Отец моего бывшего парня. Наследник Империи (СИ)

– Пожрать принес. – буркнул тощий и ногой подвинул алюминиевую миску к матрасу. Я сглотнула. Сейчас меня вырвет прямо на его ботинки.
– Сиди тут и не пищи, поняла? Будешь хорошо себя вести – не трону. А иначе… – он замахнулся тяжелой рукой прямо у меня над головой, и я вся сжалась.
– Не надо. Я поняла.
– Умница. – довольно произнес мужчина и пошел к двери.
– Подождите. – сама не знаю зачем я его окликнула. От шока я и двух слов сейчас связать не смогу, уверена. Но желание обладать хоть какой-то информацией пересилило. Тощий обернулся и сощурил глаза, мол, чего тебе еще?
  
– Вы хотите потребовать за меня выкуп? Он не станет платить. – мужчина нахмурил брови. – Я не его ребенка ношу, и в его доме я не по своей воле находились. – и тут в голову приходит озарение. – Но я знаю его девушку! Я знаю, как она выглядит и ее имя! Они встречаются! – Господи, как же малодушно с моей стороны, но сейчас я вообще не думаю о моральных принципах. Сохранить ребенка и свою жизнь гораздо важнее любых убеждений.
Тощий набрал в рот слюны и смачно харкнул прямо на пол. Мое лицо перекосило от отвращения. Он достал пачку Петра из кармана, зажигалку, и закурил. Помещение наполнилось тяжелым, гнетущим запахом табака.
– Не в твоих интересах такое говорить, Цыпа. – вальяжно произнес он в ответ. – Если ты Варламову не сдалась, значит мне и подавно. Понимаешь же, что в таком случае, это барак, последнее, что ты увидишь?
Я часто дышу, потому что разум вновь атакует паника.
– Так что сиди тут и моли, чтобы он пошел на сделку.
– Сделку?
Тощий скалит желтые зубы.
– Посмотрим, сколько твой папик согласится отвалить за тебя. – он шелестит пальцами, имитируя в них купюры.
А я опускаю глаза. Нисколько. Варламов не станет платить за мою жизнь, я в этом уверена. Или…? Так, он знает про клуб. Значит понимает, вероятность, что ребенок Дениса, не стопроцентная. Будет ли он платить выкуп, за девушку, которая возможно и не его внука даже носит?
Мужчина ушел, а я осталась одна в сыром, отвратительном помещении. Убедившись, что шаги за дверью стихли, я подскочила с матраса и бросилась к заколоченному окну. Доски еще слишком сильно пахли древесиной и выглядели относительно новыми, значит окна заколотили не так давно? Нашла маленькую щель и выглянула на улицу.
Где я? За городом? Может уже в другом городе? За окном только бесконечное поле, накрытое сумерками ночи. Значит с момента похищения прошло как минимум часов семь, восемь. Варламов уже в курсе, что я пропала. Пока тощий не свяжется с ним, он будет думать, что я сбежала?
Я ухватываюсь кончиками пальцев за края доски и пытаюсь ее оторвать, конечно же все это бесполезно, они намертво вкручены шурупами в стену. Но не делать ничего еще хуже, чем делать что-то бессмысленное.
Желудок крутит от голода, а мочевой пузырь давит от нужды. Морщусь.
Спустя примерно час, я не выдерживаю и подхожу к двери. Несмело стучу по ней.
– Эй! – никто не отзывается. – Эй, там! Мне нужно в туалет!
По ту сторону послышались шорохи, и я отпрянула. Дверь открылась.
– Блядь, сказал же, сиди тихо! – тощий сверкнул злым взглядом.
– Мне нужно в туалет. – как можно спокойнее повторяю я.
– А это для кого? – он раздраженно кивнул в один из углов со старым железным ведром. – Что ты глаза пучишь, принцесска? Думала, я тут золотой унитаз тебе поставляю?
Мужчина захлопнул дверь прямо перед моим носом, лишая последней надежды выбраться из этого здания. Меня не выпустят даже справить нужду, дверь плотно заперта на засов с той стороны, окна заколочены. И все это значит, что моя жизнь зависит от решения Варламова.
Горько усмехаюсь, это День Рождение я точно запомню на всю свою жизнь, надеюсь оно не станет последним…
День второй.
В помещении стоит жуткая вонь. Даже тощий поморщился, когда зашел, а я стыдливо потупила глаза. Меня тошнило три раза за последние сутки, а есть ту гадость, что он приносит, я просто не могу.
– Может, можно я буду ходить в нормальный туалет? – тихо спрашиваю я, не поднимая глаз.
– Нет. – сухо бросает тощий и берет ведро. Через пять минут он приносит его пустым.
День третий.
Касаюсь пальцами краев металлической миски. Заглядываю внутрь. Снова овсянка, но по консистенции она больше похожа на жидкие сопли. И по запаху тоже. Губы сами собой плотно сжимаются, но голод побеждает. Беру в руки ложку, и пытаюсь поесть. Это отвратительно. Меня снова тошнит.
День четвертый.
Мужчина бросает мне на матрац влажное полотенце. Я хватаюсь за него и прижимаю к себе.
– Хоть помойся. – в его голосе проскользнули нотки вины. Меня это удивило.
– Мне плохо тут. Я не могу есть. У меня нет сил. – хватаюсь я за единственную возможность надавить на жалость.
– Скажи спасибо Варламову, который до сих пор тянет резину.
День пятый.
Я просыпаюсь в ужасе. Мне приснилось что ребенка больше нет. Осторожно приподнимаю перепачканное платье и оглядываю себя между ног. Крови нет.
Я просыпаюсь с такими мыслями каждый день.
Я понимаю, что еще чуть-чуть и это произойдет. Я потеряю его.
День шестой.
Когда ты голодна по-настоящему, и сопливая овсянка кажется чем-то вкусным. Тощий доволен, что я ем по две тарелки в день. Тошнота прошла, но сил нет даже подняться с матраца. Часами смотрю в маленькую щель между досок в окне. Иногда туда пробиваются солнечные лучи, но сегодня дождь. Как в тот день. День моего Рождения. Ненавижу голубые цветы на своем платье. И чертовы белые стены.
День седьмой.
Я даже улыбнулась, когда увидела в тарелке не овсянку, а отварной рис. Без всего. Просто рис. Съела все за минуту под зорким наблюдением тощего.
– Есть какие-то новости? – я посмотрела мужчине прямо в глаза. Мне нужна информация. Я хочу знать, что со мной будет дальше.
Тот отрицательно покачал головой и задумчиво почесал подбородок.
– Красивая ты девка. – его голос не звучал угрожающе. Но слова, которые он произнес, заставили моё дыхание замереть. Я обхватила голые колени руками и отползла к стене. Тощий лишь усмехнулся.
– Если Варламов не намутит денег, себе тебя заберу.
Я вцепляюсь ногтями в матрац.
– Что значит, себе?
– Нууу… – гогочет тощий. – Я одинокий. Будешь со мной жить. С огрызком надо будет что-то решить, но это потом уже…
Я отрыла рот, но мужчина не собирался меня слушать. Кинул снисходительный взгляд и вышел.
Я больше не могу.
Отчаяние – вот слово, которое лезет на ум. Безысходность. Мне кажется, что я никогда отсюда не выберусь. Так уж плохо было у Варламова? Смеюсь. Да там было прекрасно, черт побери! Теперь то мне есть с чем сравнить!
Но я ненавижу его. Ненавижу, за то, что из-за него я сижу в этой грязной комнате с гребанными белыми стенами. Ем как собака из миски на полу и хожу в туалет в ведро. И если я потеряю ребенка, виноват тоже будет он. Ненавижу.
Я опускаю голову на поджатые колени и беззвучно рыдаю.
Второй день льет дождь, но его монотонный шум за окном не успокаивает, а, кажется, делает еще хуже. Я ведь даже не могу подставить руки под капли ливня. Не могу его почувствовать. Я больше вообще ничего не могу почувствовать. Самые обычные вещи, позволенные любому человеку, мне теперь недоступны. А надежда, что я выберусь отсюда живой тает с каждым днем. Я была права. Он не станет платить за меня. Ему плевать.
  
Через пару часов из-за двери послышался грохот. Я замерла прислушиваясь. Грохот повторился, а в след за ним послышались крики и ругательства.
Подскочила, и побежала к двери из последних сил. Приложила к ней ухо.
Три громких выстрела оглушили и испугали меня. Я тут же легла на бетонный пол и накрыла голову руками. Зажмурилась.