Вторжение (СИ)

Установленные в складках местности, они оказались совершенно незаметными ровно до того момента пока не произвели первый залп. Удар дальней картечи, хлестнувший по никак не ожидавшим подобного поворота событий французам, оказался страшен. Тяжелые чугунные пули рвали нежную человеческую плоть на части, настолько ошеломив немногих уцелевших, что в первые секунды никто из них не смог и помыслить о сопротивлении. Но что еще хуже, за первым залпом вскоре последовал и второй, после чего перешедшие на стрельбу гранатами русские канониры перешли на беглый огонь.
  
Опомнившиеся стрелки открыли в ответ беспорядочную стрельбу, ориентируясь по поднимавшимся над батареей клубам дыма, но без особого успеха. Единственными кто мог спасти положение, казались следовавшие за главными силами французские артиллеристы. Несмотря на то, что они еще не достигли брода, их 12-фунтовые пушки обладали куда большей дальнобойностью. Командовавший ими майор приказал немедленно разворачивать орудия, чтобы подавить дерзких варваров, но тут в дело вступил новый противник.
Расположенная на вершине утеса рядом с полуразрушенной старой татарской крепостью батарея морских 24-фунтовых пушек могла держать под обстрелом не только прибрежные воды, но и правый берег Альмы вплоть до самого аула Альма-Тамак. Расположившиеся же на побережье французы были для них и вовсе как на ладони. Правда, двигать тяжелые орудия было не так просто, поэтому командовавший ими лейтенант Вальд распределил их так, что половина контролировали море, а остальные направлены на сушу.
Заметив, что французы снимают с передков и разворачивают пушки, моряки решили вмешаться и как только те приготовились открыть огонь, обрушили на них свои тяжелые гранаты. Первая из них легла сильно правее, всего лишь распугав не отведенных в тыл лошадей, зато остальные разорвались прямо на позиции, разбив одну из пушек и покалечив несколько человек расчета.
Следующий залп лишил колес еще оно орудие, а третий угодил прямо в зарядный ящик, вызвав взрыв хранящегося там пороха. Покончив с батареей, русские артиллеристы сделали еще несколько выстрелов, проредив приготовившиеся для марша колонны пехоты, после чего лейтенант решил поберечь с таким трудом доставленные на утес боеприпасы и задробил огонь.
Между тем, внизу продолжался бой. Жалкие в любой другой ситуации горные единороги, не прекращая вели стрельбу по пытавшимся преодолеть несчастную речушку французам. Те пытались отвечать из своих ружей, но находящиеся внизу стрелки никак не могли поразить укрытых за обрывом пушкарей, а что еще хуже, на проклятом берегу просто негде было укрыться.
— Надо отступить, иначе мы скоро останемся без солдат, мрачно заметил кто-то из офицеров.
— Вперед! — не удостоив его ответом, приказал бригадный генерал Буа и, выхватив шпагу, первым вступил в грязную альминскую воду.
Ветераны Алжира, составлявшие большинство в его войсках, можно сказать, оказались в своей стихии. Жара, пески, бесплодные холмы и коварный враг… разве что арабы, с которыми привыкли иметь дело французы, никогда не имели столько пушек!
Впрочем, к ним скоро подошла помощь. На стоявшей неподалеку от устья Альмы англо-франко-турецкой эскадре не могли не заметить русскую батарею на утесе. Правильно оценив исходящую от нее угрозу, адмирал Луи Эдуард Буэ-Вильоме приказал командовавшему отрядом корветов Брюа, подойти как можно ближе и поддержать сухопутные войска огнем.
Всего было выделено четыре колесных пароходо-фрегата: 20-пушечные «Декарт» и «Вобан», 16-пушечный «Гомер» и 14-пушечный «Магеллан». Им в помощь отправили английский пароход «Спитфайер» и винтовой фрегат «Канада».
Видя перед собой столько привычных и приятных сердцу моряка целей, лейтенант Вальд не стал сомневаться и, приказав развернуть в сторону нового противника все орудия какие только возможно, немедленно открыл огонь.
Союзники, разумеется, немедленно ответили, но для большинства их пушек находящаяся на вершине утеса батарея оказалась практически недосягаемой. Так что отвечали русским всего лишь несколько находящихся на верхней палубе орудий, чьи станки позволяли дать стволам необходимое возвышение. К тому же большая часть их выстрелов давали перелеты, после чего совершенно безвредно разрывались где-то в глубине мыса.
Так что очень скоро англо-французским морякам пришлось на собственной шкуре убедиться в правоте великого Нельсона, сказавшего — «Одна пушка на берегу стоит десятка на корабле». И хотя выпущенные русскими ядра и гранаты оказались не так уж тяжелы, при попадании в палубу противника они легко ее проламывали, круша все на своем пути.
К сожалению, занятые перестрелкой с вражеским флотом моряки совершенно перестали обращать внимание на происходящее на суше, чем немедленно воспользовались французы. Подтянув еще несколько орудий к переправе, они открыли огонь по зловредным русским единорогам, под прикрытием которого успевший получить два легких ранения генерал Буа, снова поднял свои войска в атаку.
На сей раз их усилия увенчались некоторым успехом. Несмотря на ужасающий огонь, французы сумели-таки прорваться на левый берег и под прикрытием обрыва и ринулись по петляющей узкой тропе наверх, но были немедленно встречены плотным ружейным огнем. Так что и этот путь оказался для бригады настоящей голгофой. Не имея возможности ни укрыться, ни отступить, они продолжали с яростью обреченных идти вперед, теряя одного товарища за другим.
Вступившая в дело русская легкая пехота применила против французов необычайно скорострельные винтовки. Прячась за большими камнями и в наскоро выкопанных укрытиях, они ведя чрезвычайно меткий огонь, сначала выбив офицеров, затем сержантов. А затем французы, которых оказалось некому понукать, бросились вниз, устилая своими телами, оказавшуюся столь негостеприимной землю Крыма.
На этом фоне дела второй бригады под командование генерала д´Отмара шли гораздо лучше. Миновав вброд простреливаемое русской артиллерией пространство, зуавы 3-го полка вышли прямиком к тропе ведущей наверх через небольшой овраг. Привычные к горной войне решительно и быстро принялись взбираться по крутизне, стремясь как можно скорее взойти на вершину и оказаться в глубине вражеских позиций.
Поначалу все шло просто прекрасно. Пушки московитов их почти не тревожили, пехоты тоже не наблюдалось, и вскоре передовой батальон зуавов практически достиг никем не охраняемого гребня, как впереди показалась четверка странных вражеских орудий с короткими, но толстыми стволами, вокруг которых суетились матросы.
При виде противника наводчики заняли свои места, а помощники взялись за рукояти и на заполонивших ложбину французов обрушился свинцовый ливень перекрестного кинжального огня.
Тяжелые пули рвали солдатские тела на части с яростью бешеных собак. Непрерывный сливающийся в очередь грохот выстрелов, яростные крики раненых и жалобные стоны умирающих, оказавшиеся бесполезными команды офицеров, слились в одну ужасную какофонию, прекратившуюся так же внезапно, как и началась. А когда обслуга заменила в митральезах очередные кассеты с патронами, стало ясно, что все кончено. Дно оврага устилал ковер из тел в синих мундирах и красных шароварах.
Впрочем, этот сюрприз оказался не единственным. Стоило начать работу картечницам, как из-за склонов появились морские пехотинцы русских и принялись расстреливать переправляющиеся через реку колонны из своих скорострельных «шарпсов». Несмотря на более чем солидное расстояние промахов по групповой цели почти не было, и практически каждая выпущенная пуля находила себе жертву. Ответная же стрельба по укрывавшимся за гребнем берегового обрыва стрелкам оказалась неэффективной.
— Это какой-то ад! — не смог удержаться от восклицания молоденький адъютант.
— Передайте д´Отмару, чтобы он немедленно отводил бригаду на наш берег. Если мы не заставим замолчать эти проклятые митральезы, — мрачно процедил наблюдавший за боем Боске, — нам здесь не пройти.