Пуанта (СИ)

— О, ты хочешь перейти сразу к делу? — шепчу с ухмылкой, — Ну давай. Шлюх же трахают в туалетах, да? На мне как раз нет трусиков. Можешь даже кончить в меня, правда это дополнительная услуга, но ничего. У тебя много денег, ты можешь себе это позволить. Кстати, дорогой, на будущее. Неплохо было бы подарить мне пару побрякушек, а то ты проиграешь на выставке своим коллегам. Я должна выглядеть, как елка и…
— Боже, да заткнись ты!
Макс резко отстраняется от меня и отходит на шаг, уперев кулак в стену. Опускает взгляд. Тяжело дышит. Думаю, что я его нехило так подкинула, и это забавно с одной стороны, но я не улыбаюсь. Наблюдаю за ним, молчу, а потом тихо говорю.
— Ты хочешь окунуть нашего ребенка в это все? Серьезно?
— Я хочу сделать все правильно, — также тихо отвечает он, хмуря брови, но не поднимая глаз, — Когда он вырастет…я не хочу, чтобы он чувствовал себя…брошенным или ненужным. Он не мой грязный секрет, понятно?!
Яростно закончив свою мысль, он смотрит мне в глаза с таким тяжелым осуждением, что сердце мое наполняет вина не менее тяжелого характера. Знаю, что он хочет это сказать — ты в этом виновата. Ты его скрыла. Ты, все ты, и с какой-то стороны он прав, черт возьми. У меня была возможность вернуться и все рассказать, просто я решила иначе.
Не знаю, что теперь мне отвечать, но Макс словно и не ждет этого. Он вдруг закрывается, поправляет пиджак и кивает, убрав руки в карманы.
— Хорошо, будь по-твоему. Пока никакой публичности.
— Пока?
— Пока. Я подумаю над твоими словами и решу, как действовать дальше.
— Ты решишь?!
— Я дам тебе знать, не переживай, — усмехается, а потом осматривает меня с головы до ног сомнительным взглядом и хмыкает, — Кстати, платье красивое, но в этом твоей заслуги нет. Если ты думаешь, что я тебя хочу — ты глубоко заблуждаешься.
«Вот козел!» — злобно хмурю брови, — «И почему меня это волнует?! Да плевать!»
Макс смакует, это меня гораздо больше остального бесит, поэтому в следующий миг я мерзко улыбаюсь и отрываюсь от зеркала, плавно выпрямляя спину. Смотрю точно в глаза. Закидываю нога на ногу и приподнимаю одну бровь, фиксируя, как взгляд его сам собой обращается ниже. Разглядывает. Врет. И это забавно.
— Если ты хочешь так, пожалуйста, мой милый, но знаешь? Если ты уж собираешься врать, не прижимайся так близко, чтобы в следующий раз я не почувствовала, как жестко у тебя стоит.
О. Да. Шах и мат, сучка! Наблюдать, как его злость снова вырывается и берет в руки весь контроль — просто превосходно, и я улыбаюсь. Улыбаюсь так широко, что щеки болят, свечу ярче солнца, и он неожиданно отвечает. Как раньше. Смешком. Не ледяным, тем самым теплым, настоящим. А потом он делает ход, давая мне понять еще кое что: это не конец, дорогая, так, лишь простой шах, который очень просто исправить.
Макс подходит ко мне вплотную, самолично расцепляя ноги, также самолично и невероятно нагло он их раздвигает и резко дергает меня на себя. Все под его взглядом, от которого я не могу оторваться, и от которого у меня бегут мурашки. Черт возьми…
— Говоришь, могу в тебя кончить? Отлично. Ты же помнишь, как я ненавижу презервативы?
Звучит это как-то настолько смешно, особенно в свете наличия у нас ребенка, что из меня вырывается смешок, который я не контролирую, и почему-то даже не собираюсь его отталкивать. Сюр, бред, но я прикрываюсь игрой и своим абсолютным нежеланием проиграть ее.
«Сомневаюсь, что он станет…эм…да нет, не станет! Сюда войти может каждый, включая его жену, это совсем странно! Провоцирует! Точно! Держись!»
Держусь. Поэтому мы оба молчим, он продолжает сжимать мои бедра, я продолжаю смотреть ему в глаза, когда он тихо шепчет.
— Хорошо, что ты сняла линзы. Карий — не твой цвет.
Дверь за его спиной открывается, спасая меня от глупости «ради победы». Так я прихожу в себя, а Макс резко поворачивает голову и рычит.
— Вышла.
Перечить ему не смеют. Дверь тут же закрывается, а я отстраняюсь, освобождаясь от его рук.
«Боже, что ты вытворяешь…» — но Макс на это не реагирует, хотя снова покрывается коркой льда, усмехается. Благо не так ядовито, как раньше, но все равно недостаточно, чтобы не дать мне возможность снова ощутить пусть легкое, но презрение.
  
— Слезай с камня, задницу простудишь, идиотка.
Как мило. Забота. Хмыкаю, но следую его совету, мне ведь действительно холодно на нижнем этаже. Теперь я это замечаю, и слегка краснею от осознания того, что всего несколько секунд назад, мне было дико жарко. Макс тем временем снимает пиджак и накидывает мне на плечи, слегка хмурит брови.
— Достаточно было просто сказать, а не наряжаться, как на трассу.
— А ты даешь мне что-то сказать? Ха, очень смешно.
— Все, что ты говоришь, дико бесит меня, а мой сын итак меня боится.
Снова этот взгляд, полный осуждения и вины, от которого я ежусь и опускаю свой в пол. Мария права, он хочет знать, что произошло, но не спрашивает. Почему?
— Я отвезу тебя к себе, не хочу, чтобы Август видел, что его мать синее бомжей на вокзале.
— Не надо утрировать, ясно? Я не такая пьяная.
— Ты еле ноги переставляешь.
— Но…
— Не спорь. Ты сегодня уже получила свой компромисс.
«Ба-лин…» — тут мне крыть нечем. Все получить невозможно, поэтому я следую за ним и молча стою позади, пока он объясняется с друзьями.
Стараюсь абстрагироваться от взглядов и прочего, вместо этого разглядываю фойе. Красивое, богатое, элегантное — Марина все-таки спец в гостиничном бизнесе, как и во много другом тоже. Например в подставах…
«Интересно, это была все-таки она?» — думаю, сидя на переднем сидении его машины, хмурю брови.
Я очень сомневаюсь, что он знает. Конечно нет. Кошусь на его профиль, Макс, думаю, чувствует это, но не подает виду. Он только выбивает ритм на руле, придирчиво разглядывая пробку, и я расслабляюсь и подтыкаю голову рукой, чтобы дальше пойти на еще один компромисс. Рассудив, что это вроде как «положительного» подкрепление удачной для меня динамики, я тихо говорю.
— Он любит смотреть разные, познавательные шоу.
Макс резко замирает, а я выдыхаю и хмурю брови, продолжая.
— Динозавры — это его страсть. Еще он любит пиратов, но это из-за Богдана. Тот показал ему «Пиратов карибского моря», когда сидел с ним, еще и разыграл сценку, так что теперь Август от них просто в восторге. Он ненавидит, когда ему в чем-то помогают. Я имею ввиду…в бытовом плане. Август как-то снес у нас дома банку с красками, все залил вокруг, и я хотела вытереть, так он устроил такую истерику. Даже не так…выговор. Отчитал меня, как школьницу, а потом весь день обижался. Это было забавно…
Александровский продолжает молчать, и я бросаю на него короткий взгляд, чтобы убедиться, что он вообще слушает, и тут же внутренне умираю. Макс слушает внимательно, словно ловит каждое мое слово, за что я себя ненавижу окончательно. Представляя себя на его месте, мне все становится ясно. Я бы тоже ненавидела, тоже презирала, мне бы тоже было обидно и больно, поэтому еще тише я говорю то, чего не хотела говорить вообще никогда.
— Это было очень сложно.
Не смотрю. Не хочу смотреть на него, потому что мне страшно. Знаю, что он понял о чем я, но все же поясняю через силу.
— Сбежать тогда…Точнее принять это решение. Мне было сложно.
Макс усмехается злобно, от чего у меня размывается взгляд, и я закрываю глаза, не давая слезам воли.
— У меня не было другого выбора.
— Молчи.
— Макс…
— Я сказал, молчи, — хрипло отбивает, трогаясь с места, — У тебя был выбор, Амелия.
«Нет, его не было…»
Но я молчу, не говорю этого, потому что понимаю — если начну, точно опущусь до заливания этого шикарного салона своими слезами. А это делу не поможет точно…
***
Он привозит меня в свой пентхаус, о котором без устали говорит Астра. Понятно почему. Помню ту квартиру на пятьдесят втором этаже, помню другие свои пристанища, но это не идет ни в какое сравнение — обстановка просто шикарная. Коричневые, мягкие тона, стильные детали, модные решения — черт, а он знает толк в роскоши. Мы, если честно, попроще, хотя думаю, что у папы примерно столько же денег.