Заговор (СИ)

Константин… Скотина и подонок в отношении семьи. Да он унижает, вероятно даже и может ударить свою жену. Ведет себя так, что уже за это можно было бы дать по морде великому князю [в реальной истории она чуть сбежала от Константина, используя, как предлог смерть отца, а после похорон отказалась возвращаться, при этом была признанной красавицей. В серьезных флиртах замечена в замужестве не была].
Константин — солдафон? Пока лишь в том ключе, что любит выпивать в офицерской среде, а еще хочет славы полководца. Эти ранние браки, что устроила еще Екатерина своим старшим внукам, они не привели к добру. Впрочем, и Александра Павловна в Швеции несчастна в своем браке. Бедный Павел… Бедные его дети…
Так кого ставить на престол, будь у меня такая возможность? Николаю Павловичу, если что, только два года. Вот его мог бы. Сам бы стал воспитывать, добился бы того, чтобы быть назначенным главным воспитателем Николая.
Ну не Марию же, мать ее, Федоровну садить на трон? Она может мнить себя Екатериной Великой, но оставаться блеклой тенью той императрицы.
— Вы здесь? — сказал Александр, заходя в столовую.
Он был уже в мундире, даже золотисто-рыжие кудряшки были чуть более упорядоченные. Блистательный франт, с неизменно задранным подбородком.
— Что ж, развлекайте меня господин обер-гофмаршал. По воле императора я должен быть при вас, — сказал Александр Павлович и присел на стул.
Я же стоял. От Александра Павловича должно было последовать приглашение присесть, но его долго не было. Уже принесли два капучино, пшеничный хлеб с маслом, один из лакеев держал вторую чашку ароматного напитка, который предназначался мне. Но как его ставить на стол, если я стою?
«Мальчик, ты не понимаешь, что вот прямо сейчас, возможно лишаешься трона в будущем?» — в шутливом тоне думал я.
— Присаживайтесь, прошу! — сказал Александр на французском языке, указывая на стул.
Он все так же сочился внешним лоском и доброжелательностью, но явно за что-то хотел меня проучить. За что?
— Вы, действительно, такой любитель Франции, как о том говорят при дворе? — спросил наследник, явно уличив момент, когда мне будет неудобно говорить.
В этот момент я сделал изрядный глоток все еще горячего напитка и, проглотив его быстро, мог доставить себе некоторые неприятно-болезненные ощущения. Но я сделал это, чуть обжигая горло.
— О, нет, ваше высочество. Слухи преувеличены. Я Россию люблю, — ответил я, не одной лицевой мышцей не показав свое недовольство, либо дискомфорта от проглоченного горячего кофе.
— Не находите, что можно любить Россию, но при этом понимать, что без Англии создать сильное русское государство, сохранить то, что уже есть, невозможно. У нас доходы от торговли с Англией превышают все иные. Нужно в чем-то и уступить своим союзникам, — Александр пристально на меня посмотрел, его взгляд мне показался суровым.
Резкая смена настроения немного обескуражила, но я быстро взял себя в руки и не поддался на такой вот психологический прием резкой сменой настроения.
— А в чем, ваше высочество, вы думали бы уступить? — задал я компрометирующий вопрос.
— В том, что жизненно важно для союзников, но необязательно для России, — отвечал Александр.
Я не стал уточнять. Зная наследника, такие вот обтекаемые формулировки будут звучать настолько часто, чтобы я, в итоге, отстал. Он не скажет, к примеру, что нужно отдать англичанам Мальту, или же уступить Триест, позволив оккупировать его австрийским войскам. Если разобраться, то нашим, якобы, союзникам все это нужно, они не преминули бы забрать все завоевания России. И аппетиты будут расти лишь до тех пор, пока Россия не примет воинственную стойку с пистолетом в одной руке и со шпагой во второй. Это было в прошлом, это есть в настоящем, подобное будет иметь место и в будущем. Тогда не стоит ли становится в боевую стойку раньше, пока еще не добивает «союзническая» артиллерия до Петербурга?
Но подобные мысли я не собирался здесь и сейчас озвучивать. Молодой наследник витает в облаках и слишком упертый и самовлюбленный, чтобы позволить себе признать собственную неправоту. Тогда чего сокрушать воздух понапрасну?
  
— Ваше высочество, а могу ли я поделиться своим проектом? — спросил я, посчитав за благо сменить тему разговора.
— Нам же нужно чем-то развлекаться, если так вышло, что мы в компании друг друга? — ответил Александр Павлович.
И я выложил ему проект создания Государственного Совета, то есть части Конституции, которая в иной реальности была предоставлена императору Александру I Cперанским, тем чиновником, который и без моего участия смог добиться очень многого.
Я говорил, рассказывал сущность и Государственного Совета и некоторые особенности «моей конституции», а наследник все больше ширил глаза. Он явно не понимал, что происходит. Видимо, в его глазах я был охранителем монархии, той сумасбродной, коей может представляться правление Павла Петровича. И тут такое!
При этом, в моем проекте огромная роль монархии, собственно, она, власть императора сохраняется и фактически ничем не ограничивается. Только лишь увеличивается роль земств, да и то не в сфере политики, а, скорее относительно социальной и экономических сфер…
— Вы желаете войти ко мне в доверие? — с удивлением спросил Александр. — Его величество выгнал моего друга и учителя мсье Лагарпа, вы вознамерились взойти на его место?
— Ваше право, насколько кого приближать к себе, я лишь выразил свои мысли, ваше высочество, — отвечал я, понимая, что не особо у меня получается заинтересовать собой Александра.
Вероятно, кто-то против меня на «александровом поле» уже играет. Даже к гадалке не ходи — Пален тут своим носом водит.
— И не боитесь, что узнает об том император? Это же… нет, не республика, но некая форма ограничения монархии, — говорил Александр с лукавым прищуром.
Он думал напугать меня тем, что государь узнает о проекте Государственного Совета? Зря. Пусть здесь я сказал чуть больше, чем мог бы говорить императору, но сама суть проекта почти что не затрагивает устои Абсолютизма. Это лишь упорядочение системы управления. Или чуть большее, но это уже зависит от окончательной редакции Высочайшего Указа о создании Государственного Совета. Подобный орган можно разными полномочиями наделить.
— Вы удивили. И… несколько обескуражили. Я еще помню объяснения господина Палена о том, за что вы были заперты в Петропавловской крепости. И вот вы… Странно все это, — сказал Александр, и, словно подражая своему отцу, встал со стула, подошел к окну и стал смотреть на Неву.
Вдруг Александр резко повернулся в мою сторону.
— Не сообщайте более никому о том, что сейчас сказали. Его величество может осерчать. Я знаком с вашей реформой судебной системы и принял ее благосклонно, еще вот и это… Понимаю, что есть то, о чем мне говорить не стоит, но вы замечены мной, тайный советник обер-гофмаршал императорского двора Михаил Михайлович Сперанский, — сказал наследник и… ушел.
Он что? Не исполнил волю своего батюшки? Или просто горшок пошел искать? И такое возможно, все мы люди и ничто человеческое нам не чуждо.
— Михаил Михайлович, как же я рад, что вы живы. Вы получили мое послание? Ах, ну да, фельдъегерь отчитался о доставке, — влетевший в столовую Петр Алексеевич Пален, был сама любезность.
Ели бы кто-то посмотрел со стороны на ту сцену, которую устроил этот делец, то невольный свидетель мог подумать, что встретились два закадычных товарища, или даже друга. Но я-то знал, что, по сути, Пален — враг мой. И вот это обращение по имени-отчеству? Я своего разрешения на то не давал, мало того, сейчас мы с ним в табели о рангах близко, пусть и понятно, что он выше меня положением, или месторасположением к тушке императора.
— Его императорское высочество, милостиво разрешил мне занять вас. И я с радостью, поверьте! — Пален развел руками. — Увы, но долг все равно превыше всего, по сему, обязан спросить вас: что же вы думаете о случившемся? Кто это по вашему? У вас так много недоброжелателей?