А потом он убил меня
Уличная жара оказывается неожиданно угнетающей, она отражается от стен зданий, и я на миг задумываюсь, стоит ли вообще устраивать пробежку в такой парилке, но все равно бегу, поскольку в противном случае просто убью себя за то, что была такой беспросветной, законченной и абсолютной дурой. Но есть и хорошая новость: даже если три трупа делают человека серийным убийцей, я все равно таковым не являюсь. Я не убивала троих людей. На самом деле долгие годы я вообще никого не убивала. Наверное, это и правда хорошо, поэтому я цепляюсь за утешительную мысль.
«Стащи у нее права. Они в кармашке слева».
«Как?»
«Не знаю, может, попроси кошелек, чтобы купить себе попить. Притворись, что налички нет».
«Джим, мне нервно. Не знаю, смогу ли их достать».
«Сможешь. Во сколько вы встречаетесь?»
«Через 10 мин».
«ОК, потом позвони».
«Люблю тебя».
«Тоже люблю тебя».
Пот заливает глаза, и я сбавляю темп, чтобы его утереть. Мне стало худо, когда я читала эти сообщения на телефоне Кэрол. Были там и другие, но менее конкретные. Все это пришло не с обычного номера Джима; судя по всему, он тоже обзавелся одноразовой трубкой. Не верится, что мне удалось забрать у Кэрол мобильник накануне морского путешествия. Должно быть, любовничкам отчаянно хотелось вернуть трубку, и отношения у них из-за этого наверняка стали несколько, скажем так, напряженными. Джим, небось, отчитал Кэрол за «идиотизм».
Они меня подставили. Вместе, вдвоем. Это явствует из сообщений.
Не знаю, как Джим ухитрился в тот день вернуться на берег, но могу догадаться: как и я, он воспользовался ящиком под скамейкой. Помню, Кэрол не хотела сниматься с якоря, когда мы только выпихнули Джима за борт. А еще помню, как катамаран вроде бы накренился, и это показалось мне странным. Но я ничего не понимаю в мореходстве, откуда мне знать, нормально такое поведение судна или нет? А ведь наверняка Джим именно в тот момент вернулся на катамаран, и мы опять поставили паруса только после этого.
Как я могла вляпаться в такую историю? Похоже, Джим был прав и я полная идиотка.
Пусть так, но я идиотка с планом.
На его разработку ушла целая ночь, зато теперь он готов, и я точно знаю, что делать. Причем я не собираюсь по-простецки заявиться в полицию с рассказом о гнусных махинациях Джима, которые он затеял, чтобы начать новенькую, с иголочки, жизнь.
Теперь мне понятно, почему он перестал требовать у меня бумаги, касающиеся его исследований. Ему больше не было до них дела. Никакого. Его должны были счесть мертвым, а меня — посадить за убийство.
Но это при условии, что кто-то заявит копам о его исчезновении. А пока у меня телефон Кэрол, она будет молчать. Нужно убедиться, что и Терри не пойдет в полицию, но тут я справлюсь.
Так что на этом фронте у меня все под контролем. Во всяком случае, хочется верить, и тут звонит мой собственный телефон.
* * *— Эмма, это Мойра. Джим с тобой?
Тут, на улице, жарко и шумно. Я прислоняюсь к стене и пытаюсь отдышаться.
— Привет, Мойра, как вы там? Как Флорида?
— Ах, Эмма, я так расстроена! И ничего не понимаю. Несколько дней пытаюсь дозвониться до Джима и никак не могу. Он дома? Представляешь, даже не позвонил мне в день рождения, хотя всегда меня поздравляет. Всегда. Ни разу не пропустил. Я решила, что-то случилось, но Ларри считает, что Джим попросту занят и скоро позвонит. Но он так и не звонит, Эмма! Я ни словечка от него не слышала.
Голос у нее становится все более пронзительным, и я даже начинаю сочувствовать ей, когда говорю:
— Мойра, пожалуйста, успокойтесь, — однако добавить ничего не успеваю.
Из трубки несется:
— Как мне успокоиться? Мой сын пропал, Эмма! Что происходит? Он с тобой?
— Мойра, подождите, послушайте меня. — Я нахожу в кармане скомканный бумажный носовой платок и вытираю пот со лба.
Она замолкает. Я слышу ее дыхание: быстрое, поверхностное, частое. Звучит вопрос:
— Ты где?
— Домой иду.
— Так он не дома? — Голос у Мойры тоненький, почти молящий.
— Нет. Джим ушел. Но я уверена, что с ним все хорошо, честно. Волноваться не о чем.
— Куда он ушел? Ты с ним разговаривала?
— Он не сказал вам о нас? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.
— О чем именно?
Конечно, он ничего не сказал. Решил подождать, пока не уедет туда, куда он там собрался. То ли в Тунис, то ли к черту на куличики.
Мне нравится Мойра, очень нравится. Она всегда была ко мне добра. Думаю, отчасти она видит во мне себя, мы ведь обе с ней замужние женщины. В остальном у нас мало общего, поэтому большинство наших разговоров вертелось вокруг детей Мойры: Джима и двух его сестер. Главным образом вокруг Джима, потому что все в семье перед ним благоговеют. Сын не может ошибаться. Что бы он ни говорил, все воспринимается как перл подлинной мудрости. Если сказать сейчас Мойре, что ее сынок убежден, будто за ним следят через веб-камеру, она ответит, что недавно прочла статью об опасности этих самых веб-камер. Или о том, что с ее подружкой случилась именно такая история, поэтому она верит в подобную возможность. Прежде чем родители Джима переехали на юг, мы регулярно встречались с ними на семейных трапезах, и меня поражало, как активно и деятельно сестры моего мужа помогают отцу с матерью. Они забивали морозильник родителей полуфабрикатами, чтобы у тех под рукой всегда было несколько готовых блюд, которые достаточно просто разогреть. Приносили Мойре журналы по садоводству, зная о ее любви к выращиванию цветов. Когда мы с Джимом тоже приходили в гости к Мойре и Ларри, его сестры сами готовили угощение и гоняли мать с кухни, чтобы она могла «побездельничать». Джим же ничего подобного не делал, разве что приносил вино, но уж точно ни разу не запачкал рук такой низменной работой, как уборка со стола или загрузка посудомоечной машины. Но, опять же, обычно этим занималась я.
Мне удается взять себя в руки.
— Мойра, мы расстались. Прости, что огорчаю, — выдыхаю я.
— Что значит «расстались»?
— Джим ушел.
— Куда ушел?
— От меня, Мойра.
— Так вы разводитесь?! — Она так орет, что приходится отодвинуть телефон от уха.
Мне делается совсем уж не по себе. Мойра всегда похвалялась тем, что в их семье разводов не бывает. Дескать, ни дети ее не развелись, ни сестра, ни брат, ни ее родители, ни родители Ларри и вообще никто из родни.
— Не знаю, Мойра. Надеюсь, что нет.
— Но что случилось?
— Наверное, лучше будет поговорить об этом в другой раз.
— А где же Джим? Почему не отвечает на мои звонки? — всхлипывает свекровь.
— Мойра, да не переживайте вы, никуда он не пропал. Он просто расстроен немного, дайте ему время.
— Когда он от тебя съехал?
— Несколько дней назад. — В некотором роде так оно и есть.
— Ой, всего-то?
— Да, так что вы вполне можете подождать. Он сказал мне, что поживет пока в каком-нибудь отеле, чтобы привести мысли в порядок.
Даже для меня самой это звучит подозрительно, но, как я надеюсь, Мойра даст убедить себя в чем угодно, лишь бы верить, что ее сын жив-здоров.
— А ты не знаешь, в каком он отеле?
Разговор начитает меня раздражать. Не знаю, как еще мне объяснить, что я не в курсе, где ее сын, и не имею намерений его искать. Но я заставляю себя сохранять милый тон.
— Нет, он обещал сообщить, где остановился, но пока молчит. Думаю, хочет побыть наедине с собой.
Мойра снова тихонько всхлипывает.
— Эмма, мне с ним не связаться. Как ни позвоню, вечно на голосовую почту попадаю. Я, конечно, записала сообщения, но не понимаю, почему его телефон не работает. Вдруг с ним что-то случилось, ты об этом не думала?
— Ему просто нужно время, Мойра. Он вам позвонит, я уверена. Вот увидите.
Мы проходим еще несколько кругов вопросов: «Почему он не берет трубку? Что говорят у него на работе?» В «Форум» Мойра еще не звонила: решила начать с меня. Она не знает, что Джим уволился, и я тоже умалчиваю об этом, соврав, что он взял отпуск за свой счет.