Тайна постоялого двора «Нью-Инн»

– Это не очень уютная комната, чтобы просить вас подождать в ней, – сказала она, – но у нас сейчас не прибрано, вы должны извинить нас. Мы так беспокоились о бедном мистере Грейвсе.
– Значит, он уже какое-то время болеет, не так ли?
– Да. Это началось совсем недавно. Периодически ему бывает то лучше, то опять хуже.
Говоря это, она постепенно отступала в коридор, но не ушла сразу. Соответственно, я продолжал расспрашивать ее.
  
– Его не осматривал ни один врач, не так ли?
– Нет, – ответила женщина, – мистер Грейвс всегда отказывался показываться доктору. Это было для нас большой проблемой. Мистер Вайс очень беспокоится за него. Он будет так рад услышать, что вы прибыли. Полагаю, мне лучше направиться к нему и сообщить о вашем приезде. Прошу вас, будьте так любезны присесть, пока он не выйдет к вам, – с этими словами она удалилась.
Мне показалось немного странным, что учитывая беспокойство и очевидную срочность дела, мистер Вайс не ожидал моего приезда. Когда прошло несколько минут, а человек, срочно желавший меня увидеть, так и не появился, странность обстоятельств поразила меня еще больше. Насидевшись до этого в экипаже, я коротал время осматривая комнату. Помещение было грязным, запущенным и, по всей видимости, давно никем не использовалось. Выцветший ковер был неровно брошен на пол. Посреди комнаты стоял небольшой столик, явно много повидавший на своем веку. Из остальной мебели было только три стула, обитые тканью с конским волосом и комод. Пустые, покрытые плесенью стены без картин, окна со ставнями, без штор, и темная драпировка паутины, свисавшая с потолка в память о долгой и прославленной династии пауков, говорили о заброшенности и ненужности этой комнаты.
Комод, как ближайший и наиболее освещенный объект, привлек меня больше всего. Он не подходил этой комнате, которая была похожа на столовую. Это был прекрасный образец мебели из потемневшего красного дерева, сильно потрепанный и находящийся в последней стадии разрушения, но в своё время бывший довольно модным. Сожалея о его плачевном состоянии, я с некоторым интересом осмотрел комод и только обнаружил в нижнем углу маленькую этикетку с напечатанной надписью «Лот 201», как услышал шаги – кто-то спускался по лестнице.
Мгновение спустя дверь открылась и у порога появилась темная фигура.
– Добрый вечер, доктор, – сказал незнакомец низким тихим голосом с отчетливым, хотя и не чрезмерным немецким акцентом. – Прошу простить меня за то, что вам пришлось подождать.
Я сдержанно принял его извинения и спросил:
– Полагаю, вы мистер Вайс? 
– Да, я мистер Вайс. Было очень благородно с вашей стороны, найти время навестить нас так поздно вечером, потратив столько времени на дорогу, и не возражая против абсурдных условий, которые поставил мой бедный друг.
– Ничего, это мой долг – идти туда, где я нужен, и меня не интересуют личные дела моих пациентов.
– Вы правы, сэр, – сердечно согласился мистер Вайс, – я очень признателен вам за то, что вы так смотрите на это. Мой друг не очень разумный человек. Он по натуре очень скрытный и недоверчивый.
– Так я и предпологал. А что касается его состояния, он серьезно болен?
– Ну… – сказал мистер Вайс, – это как раз то, что я хотел бы узнать от вас. Его состояние для меня загадка.
– Какова природа его болезни? На что он жалуется?
– Он почти не жалуется, хотя выглядит явно больным. Он находится в каком-то полусне, почти не просыпаясь, с утра до ночи.
Это показалось мне странным и никоим образом не согласовалось с энергичным отказом пациента от визита к врачу.
– Но, – спросил я, – он когда-нибудь полностью просыпается?
– О да, – быстро ответил мистер Вайс, – он время от времени просыпается и даже становится вполне рассудительным, но, как вы понимаете, довольно упрямым. В этом и кроется особенность и загадочность болезни: чередование ступора и почти нормального состояния. Но, возможно, вам лучше увидеть его и составить свое мнение. У моего друга только что был довольно сильный приступ. Следуйте за мной, пожалуйста. Тут довольно темно.
Ступени скрытой во мраке лестницы, по которой мы шли, не были ничем покрыты, поэтому каждый шаг по ней отдавался эхом, как если бы мы были в абсолютно пустом доме. Я споткнулся, следуя за своим проводником, идя на ощупь и придерживаясь перил. Оказавшись на втором этаже, мы зашли в комнату, по размеру похожую на ту, в которой я ждал мистера Вайса, хотя и не так убого обставленную. Единственная свеча в дальнем конце спальни освещала тусклым светом фигуру в постели, оставляя остальную часть помещения в полумраке.
Мистер Вайс на цыпочках прошел внутрь. Женщина, которая встречала меня внизу, поднялась со стула у кровати и тихо вышла из комнаты через другую дверь. Мой провожатый остановился.
– Филипп! Филипп! – крикнул он, пристально глядя на лежавшего мужчину. – К вам пришёл доктор, – он сделал паузу, но не получив ответа, произнес: – Кажется, он, как обычно, дремлет. Осмотрите его, может, вы сможете чем-то помочь?
Я шагнул вперед к пациенту, оставив мистера Вайса, медленно и бесшумно прохаживающимся в полумраке взад и вперед около двери, через которую мы вошли. При свете свечи я увидел больного. Это был пожилой человек с тонкими, правильными чертами лица, но ужасно исхудавший и бледный, с пожелтевшей кожей.
Он лежал совершенно неподвижно, если не считать едва заметных движений грудной клетки при дыхании, глаза больного были почти закрыты, лицо расслаблено, и хотя он на самом деле не спал, но казалось, находился в сонном полузабытьи. Это похоже на летаргическое состояние, как если бы пациент находился под действием какого-то наркотика. Я наблюдал за ним около минуты, отсчитывая его медленное дыхание по стрелкам часов, а затем внезапно и громко обратился к нему по имени. Единственной реакцией пациента было лишь легкое поднятие век, которые он медленно вернул в прежнее положение после короткого сонного взгляда на меня.
Затем я приступил к физическому обследованию. Сначала я пощупал пульс, с намеренной резкостью схватив больного за запястье, в надежде вывести его из ступора. Пульсация была медленной, слабой и нерегулярной, что явно свидетельствовало об упадке сил. Я внимательно прислушался к сердцу лежащего, оно отчетливо билось сквозь тонкие стенки его исхудавшей груди, но не обнаружил ничего ненормального, за исключением слабости. Затем я обратил свое внимание на глаза пациента и внимательно осмотрел их с помощью свечи и линзы офтальмоскопа, слегка приподняв веки, чтобы хорошо была видна вся радужная оболочка.
Мужчина без сопротивления подчинялся моему довольно неосторожному обращению со своим телом и не выказывал никаких признаков дискомфорта, даже когда я поднес пламя свечи к его глазам. Но эту необычайную светостойкость легко объясняло то, что зрачки мужчины были сужены до такой степени, что в центре серой радужной оболочки была видна только мельчайшая черная точка. И это не было единственной аномальной особенностью глаз больного. Когда он лежал на спине, радужная оболочка правого глаза слегка опускалась к центру, показывая отчетливо вогнутую поверхность. А когда я умудрился произвести небольшое, но быстрое колебание глазного яблока, то обнаружил его заметное волнообразное движение. Фактически, у пациента была так называемая дрожащая радужная оболочка – состояние, которое наблюдается если хрусталик извлекается для лечения катаракты, или если он оказывается случайно смещен, оставляя радужную оболочку без поддержки. В данном случае я мог четко констатировать, что извлечения не проводилось, так как никаких следов прокола не было. Вывод напрашивался сам собой – пациент страдал заболеванием, известным как вывих хрусталика, что означало практически полную слепоту правого глаза. Скорее всего, вследствии несчастного случая.
Эта версия была сомнительной из-за того, что на переносице пожилого мужчины было углубление от постоянного ношения очков. Это подтверждали и отметины от дужек за ушами. Если бы очки использовались только для чтения, след на переносице не отпечатался бы столь ясно.