякого талантливого человека у него немало завистников, утверждающих, что ничего нового в искусство фортификации тот не привнес, а все его приемы были и ранее хорошо известны… Лично мне на это наплевать. Сложившаяся ситуация требует возведения укреплений здесь и сейчас, а новаторскими они окажутся или нет — дело десятое!
— Присаживайтесь, господа, — на правах хозяина предложил я. — Кто хочет, можете пить чай, на меня не смотрите, только что управился.
— Благодарю, ваше императорское высочество, — ответил, выразив этим общее мнение Липранди, и натянувший ради такого случая белые нитяные перчатки Рогов тут же поставил перед ним чашку с ароматным напитком.
— Угощайтесь, ибо разговор предстоит долгий. Как вам всем хорошо известно, сражение на реке Альме не привело к решительным результатам. Ни мы ни наши противники не сумели добиться поставленных задач, но поскольку нам все же пришлось отступить, англичане с французами раструбили на весь свет о своей победе.
— Хороши победители, — криво усмехнулся генерал Тимофеев, принявший начальство над 16-й дивизией вместо выбывшего по ранению Квицинского.
— Да и черт с ними, пусть болтают. Меня больше иное заботит. Куда они направятся, как только восстановят силы?
— В их положении привести в порядок полки будет мудрено, — покачал головой генерал. — Когда еще из метрополии пополнение доставят?
— Не скажи, Николай Дмитриевич. Морем и людей, и припасы возить куда способней чем по суше. Так что за этим дело не станет…
— А флот наш, неужто не сумеет им помешать? — простодушно удивился Тимофеев, но тут же сконфуженно умолк. Держу пари, кто-то из соседей отдавил старому генералу ногу.
— Что возможно сделаем, — спокойно ответил я. — Но все же следует быть готовым, что противник сумеет быстро собраться и нанесет новый удар. Вопрос, где?
— Да чего тут гадать? Англичанам с французами теперь прямая дорога на Севастополь. Подойдут с Северной стороны, да и на приступ!
— Не думаю, — покачал головой помалкивавший до сих пор Исаков и посмотрев на меня спросил. — Вы позволите, ваше императорское высочество?
— Излагай, Николай Васильевич. Затем и собрались.
— Прошу прощения за дерзость, господа, но, по моему мнению, вероятность нападения на Севастополь с севера крайне не велика.
— Отчего же? — насупился Тимофеев.
— По двум причинам. Во-первых, там нет удобных бухт, на которые могли бы базироваться союзники, чтобы получать поддержку со своих кораблей.
— Это верно, до сих пор они не отходили далеко от берега, — согласно кивнул генерал. — А вторая?
— Там у нас очень хорошие укрепления.
— Так им-то, откуда знать?
— Боюсь, ваше превосходительство, что им хорошо известны все сильные и слабые стороны нашей обороны. В том числе и практический полное отсутствие серьезных укреплений с Южной стороны.
— И что из этого следует?
— Если вам будет угодно выслушать мое мнение, полагаю, союзники оставят занимаемый ими ныне лагерь и пройдя скорым маршем мимо города попробуют занять либо Камышовую, либо Балаклавскую бухту. Или даже обе разом.
— Так может, встретим их по пути?
— Не думаю, что это хорошая идея. Противник лучше вооружен и в полевом сражении будет иметь преимущество. Нам следует опираться на подготовленные позиции и действовать от обороны.
— Да какие же позиции, полковник, если Южная сторона по вашим же словам дурно укреплена?
— Все не так плохо — усмехнулся я. — Пока мы дрались на Альме, гарнизон крепости и мобилизованные на постройку укреплений местные жители даром времени не теряли и достигли значительных успехов. Беда лишь в том, что возведенные ими бастионы расположены слишком близко к городу. Можно даже сказать, что находятся в его черте. А посему, если союзники начнут тесную осаду, им ничего не составит держать под обстрелом весь город и совершенно его разрушить. Там и укрыться будет негде от бомб.
— И что же делать?
— Да есть у меня одна идея, с которой хочу с вами поделиться. Но прежде, предлагаю выслушать всем нам хорошо известного подполковника Тотлебена. Он местные условия знает лучше всех, да и с фортификацией дружен. Говори, Эдуард Иванович, сейчас, как говорится, тебе и карты в руки.
— Ваше императорское высочество, ваши превосходительства, господа. — Начал он, немного прокашлявшись, и подойдя к висевшему на стене большому плану Севастополя и прилегающей к нему местности, стал водить по нему указкой. — Как изволите видеть, Сапун-гора, протянувшаяся от Балаклавских высот до Килен-бухты, образует сильную природную позицию, имеющую от 70 до 100 саженей возвышения над уровнем моря. Глубокая, составляющая продолжение Южной бухты Сарандинакина балка разделяет Херсонесскую возвышенность на две неравные части. Восточная часть более пересеченная, балки ее глубже, чем западной части.
— Ох и название, — покачал головой кто-то из новоприбывших. — И не выговорить Саранда… Саренди…
— Это наименование, — невозмутимо пояснил Тотлебен, — получено по находившемуся там имению отставного капитана бригадирского ранга грека по происхождению Евстафия Павловича Сарандинаки.
— Продолжай Эдуард Иванович.
— Далее, Килен-балка — 4 версты и берега ее до того круты, что сообщение через них невозможно за исключением только устья. Параллельно с Килен-балкой идет Доковый овраг, но он куда менее крут. Между Килен-Балкой и Доковым оврагом идут три высоты — Малахов курган, курган перед ним и высота Микрюкова, лежащая против одноименной балки.
Следующая балка — Лабораторная. 4 версты, берега обрывистые и отвесные, хребет между Доковым оврагом и Лабораторной балкой имеет две высоты — Бамборскую и Воронцовскую. Укрепив все эти возвышенности, можно и в случае прорыва противника в глубину нашей обороны встретить его огнем и остановить, а затем отбросить назад.