Странница

В его неторопливом выговоре было что-то знакомо прибалтийское.
Под высоким окном оказался стол с кипой толстых тетрадей, смахивающих на амбарные книги. Крупный мужчина неторопливо уселся, извлек одну из тетрадей откуда-то из середки кипы, поднял глаза на Корнея.
— Весь курс по катехизации займет примерно год… Вы знаете это?
Корней не знал, но на всякий случай сказал:
  
— Это понятно. А крещение-то само… оно когда?
— После курса катехизации обычно идут еще индивидуальные занятия. Если вы будете в третьей группе, там занятия ведет сестра Эльжбета. Когда она убедится, что ваши знания достаточны и что вы духовно… подготовлены и как бы… являетесь достаточно зрелым, тогда можно будет определить время, когда вы примете крещение…
Священник говорил размеренно и слегка устало. Он смотрел на хорошо одетого и слегка смущенного господина выжидающе-благодушно, не открывая извлеченной тетради. Господин постарался не выдать удивления и крайней досады. Дело, оказывается, обстояло так, что предполагаемое таинство никак не выкраивалось до ноября, причем не то что до ближайшего, но и до следующего. Порядочки у них тут, однако. Огорчение подкреплялось легким раздражением — нормальным раздражением серьезного городского занятого человека.
— А можно сделать исключение? Ну, чтоб не год, а меньше? В силу особых обстоятельств?
— Исключения, конечно, возможны, — с готовностью сказал священник, — если лицо, намеревающееся принять крещение, страдает тяжелым заболеванием, способным оборвать жизнь непредсказуемо быстро, либо если это лицо уже поставлено в результате болезни или несчастного случая на грань жизни и смерти… тогда процесс катехизации будет ускорен или упрощен…
— Понятно, — сказал Корней, — понятно. И иных вариантов нет. Ну ладно. Тогда запишите меня… Вот в ту группу…
Священник раскрыл тетрадь и снова поднял на Корнея глаза.
— За год вы сможете изучить обряды и как-то лучше понять для себя… решить что-то окончательно.
Корней сумрачно покивал:
— М-да, года мне хватит.
— Год — это, конечно, много, — согласился священник, — но время летит быстро.
Он взял ручку, нашел в конце страницы столбик дат, поставил напротив одной из них точку.
— Паспортные данные? — вкрадчиво поинтересовался Корней.
— Нет, только имя… Занятия по субботам. Суббота у нас завтра. Вас устроит? В два? Есть еще по вторникам.
— Нет, суббота мне удобнее, — решил Корней.
На обратном пути от закрестья к выходу он оста новился у барельефа, изображающего несение Гроба Господня. Потом еще раз скользнул взглядом по сводам и стенам. Убранство показалось ему довольно скромным. По дороге домой старательно восстанавливал в памяти обрывки истории о бунте протестантов против католиков. Первые вроде возмущались избыточной, вызывающей роскошью католических храмов. И многим другим…
Особой роскоши он, надо сказать, не приметил. Скорее, строго. Или, может, это в Москве они себе особо не позволяют…
Домой вернулся к пяти. Майя в своей комнате изнывала над изготовлением какого-то английского текста. Ходила, взглядывая по-совиному и покусывая кончик шариковой ручки. Но сразу же предложила свои услуги в разогревании супа.
— Сам разогрею, — буркнул Корней. — А где мама?
Мама, оказывается, задерживалась в отделении, но звонила и обещала скоро быть. Она и вправду вскоре перезвонила — сообщить, что у заведующего административное дежурство, она ему должна немного помочь, но минут через двадцать выедет.
— Как ты? — спросила после паузы.
— Бодро, — уверил Корней.
— Голова ночью опять болела? Ну, я же видела на столе упаковку баралгина!
— Уже меньше, — успокоил Корней.
— Помнишь, я давала тебе телефон? Ну, врача-психоневролога. Ты еще месяц назад жаловался? Его зовут Акиньшин Станислав Игоревич. Ну, помнишь?
— А, — рассеянно отозвался Корней, — так он же не по этой части. Он психоневролог. Он же не по травмам башки. Тут явно что-то посттравматическое.
— Ну, я тебя умоляю: позвони ему! Я с ним обо всем договорилась! Он тебе и томограмму сделает, там у него знакомый есть, невропатолог. Ну, позвони сейчас. Я с ним сегодня договорилась.
— Ну ладно, ладно, — вздохнул Корней. — Хорошо. Ты, в общем, собираешься, да?
Пока микроволновая печь грела суп, он еще раз заглянул в ванную. Зачем-то еще раз вымыл руки, вгляделся в свое отражение. Шрам от правого угла рта к подбородку был еще свеж и розов. Он бросался в глаза и настораживал. Человеку с таким шрамом можно было бы запросто отказать в приеме на работу. Этому типу не хотелось верить. Что, интересно, думал про него сегодня тот священник-поляк? Да ладно. Его небось шрамом на морде не удивить.
Корней вспомнил настойчивый Ингин голос. Визитку того врача он, конечно, не выкинул. Был аккуратен. Немного поколебавшись, уединился в комнате, развалился в кресле и набрал номер. Почти сразу ему бархатистым голосом ответила медсестра. Сообщила, что Станислав Игоревич сегодня принимает на дому. Велес хмыкнул. Сестра попросила представиться и, услышав его фамилию, добавила в голос еще любезности:
— Ой, запишите, пожалуйста, его мобильный… И домашний. Позвоните, он вас примет.
Инга, похоже, и впрямь провела работу. Корней повертел в пальцах блокнот с последней исписанной страничкой. Домашний номер доктора Акиньшина начинался цифрой 5. Тревожить человека дома Корнею почему-то не хотелось. Решил, что позвонит на следующей неделе, например во вторник…
Инга явилась в начале седьмого и, странное дело, не стала сразу же дознаваться, был ли сделан звонок и каковы результаты. Она была измотана и голодна.
Корней все хотел сосредоточиться, поразмышлять. Планируемые посиделки на кружке при церкви, обещавшие еще аж год ежесубботних посещений, как-то выходили за контур привычных задач. Вот если б сразу… Он исполнил бы с готовностью все надлежащие церемонии. Чего уж там. И сразу мог бы поставить перед Ингой вопрос. Ему почему-то казалось, что ее реакция внесет какую-то ясность. Какую ясность? А если она откажется? И что его вообще побуждало тянуться со странной надеждой к религии и к таинствам, хотя, в сущности, в душе он вовсе не переживал прилива неофитской веры? Скептичный разум легко громоздил ухмылистые «против», благодушно посмеиваясь над унылыми «за».
Например, Корней мог с некоторой грустью признать, что за четыре с лишним года безмятежных общений с женой ему не удалось обнаружить общих интересов сколь-нибудь интеллектуального свойства. Не говоря уж о чем-то духовном. Инга, между прочим, почти ничего не читала. Даже бульварный детектив успешно погружал ее в сон.
Еще он неожиданно вспомнил, что она легко и с удовольствием может выпить грамм двести — триста коньяка или виски, не обнаруживая явных признаков опьянения. Но, перейдя заветную, непредсказуемую грань, становится слегка опасной — в том смысле, что начинает много смеяться и принимает развязный тон. Подвыпив, она легко и весело говорила непристойности, могла некстати затеять любовную игру. Вполне возможно, в захмелевшей Инге проявлялся некий недостаток воспитания, некая изначальная природная непосредственность. Но нельзя сказать, что Корнею это доставляло серьезное беспокойство. Вопреки всем очевидным разницам — в интересах, образовании, воспитании, — ему было с женой хорошо. Всемирная история браков пополнилась еще одним вариантом вопиющего господства телесного над душевным. Хотя, может быть, первое прокладывало путь второму. Вряд ли такая гармония была бы возможна, если бы не готовность Инги мягко подстраиваться и окутывать заботой. В основном она была вкрадчиво-покладиста.
  
 24 
Он бы еще обдумал свое положение, но Инга настойчиво льнула к нему, выказывая признаки возбуждения. Сбивала с мысли. Правда, переход к более активным действиям был противопоказан по моральным соображениям. Уж слишком часто Майя покидала свою комнату, шаркая тапочками в холле и хлопая дверцей холодильника. Дважды заглядывала к ним в комнату — то в поисках любимого нежно-розового халата, то в надежде обнаружить маникюрные ножницы.