Сделай шаг навстречу (СИ)

Мальцев дулся на меня целую неделю, но потом всё-таки признался, что дико рад, но вот предстоящая разлука портит эту радость. Он приехал меня проводить вместе с Викой, долго обнимался со мной посреди аэропорта. Мимо проходящие люди косились на нас с большим подозрением, Пашка же фыркал на мои слабые попытки прекратить это бурное проявление чувств, а Ренатик только вздыхал поодаль, нетерпеливо поглядывая на часы.
========== Шесть лет в off… ==========
— Ты не забыл меня? — Илай выжидающе смотрит на меня и облизывает губы.
— Тебя? Забыл? Это возможно вообще? — удивляюсь я и прижимаю его к себе.
— Ну, мало ли, — уклончиво отвечает он и улыбается, — ты мог вполне себе утешиться в объятиях какого-нибудь сладкого мальчика.
— Думаешь, тебя можно кем-нибудь заменить? — спрашиваю я, перебирая пальцами его длинные волосы.
— Ничего не бывает вечным, — Илай пожимает плечами, но тут же добавляет. — Кроме моей любви к тебе.
Он наклоняется надо мной, целует меня таким долгим поцелуем, что я вижу через закрытые веки вспыхивающие и тут же гаснущие искры, взрывающиеся солнца и рождения сверхновых. Я целую его так, как будто никогда не делал этого раньше — он мой первый и единственный, и так будет всегда. Ила, мой Ила…
Он сползает вниз, ведёт рваными поцелуями-укусами по шее, спускается к груди, прихватывает зубами сосок, заставляя меня прогнуться от сладкой боли, тут же зализывает укус, от чего становится ещё слаще, съезжает ниже к животу, рисует спиралевидные узоры языком по влажной коже — меня затягивает в этот водоворот наслаждения, невозможно сдерживаться, но я задерживаю дыхание, чтобы не сорваться в пропасть, чтобы не намотать на кулак его волосы и не воткнуться на всей скорости в жадный и горячий рот.
Но мой Ила тем и хорош, что он сам чувствует, что мне надо сейчас. Его губы всасываются в меня до упора в горло, низкий стон пробивается через всё тело, мне хочется кричать так, чтобы весь мир услышал, но голос мне отказывает, и я только хрипло дышу под его языком.
Он сосёт так жадно и с таким удовольствием, что от этого срывает тормоза ещё больше. Только он так умеет — отдаться весь, до последней капли, отдать всё, не оставляя себе ничего. И я весь в его власти, под его губами, он может делать со мной всё, что захочет. Меня выгибает, крутит, выворачивает наизнанку, я рассыпаюсь на атомы, я растворяюсь в нём… Ещё, ещё немного… и я на самом пике выдыхаю самое главное:
— Люблю тебя…
— Ты так редко говоришь мне эти слова, — раздаётся какой-то другой голос совсем рядом со мной, и я открываю глаза, вырванный из объятий сна так резко, что переход был мгновенным и почти нереальным, словно я ещё там, словно я не проснулся.
Ренат сидит у меня в ногах, вытирая губы, улыбается так застенчиво, что сжимается сердце.
— Как тебе мой утренний сюрприз?
— Я просил тебя не делать этого, — я не должен на него сердиться сейчас, но в душе такой разброд, что я еле сдерживаюсь, чтобы не накричать на него. Утренние сюрпризы Рената обычно заканчиваются тем, что ко мне во сне приходит Ила, моё возбуждение вызывает его из глубины моей памяти, а он, видимо, не может отказать себе в удовольствии напомнить о себе лишний раз.
— Почему ты не хочешь, чтобы я делал так? — Ренат обиженно поджимает губы. — Тебе же хорошо. Тебе так хорошо, что ты говоришь мне то, что не говоришь почти никогда.
Почему? Ты, правда, хочешь знать почему? Да именно поэтому, Ренат. Потому что я не могу врать тебе. Не могу, не хочу врать, что люблю тебя. Да, я подлец, я поступаю с тобой по-скотски, иначе и не скажешь. Но я ничего не могу с собой поделать. У нас всё по-прежнему хорошо с тобой, мы так и не научились ругаться за столько лет.
Здорово, правда?
Да, здорово, если бы это всё так не напоминало стоячее озеро с пропахшей тиной водой. Ты не виноват, Ренат, тебе надо было бежать от меня ещё тогда, давно, но ты не сделал этого. Как ты тогда сказал, что тебе кажется, будто ты крадёшь что-то. Если бы ты знал, как ты близок к истине.
Это так странно, когда со стороны кажется, что идеальнее отношений и быть не может, а по факту так всё изъедено тоской по другому человеку, что хоть поднимайся на крышу высотки и цитируй Островского: «А почему люди не летают, так как птицы?»
 
А потом р-р-р-аз и всего один шаг. И ты свободен. И ты рядом с ним.
Нет, на самом деле, никакой это не выход, и я это прекрасно понимаю.
Ренат никогда и ничего мне не предъявляет, я даже сомневаюсь, что он вообще умеет это делать.
Но при всей его мягкости, он так молниеносно устроился на новом месте, что мне оставалось только восхищённо присвистнуть.
Уже через пару месяцев он находит инвесторов и открывает свою студию. На мои вопросы касательно его работы он уклончиво отвечает, что его съёмочная группа занимается в основном этническими документалками для специализированных каналов, так что это жуть как неинтересно и вникать мне в это не обязательно, так как это и не кино, в общем, не то, что у меня.
Мне и в голову не приходило расспрашивать дальше, потому что вот тут, действительно, подтверждается факт, что если тебе не особо интересен сам человек, то тебе неинтересно всё, что с ним связано. Хотя, нет, не совсем верно, не то, чтобы вот так прямо неинтересно, а ты просто веришь тому, что он говорит, а проверять или, наоборот, уточнять подробности, вроде бы, и не надо.
Тем более его документалки приносили весьма ощутимый доход, да и сама студия работала на износ — Ренат часто уезжал из города на неопределённое время. Возвращался уставший, как будто не кино снимал, а отматывал срок на Колыме, отсыпался сутками, а потом был слишком ласков, чуть ли не до тошноты, но это же Ренатик, за столько лет я и привык к его такому, не похожему ни на что, психотипу.
У меня, в принципе, дела тоже шли неплохо, в арсенале есть уже отснятая историческая драма, которая очень неплохо для дебюта прошла в прокате, так что впереди вполне радужные перспективы — можно жить и радоваться, ведь жизнь удалась, правда же, Егор?
Ну же, Егор, ответь, что же ты молчишь?
Вот такие диалоги веду я сам с собой по дороге на работу. Намечается очень интересный, но мучительный для меня проект, я уже видел предложенный мне сценарий, который словно выкинул меня в прошлое, так далеко, что я боялся, что меня парализует от этого узнавания. Наш продюсер где-то откопал какое-то молодое дарование, которое написало просто шедевральную стилизацию шекспировского «Гамлета».
Я сразу же вспоминаю показ на нашем универском фестивале: тёмная комната, кресло в центре, а в кресле он — принц Датский. Бледный, с трагическим изломом красивого рта, боже, как вчера это было.
Это снова морок, но это пройдёт, как только мы приступим к разработке концепции фильма, созданию уже режиссёрского сценария, раскадровке, подбором натуры и всего прочего составляющего. А там кастинг, и там главный герой сотрёт из моей памяти эту ассоциацию насчёт печального образа мрачного и сумасшедшего мстителя.
— Хочу с тобой посоветоваться, — Руслан Викторович, наш продюсер, затягиваясь сигаретой, откидывается в глубоком кресле.
Вот уже часа три мы обсуждаем нюансы будущей картины, работа ещё не запущена в процесс, это даже не подготовительный этап, а скорее экскурс в виденье фильма.
Я вопросительно смотрю на Руслана, если он хочет посоветоваться, значит, решение он уже принял, а мне остаётся только выслушать и принять его.
— Я когда твой фильм увидел на фестивале, я вспомнил ещё один фильм вашего вуза. И там как раз была вот эта наша тема. И актёр, который играл Гамлета, был очень правдоподобен. Почему я ещё и уцепился за этот сценарий, я просто вижу именно его, и я вижу, что снимаешь это именно ты. Он сейчас, конечно, поднялся до небес, что сказать — талант не скроешь, но предложить ведь мы ему можем. Ты понимаешь, о ком я говорю?
О да, я понимаю, Руслан Викторович, не видите что ли, как я побледнел, не замечаете моих в судороге сведённых пальцев? Это невозможно, не надо так, я не смогу. Я не сильный, мне не выдержать этого испытания.