Там за горизонтом (СИ)

Почему я все-таки решил уйти. Для этого есть несколько причин. Во-первых, нет никакого желания вступать в Гражданскую войну, и воевать против своих же русских людей, которые мыслят несколько иначе, чем большевики. Учитывая, что в своем большинстве, за белых воюют обычные крестьяне, которые привыкли к своему укладу, и ничего менять не хотят, в чем же интересно заключается их вина? Точно так же не хочу воевать и со стороны Белой армии. Именно потому, что и с этой стороны, воюют те же крестьяне и рабочии, которым задурили голову о равенстве и братстве и погнали на фронт.
  
Во-вторых, я видел во что превратится все это равенство и братство, через каких-то семдесят лет, когда «Союз нерушимый республик свободных» вдруг в одночасье рухнет, а братские республики разбегутся в разные стороны обернутся против России, обвиняя именно ее во всех неудачах и грехах. И участвовать в этом, очень не хочется. Ну, что это за «Нерушимая держава» котора смогла простоять всего семьдесят лет. Фактически одно поколение. Стоило тем руководителям, что создавали страну уйти в небытие, как страна тут же ушла в небытие.
Решив все это для себя, загрузил сани провизией и одеждой, не забыв прихватить и винтовку, и отправился на заимку, рассчитывая пересидеть там крещенские морозы, а после отправиться в Омск, где попытаться сесть на поезд, идущий в сторону Москвы. Это был самый оптимальный путь на запад. Очень надеялся на то, что мало кто обратит внимание, на очередного беженца-пацана, с пошарпанным вещмешком за плечами, и баулом со старым тряпьем.Очень кстати нашлась бумага с печатью земской управы, в которой говорилось, что я Матвей Евсеевич Сердюков, являюсь уроженцем деревни Лисино, Муромцевского уезда, Тобольской губернии. Двадцать девятого октября, одна тысяча девятьсот третьего года рождения. Хоть не паспорт, но все же хоть какая-то бумага. В этот момент мой взгляд зацепился за дату. Получается я появился здесь как раз на свой, точнее дедов день рождения. Интересно. Ну праздником я бы это вряд ли назвал, но совпадение налицо.
На этот раз я решил сократить путь, все же тащиться по рекам хоть и легче за счет ровной дороги, но гораздо дольше из-за расстояния. И поэтому пошел напрямки через лес, благо, что знал его как свои пять пальцев. Да и напрямую оказалось гораздо ближе, и уже примерно к двум часам по полудни, я подходил к месту, где располагалась наша заимка, уже предвкушая горячий чай, и тепло затопленной печи.
Едва выйдя на край обрыва и собираясь перейти на тропку, ведущую вниз, я вдруг увидел стоящие на льду реки сани, загруженные какой-то поклажей и сеном. В упряжке находилась лошаденка с меланхоличным видом посматривающая по сторонам и время от времени, потряхивающая гривой. Было похоже, что лошадка слегка под замёрзла, потому как постоянно переступала копытами стоя на месте, и вздрагивала всем своим крупом. От неожиданности я даже присел, схоронившись за каким-то деревом и решил посмотреть, кто же это здесь появился.
В появлении чужака, в общем-то не было ничего странного. Охотничья избушка, собственно и была поставлена в этом месте, для того, чтобы случайный прохожий сразу же отыскал ее. Вдруг это окажется человек, который заблудился, оголодал, и очень замерз. Для этого в избе всегда имеется некоторый запас дров, провизии, и даже старое ружье, с парой патронов. То есть здесь всегда можно найти для себя кров, еду, и ночлег. Именно поэтому наличие телеги меня не удивило. Это вполне мог оказаться какой-нибудь охотник, из дальнего села, который проезжая мимо решил остановиться, чтобы погреться, и скажем пополнить имеющуюся в домике провизию.
Но учитывая сегодняшнюю обстановку, просто так срываться с места и бежать к дому с раскрытыми объятиями и криками:
— Привет, я тоже местный охотник, давай знакомиться! — Явно не стоило.
Именно поэтому я и решил понаблюдать за входом. Тем более, что лошадку не распрягали, следовательно, находящийся в доме человек, должен вот-вот появиться снаружи. Честно говоря, я уже устал ждать, когда наконец у раскрытой двери избушки не появилась довольно знакомая личность. Мужчина, согнувшись в три погибели, волоком тащил за собой знакомый мне ящик, явно извлеченный из тайника, и неизвестно как поднятый наверх. Ведь я точно помнил, что в каждом подобном ящике, находится по меньшей мере пять пудов золота. Согласитесь, вытащить из погреба восьмидесятикилограммовый ящик, не так-то просто. Впрочем, учитывая то, что мужичок, не появлялся довольно долго, наверняка он вытаскивал из подвала отдельно содержимое ящика, а затем складывал его обратно и уже волоком тащил к саням.
Если он сейчас сядет в сани, и уедет по своим делам, можно будет считать, что мы мирно разминулись. Если же он отправится обратно в избушку, и вновь спустится в погреб, то, наверное, стоит его подкараулить на выходе, и кое, о чем поспрашивать. А то, кто знает, вдруг он перевозит все это в какое-то другое место, и решит вернуться обратно, застав меня врасплох. Да и вообще, оставлять у себя за спиной этого человека, было неразумным. Кто это такой, я узнал можно сказать с первого взгляда. Потому что видел его как минимум дважды. В первый раз, когда только попал сюда, когда он с каким-то офицером расстреливал солдатиков, а после избавлялся от трупов. И второй раз в Муромцево, куда я однажды приезжал на местный рынок, обменять выделанные шкуры на какую-нибудь провизию. Это мичман как раз крутился на своем пароходике. Том самом, что некогда приплывал к моей заимке.
Сейчас, он прибыл на санях. Учитывая то, что полк белогвардейцев давно покинул село, я предполагаю, что мужчина, разочаровался в борьбе «за правое дело» белой армии, под предводительством Колчака, и решил отправиться в бега, заодно прихватив средства для нормальной жизни. А иначе зачем он так мучается, перетаскивая ящики с драгоценностями к своим саням. Мужчина между тем дотащил до саней ящик, с трудом перевалил его через борт. Пару минут постоял, собираясь с духом, с вновь скорым шагом отправился к домику. Я же, дождавшись, пока он скроется внутри, и дав ему некоторое время для того чтобы он слез в погреб, оставил на обрыве свои санки, а сам постаравшись сильно не шуметь, быстренько спустился вниз, и подхватив с поленницы, подходящую чурочку, притаился возле дома за распахнутой настежь дверью.
Ждать пришлось, довольно долго. Все это время из избушки до меня доносились некие звуки, судя по которым, мужчина скорее всего, частично освободил внизу один из ящиков, затем поднял его по лестнице в дом, после чего несколько раз спускался вниз, и вновь поднимался на верх перенося драгоценности и укладывая их в поднятый им ящик. От долгого стояния, почти без движения на одном месте, я основательно замерз, и еле сдерживал себя, от того, чтобы сорваться со своего места и попробовать все решить в избушке, хотя и допускал, что мужчина наверняка вооружен, да и учитывая то, что он все-таки почти офицер, то наверняка подготовлен в этом отношении гораздо лучше меня.
Почему почти? Ну, может в русской армии или на флоте прапорщики и мичманы и считались офицерами, хоть и младшими, а вот в советской армии, они скорее числились унтер-офицерами. Не зря же говорили, что: «Курица не птица — прапорщик не офицер». Отвлекшись на свои размышления, я едва не пропустил момента выхода мужчины из дома. Заметил его фактически тогда, как из-за двери показалась его кормовая часть, а следом и полусогнутая спина. Тот, как раз в это время согнувшись волок по земле очередной ящик с драгоценностями, и потому больше смотрел вниз, чем по сторонам. Впрочем, заметив его выходящую из-за дверного полотна согнутую спину, я тотчас поднял увесистую чурку, и едва его голова оказалась в поле моего зрения, как тут же опустил полешко на его прикрытую офицерской шапкой головенку.
  
Ничего подобного я раньше не делал, и потому постарался нахлобучить его со всей дури. Впрочем, мужчина, хоть сразу же и рухнул с копыт, и потерял сознание, но судя по пульсу был еще вполне живым. И это меня, честно говоря обрадовало. Уж очень хотелось поспрашивать его о том, о сем. Да и так, поговорить за жизнь.