Пуанта (СИ)

— Амелия, не пытайся спастись! Нет у тебя шансов! Я сделаю это быстро, или ты хочешь замерзнуть до смерти?! Это дерьмовая смерть!
Еще один выстрел. Вижу отблеск фонаря, а он у него точно прожектор, не то, что мой, но и он дает отблеск. В панике, дрожащими руками, я пытаюсь отрубить свет, а вместо того роняю телефон. Боже, да плевать! Снова срываюсь с места, но на этот раз незамеченной не остаюсь — выстрел приходится мне прямо над головой, и от него я взвизгиваю.
— Ты пырнула меня, но я все еще пытаюсь поступить по-человечески, понимаешь? Ты думаешь, наверно, что я монстр — поверь, это далеко не так, а тебе надо было головой думать, когда ложилась в постель с этим мажором. Такие, как они, никогда не зацикливаются на таких, как мы, дорогая. Мы — это лишь пыль под их ногами, а от пыли детей не заводят.
Еще один выстрел. Я слышу его шаги, они так близко, что словно наступают на пятки, и я признаю — мне нужно избавиться от балласта.
Присаживаюсь у дерева и шепчу.
— Прости меня…пожалуйста, прости…
Кошка смотрит на меня так жалостливо, как будто все понимает, но я не могу просто оставить ее в сумке — так не будет никаких шансов, а если она сбежит, то, возможно ее кто-нибудь подберет и приютит. Я очень хочу в это верить, когда открываю молнию.
— Беги. Убегай…
— Я же говорил. Нет у тебя шансов.
Голос звучит близко, и я резко вскакиваю и поворачиваюсь. На меня направленно дуло пистолета, а поляну освещает свет фонаря. Он реально у него точно прожектор, который парень отставляет на землю, продолжая держать меня на мушке.
— Хочешь, можешь отвернуться.
— Пожалуйста…
— Не проси, я не могу.
— Почему? Просто отпусти меня, и я никогда больше не приеду в Москву. Никогда.
— Не вариант.
— Я обещаю.
— Ты беременна, а это проблема. Вскроется — мне головы не сносить.
— Не вскроется.
— Твой ребенок будет тянуть тебя обратно до конца дней. Его и твоих. Когда-нибудь вы можете случайно встретиться, или…черт, да столько разных сценариев, что, извини, проще спрятать концы в воду. Так как? Ты повернешься?
Я не могу пошевелиться. Мне так дико страшно, что все вокруг будто тает, будто я уже умерла. Перед глазами проносится вся моя короткая, глупая жизнь со всеми ее неправильными решениями. Это правда, по крайней мере для меня — ты видишь все, как в быстрой перемотке, а когда звучит щелчок, мир для меня на миг темнеет.
Кажется, я не умерла. Выдыхаю, потом еще и еще, часто, резко, сухо. Пистолет не выстрелил, парню это не нравится. Он грубо сплевывает, ругается и отбрасывает его в сторону, шипя.
— Патроны кончились, твою мать. Кажется, сегодня не твой день, малышка.
Идет на меня, не меняя траектории. Он даже не хромает, хотя рана есть, мне она не привиделась. Перевязана грязным платком, вся в крови, и вон она, чуть выше коленной чашечки, тогда какого хрена?! Но вопрос это риторический. Вместо поисков ответов, я разворачиваюсь и собираюсь сбежать, а делаю только два шага, когда меня хватают за капюшон. Он резко дергает назад, придушивает меня, потом толкает. Сильный удар приходится на левую часть тела, и я не успеваю оправится от него, когда сверху на меня садится вся эта туша.
Он сжимает мне горло так сильно — это не шутки и не игры. Он хочет меня убить. В голове бьют колокола, легкие горят, я мерзко хриплю, извиваюсь, бью его по рукам, дергаю ногами — ничего. Я такая слабая, что ничего не могу сделать, а мир тем временем теряется в ночной темноте. Она сгущается, звезды тают — все кончается.
Наверно я была на грани, но чувствую, как хватка уходит и делаю глубокий, жадный вдох. Не понимаю, почему он отпустил? Почему? Пока не вижу ужасающую картину — парень бьет ножом мою кошку. Три раза. А как будто по мне. Я ошарашено смотрю на это, пока на лицо летят капли ее крови, меня как будто разрывает на части. Когда он поворачивается, а от еще большего адреналина мой мир становится еще ярче, я вижу кровоточащие полоски у него на роже — она на него напала. Чтобы спасти меня.
Это так сильно бьет обухом по голове, что я застываю, но когда он двигается в мою сторону, тут же отмираю и бью его по лицу ногой. Ловит удар носом, кровь снова брызгает во все стороны, а он взвывает:
  
— Сука-а-а!
Кажется теперь пощады ждать нет смысла, если она вообще была. В следующий миг все его тело летит на меня острием впереди, и все, что я успеваю, это выставить руки и схватить его за запястья.
Он сильнее меня намного. Давит всем весом, рычит, его кровь капает мне на лицо, но я не сдаюсь. Вдруг понимаю, насколько все реально, и понимаю, что если я не буду бороться — мой ребенок умрет. Это дает сил. Я ору, но продолжаю держать.
— Сука, сдавайся, я уже заколебался с тобой возиться.
Сильный удар приходится по лицу. От него я теряю фокус, теперь моя кровь стекает по подбородку, а в ушах дико звенит. Дезориентация — вот как она выглядит. Я стараюсь моргать, чтобы вернуть своему мозгу все способности, и у меня получается за секунду до того, как лезвие вошло бы мне прямо в живот. Я хватаюсь именно за него, ору от боли и лягаю его между ног — это помогает сбавить немного давление, но не сбросить его со счетов.
Мои силы на исходе. Я это чувствую. Плачу. Понимаю, что мне не выбраться — нет у меня шансов, прав он был. Их нет. Я никогда не увижу своего ребенка, и Макса…я его больше не увижу даже издалека…
И вдруг все прекращается. Давление ослабевает, я испуганно смотрю на нож, но он и вовсе падает из его рук, а когда поднимаю взгляд — понимаю. В его голове еще один. Знакомый мне с детства кинжал с ярко-красными камнями на рукоятке.
— Папочка…
Он сбрасывает его с меня, как мешок с мусором, тяжело дышит, смотрит на тело, потом поднимает взгляд на меня, и я шепчу еще тише.
— Папочка, ты пришел…
Амелия; 23
С глаз срываются слезы. Я быстро их вытираю и притворно усмехаюсь, тихо протягивая.
— Он всегда любит эффектно появиться…
Макс шутки не оценивает. Он смотрит в пол, сложа руки замок и уткнув в них лицо, поэтому все притворство уходит и у меня. Я откашливаюсь, ерзая на месте, потом хмурюсь.
— Тело, которое ты видел — это какая-то наркоманка. Ее выбросили на обочину, Хан нашел в соседнем поселке в морге. Это был явный глухарь, и они его просто продали нам.
— Тот следователь знал? Жирный этот.
— Да. Он говорил с папой. Насколько мне известно, конечно, потому что меня увезли почти сразу.
— И его тоже.
— Да.
— Зачем?
«Чтобы ты его не узнал…» — думаю, а сама пожимаю плечами.
— Чтобы не было вопросов.
Да, я не рассказала ему все, но не уверена, что это я ради себя сделала — скорее ради него. Глупо отрицать, я не хочу причинять ему еще боли, по крайней мере не сейчас…
Макс этого не понимает. С одной стороны, слава богу, с другой же все не так однозначно. Он поднимается на ноги, разворачивается, а когда слышит, что я снова хочу что-то сказать, тихо предупреждает.
Не сейчас, Амелия. Просто…молчи. Я так зол на тебя, что это ничем хорошим не кончится, так что…молчи. Ешь. Через час я отвезу тебя обратно.
«За все приходится платить, да?» — усмехаюсь про себя сквозь слезы, — «Он злится на меня. Винит за то, что я поставила под угрозу нашего ребенка, потому что я решила скрыть правду. Так и есть, и, наверно, я готова заплатить эту цену…»
***
Я молчу ровно до того момента, пока мы не отъезжаем от высотки в центре, снова попадая в пробку.
— Черт, как вы здесь живете.
Макс не отвечает, игнорирует, лишь сильнее сжимая руль, и на это я уже усмехаюсь.
— Нам надо решить, что будет дальше, поэтому тебе бы лучше засунуть все свои эмоции себе в задницу.
— Спасибо, милая, за очень ценный совет.
— Не за что. Значит так… — задумчиво покусываю губу, решая начать с основного блюда, чтобы долго не ходить вокруг да около, — Жить в одном доме с твоей семьей мы не будем.
— Это не обсуждается.
— Вот именно. Я сниму квартиру, ты сможешь приезжать, я не против. Обозначим время…