Игра в сердца

– Да, да, конечно.
Мы выходим на площадку и вдруг слышим плач, доносящийся из одной из комнат в конце коридора с той стороны, что выходит окнами на море. Мы переглядываемся и поворачиваем в другую сторону. Оказывается, что дверь комнаты открыта, и я заглядываю внутрь.
Это комната Элизабет, хотя официально мы еще не знакомы. Она сидит на краю кровати, уронив голову на руки, и, кажется, сейчас разревется не на шутку. Бекка открывает дверь, мы подбегаем к Элизабет и садимся на пол на колени.
  
– Как ты, в порядке? – спрашивает Бекка. Знаю, это она из вежливости, но все равно как-то странно, ведь очевидно, что у Элизабет не все в порядке.
Элизабет качает головой.
– Не верится, что я это сделала, – отвечает она приглушенным голосом, уткнувшись в ладони.
– Прилетела на край света, чтобы провести несколько недель в общежитии класса люкс с какими-то девчонками и познакомиться с каким-то парнем в надежде, что он в тебя влюбится? Ты это имеешь в виду? – спрашиваю я.
Моя уловка срабатывает. Элизабет смеется, поднимает голову, и на ее опухшем и покрасневшем от слез лице появляется улыбка.
– Ага. Именно это я и имею в виду.
– Держи, – Бекка достает из кармана джинсов сложенный бумажный платок. – Он чистый. Правда.
Элизабет берет платок и вытирает нос и щеки. Кажется, она опять собирается заплакать, но я решительно кладу ей руку на колено.
– Хорошая новость: ты не одна такая. И у тебя уже есть две подруги. Это Бекка, а я Эбби.
Элизабет шмыгает носом и кивает.
– А я Элизабет.
– Привет, Элизабет, – говорит Бекка.
– Привет, – говорю я, и мы улыбаемся друг другу. – Хочешь еще одну хорошую новость, или ту, что даже лучше?
– Давай обе.
– Во-первых, съемки начнутся только завтра вечером, и к тому времени, надеюсь, мы освоимся.
Она снова кивает, а глаза загораются надеждой. Бекка вручает ей коробку салфеток, которую нашла в комнате, и Элизабет достает сразу много и тщательно вытирает лицо.
– А вот новость еще лучше, сейчас покажу. Вставай, – я поднимаюсь и протягиваю ей руку. Она берет меня за руку, а я подвожу ее к окну. – Смотри.
Она моргает, глядя на вид – потрясающий вид на патио, зеленый холм и сад, пляж и сверкающую под солнцем воду Сиднейской бухты.
– Ну, как тебе?
– Невероятно, – отвечает она.
– Вот именно, а у нас окна на улицу, – смеется Бекка. – Может, поменяемся? – шутит она.
Элизабет смеется и начинает икать.
– Давай спустимся и осмотримся, – говорю я. – Найди нас, когда успокоишься.
– Лично я буду на кухне, – говорит Бекка. – Умираю с голоду.
Элизабет закусывает губу и хмурится.
– Поверь, все сейчас чувствуют себя как в каком-то зазеркалье, – говорю я.
– Совершенно верно, – кивает Бекка. – Лично я очень странно себя чувствую. Но мы уже здесь, надо пользоваться ситуацией.
Элизабет кивает, и я понимаю, что она хочет, чтобы ее оставили в одиночестве.
– Увидимся внизу, – говорю я, и мы уходим.
– Я сейчас с голоду умру, без шуток, – тихо говорит Бекка, когда мы выходим из комнаты Элизабет. – Надеюсь, у них есть веджемайт, – добавляет она, – я без него жить не могу!
– Господи, она что, уже ревет? Соберись, тряпка!
Мы с Беккой останавливаемся как вкопанные и переглядываемся; она в ужасе не меньше моего. Оборачиваемся к комнате Тары и Кайли. Жабу и гадюку поселили вместе, и несмотря на отсутствие камер, те уже ведут себя как жуткие коровы, какими им и положено быть в соответствии со сценарием шоу. Обе словно сошли со страниц комикса о Бэтмене: привлекательные, но вульгарные карикатурные злодейки. Тара с ее угольно-черными волосами, выпрямленными утюжком и тускло и безжизненно ниспадающими до самой талии. И Кайли с точно такими же волосами, только платиновыми. Обе наштукатурились, намазав себе на лицо все содержимое магазина косметики. Как говорится, красота из тюбика.
Вслед за язвительным комментарием Тары раздается каркающий смех, и Кайли вступает в диалог. Ей, видимо, нравится упражняться в остроумии с такой же злодейкой, как она сама.
– Да она серая, как мышь. Не волнуйся, после первого же вручения брошек ее отсюда вытурят.
– Да я и не волнуюсь. А ты других видела? Да нам тут никто в подметки не годится. А слонопотамиху видела? Ту, толстую, с лицом как лепешка? – Тара фыркает и презрительно усмехается.
Я невольно опускаю взгляд и чувствую, как Бекка берет меня за руку. У меня подкашиваются колени. Я знаю, что не гожусь в волчицы, но обманывала себя, думала, что после «прокачки» стала лучше, что другие будут воспринимать меня как равную себе.
– Господи, да она небось богатая. Купила себе место. «Папочка, можешь выбить мне местечко в “Одиноком волке”?» – кривляется Кайли. Она и не догадывается, как далека от истины.
– Сто пудов, – отвечает Тара. – Спорим, в финале останемся мы с тобой? – Я обращаю внимание, что они ни разу не заговорили о Дэниеле, Одиноком волке. Для них это игра: они приехали побеждать, а не влюбляться.
– Ну не скажи, а как же эта красотка из Брисбена, – возражает Кайли. Она имеет в виду Джастину, которая хочет стать актрисой. Да, она симпатичная, но это скорее следствие тщательного ухода, а грудь у нее совершенно точно не матушкой-природой подарена.
– Точно. Ну да, она может попасть с нами в первую тройку, – отвечает Тара. Можно подумать, они вдвоем решают, кто дойдет до финала! Ха! Ничего они не знают.
– Ну еще, может быть, эта цаца Бекка, – говорит Кайли. Смотрю на Бекку: та морщится. Поворачивается ко мне и дергает головой, показывая, что нам надо идти. Я согласна. Одно дело, когда обсуждают меня, и другое, когда Бекку называют цацей. Она ведь совсем не такая, а очень милая, а девчонки просто завидуют. Я пользуюсь предлогом, и когда Бекка тянет меня за руку, иду за ней. Мы уже подходим к лестнице, когда слышим голос Тары:
– Ну да, кем она себя возомнила, расхаживает с таким видом, будто она тут главная…
Мы с Беккой молча спускаемся на кухню.
– Они просто завидуют, – говорю я.
– Да сучки они, что уж, – одновременно со мной произносит Бекка.
Через секунду мы прыскаем со смеху.
– Тут такого будет много, – говорю я. Я смотрела все сезоны «Одинокого волка» и хорошо знаю, как волчицы могут вредить друг другу. И это я еще не видела кадров, не попавших в монтаж. Одному богу известно, что творится, когда камеры выключены, и что остается за кадром – склоки, оскорбительные комментарии, травля. По ТВ показывают лишь вершину айсберга.
Но что поделать: это реалити-шоу, игра на выбывание, и поскольку все мы живем вместе, в ближайшие недели Волчий особняк превратится в настоящий гадюшник. Еще один повод для опасений и беспокойства.
Бекка отмахивается и добавляет:
– Синдром высокого мака [4], – замечает она. – Когда людям кажется, что ты в чем-то их превзошла, даже если тебе самой так не кажется, они пытаются тебя принизить. – Кажется, у Бекки толстая шкура, хотя, наверное, так и должно быть, если ты умна и похожа на супермодель. Наверняка она привыкла, что люди ей завидуют.
Насчет любви к веджемайту Бекка не шутила: она намазывает уже четвертый кусок тоста толстым слоем липкой черной массы.
– Хочешь стать лицом бренда? – дразню ее я.
У меня от нервов живот разболелся; я оглядела набитые продуктами кладовку и холодильник и выбрала йогурт, надеясь, что тот успокоит бурление в моем животе. Элизабет сделала себе чай. Выглядит она уже намного лучше, чем наверху, когда плакала. Мы сидим за барной стойкой с Каз, австралийкой из Перта.
Бекка смеется.
– Знаю, я ем как подросток в период полового созревания. – Она закручивает крышку на гигантской банке. – Это все учеба, – добавляет она, – веджемайт полезен для мозгов. Иногда я делаю уроки и за день могу съесть целую буханку хлеба с веджемайтом.
  
– Какая гадость. Я даже мармайт [5] терпеть не могу. И разве можно есть хлеб буханками и иметь такую шикарную фигуру?