Маша и Гром (СИ)

Когда я до хромала до мерседеса, Громов кивком головы велел мне садиться на переднее пассажирское сидение и открыл водительскую дверь. Понятно. Даме помогать с дверью он не собирался. Ничего удивительного. Я кое-как залезла на свое место, пристроив вывихнутую ногу. Как же адски она болела от даже самого простого касания. Интересно, у Громова есть врач? Должен быть, он же бандит. Может, попросить, чтобы он меня осмотрел? Маловероятно, что я доберусь в ближайшие дни до нормальной больницы...
  
— Куда мы едем? — спросила я, когда мы тронулись.
Я смотрела на унылый пейзаж за стеклом, пока Громов медленно увозил нас из поселка.
— К моему другу, — нехотя отозвался он, сосредоточенно смотря на разбитую дорогу.
Как всегда, невероятно многословен.
— Почему ты никому не звонишь?
Я и правда не понимала, почему он не поставил на уши всю свою братву, бригаду, команду? Как теперь у них это называется? В общем, я не понимала, почему несчастный поселок еще не ломится от дюжины дорогих бронированных тачек, а нас не охраняют ребята с автоматами и в брониках?
— Хочу устроить сюрприз, — он хмыкнул цинично и ядовито и подмигнул мне, словно подружке.
— А кто был тот мужик с пистолетом?
— Меньше знаешь — крепче спишь, слышала такое?
— Откуда он знал, где тебя искать? — я продолжала гнуть свою линию.
Напрасно он думает, что рассчитанные на детей пословицы как-то на меня повлияют, и я прекращу задавать неудобные вопросы. Я видела, что ему не нравилось. Но мне не впервой. Ему не нравилась ни я, ни то, что я спрашивала, но это не имело значения. Разумеется, он предпочел бы, чтобы я молчала или затыкалась после первого грубого ответа. Но история с Бражником не только оставила мне шрамы, она меня закалила. Я по-прежнему опасалась Громова, но я точно не боялась с ним говорить.
Может, как раз потому, что внутренним чутьем понимала, какими они были разными? Что он не выбьет мне зубы, если я задам не такой вопрос.
— Какая тебе разница, кто он и откуда? — он бросил на меня быстрый, резкий взгляд. — Он мертв. Это главное.
— Да. Я его убила, — я выделила голосом первое слово.
У Громова дернулись губы: усмехался? Пытался сдержать рвущееся наружу бешенство?
— Я бы на твоем месте поменьше об этом болтал.
— Опасаешься, что девчонка украдет твою славу?
Ох. Вот это точно было зря. Почему, почему я иногда сначала говорю, а уже потом думаю? И жизнь ничему меня не учит. Иначе я бы уже давно избавилась от этой не только глупой, но и опасной привычки.
Вот и Громов не оценил мою дерзость и резкость.
— Ты дура? — он повернулся ко мне, на секунду оторвав взгляд от дороги, и спросил прямо в лоб без обиняков. — Или притворяешься? Реально не понимаешь?
Судя по злому, раздраженному голосу я его задела. Он прищурил серые глаза и пристально посмотрел на меня. Наверное, пытался понять, в своем ли я уме.
— Я вообще-то тебе жизнь спасла. Не нужно на меня орать, — я вяло огрызнулась.
Он, конечно, не орал, но был близок. А голос звучал гораздо страшнее, чем если бы он орал. В принципе, если подумать, мне все равно, кто пытался нас убить. Все, чего я хотела: проснуться рано утром в субботу у себя дома, в родной комнате в коммуналке и отказаться к чертовой матери от подработки в особняке у бандита. Не так уж плохо я жила, зарплаты вполне хватало на необходимое.
— Спасение спасением, но лишняя информация тебе не к чему, — он пожал плечами и вывернул руль. — И будет лучше о таком не болтать.
Я и не собиралась! Ляпнула, чтобы тебя позлить, потому что ты по какой-то причине вызывал у меня это желание. Я хотела тебя разозлить.
А полученной за пару дней информацией, которую я вообще-то изначально не хотела знать, я уже и так сыта по горло! Мне она не нужна. Интересно, что такого особенного может таить за собой личность нашего незадавшегося убийцы? Чем Громов еще может меня удивить? На нас покушался его родной брат? Их разлучили в детстве? Они соперничают из-за смазливой бабы?
Я нервно хихикнула и поспешно закрыла ладонями рот, пока смех не перерос в истерические рыдания. Шутки показались мне невероятно смешными, хотя все дело, разумеется, в пережитом стрессе. Громов покосился на меня, но ничего не сказал. Вот и правильно. И без него тошно. Он еще постоянно поглядывал в зеркало заднего вида: боялся, что за нами следят?
Отсмеявшись, я провела по лицу, отбрасывая волосы назад. Нас точно остановят первые же попавшиеся на пути гаишники, потому что подумают, что два бомжа угнали мерседес. Выглядели мы оба ужасно, но Громов чуть получше меня. Хотя ползание по мокрой земле не прошло для него даром.
Снаружи медленно сгущались ранние сумерки. Заканчивался короткий осенний день. Машин по дороге нам попадалось мало, и мерседес выделялся среди них как черное пятно на белой рубашке. Если кто-то следил за ними или вел того мужика, то ему не составит труда продолжить слежку сейчас.
— А что будет с телом? — я повернулась к Громову.
Он сосредоточенно смотрел на дорогу, освещаемую теперь лишь светом фар.
— Не волнуйся, — сказал он. — Считай, что тела нет и никогда не было.
Ему легко говорить: не волнуйся, считай. Предполагается, что я должна довериться ему. Ему. Даже если оставить за скобками его сомнительное прошлое и настоящее, в день, когда я ему доверилась, и мы осели в якобы невероятно надежном убежище, нас чуть не убили. Он правда думает, что я могу не волноваться?..
— Так себе успокоение, — я не выдержала и ввернула небольшую шпильку. Не смогла удержаться. Когда еще такой случай выдастся.
А если серьезно, то надеюсь, что никогда.
Мы ехали в неуютной тишине, пока Громов включил, наконец, музыку. Поставленная на паузу песня заиграла с середины, и я мгновенно, еще по первым аккордам узнала Кино. Отвратительно, что несостоявшийся убийца слушал мою любимую группу.
— ... дальше действовать будем мы*, — невероятно символично гремел из проигрывателя хриплый голос Цоя.
Громов усмехнулся и сделал погромче. Наверное, тоже оценил иронию. В такт музыке он барабанил пальцами по рулю, и я поймала себя на том, что выстукивала знакомый ритм на коленях. Все-таки лучше Цоя нет никого и никогда не будет.
Мимо серых деревьев, сливавшихся за окном в одну сплошную массу, мы мчали вперед по трассе; по влажному, блестящему в свете фар асфальту. В магнитоле играл Цой, Громов курил в приоткрытое окно, молча и сосредоточенно смотря прямо перед собой. Я прикрыла глаза, подумав, что в ту самую секунду могла даже почти представить, что я — счастлива. Если зажмуриться и забыть на время про боль в ноге, про царапины и рану на голове; забыть, с кем я еду в одной машине и куда, и, самое главное — после чего; представить на месте Громова другого человека, кого-то, кто меня любит, держит за руку; с кем мне хорошо. Если сделать все это и вообразить, что есть лишь поздний осенний вечер, полупустая трасса и редкие встречные машины, разбивающие мрак ярким дальним светом; моя любимая музыка и мой любимый человек, а перед нами — только дорога и больше ничего, то да, я бы чествовала себя абсолютно счастливым человеком.
И нет ни моего прошлого, ни будущего; нет этих убийств, повисших на мне неподъемным грузом, который медленно тянет меня к земле и уничтожает каждый день. Нет страха за свое будущее и липкой, удушающей бедности. Не нужно вздрагивать от каждого телефонного звонка и видеть в каждом менте того самого... Не нужно отшатываться от любого мужчины в черной куртке и штанах, потому что ждёшь расплаты каждый день. И нет ночных кошмаров, после которых ты не можешь даже кричать, а только лежишь в холодном поту и широко раскрытыми глазами пялишься в потолок, не в силах ни пошевелиться, ни нормально вздохнуть.
  
Да, если бы только всего этого не было...
Я почувствовала, как увлажняются ресницы, и поспешно открыла глаза, смаргивая слезы. Нет, больше реветь при Громове я не собираюсь. Достаточно одного раза. Тогда я испытала сильнейший шок, вот и расклеилась. Не смогла вовремя взять себя в руки.