Крушение

— Вы на Волгу? К переправам?
— Рад бы подвезти, но разминемся.
— На Дон — пожалуйста… Там у нас делов хватает не меньше, чем в городе.
— Мели больше, — возразил Бусыгин. — Чего же меня в город потребовали? Зазря, что ли?
Шофер высунулся по пояс из кабины, оглядел его с ног до головы и зацокал языком, приговаривая:
— Таких, ваше величество, берут на этажах драться!
— Катись своей дорогой!
— Да, да, высок и силушкой не обделен.
Бусыгин махнул рукой и, наказав регулировщице поймать попутную машину, сошел на обочину дороги и присел на потрескавшуюся от жары землю. Подумал без всякого повода: «Эх, и война долгая, побери ее черти, ни конца ей, ни просвета. Думали под Москвой с врагом разделаться, потурим и — крышка немцу, выдохнется. Тогда я и Лешку уже звал к себе в Сибирь на вольное житье–бытье… Ан не вышло, опять завязался тугой узел… Ишь куда басурманы полезли, в степи, к морю теплому». Степан поглядел себе под ноги, смахнул муравьев, ползших вверх по голенищам сапог, и опять отдался размышлениям. Думал он сейчас о том, как радостно найти настоящего друга, с которым можно в бою переможить и беды, и смертные опасности, но и тяжко, когда судьба разлучает с таким другом. «Ты, Алешка, хоть и успокаивал: мол, человек не песчинка, затеряться не может. Говорил мне: «Птицы по весне через моря и океаны летят, мозоли под крыльями набивают или, как коростели, пехом топают тыщи верст, чтобы вернуться в свое гнездовье… А мы и подавно не заблудимся на путях–дорогах…» Это верно. Но, а все же… Расстались вот — и словом не с кем перекинуться, огоньку никто прикурить не даст».
Кручинясь, Степан облокотился на колени, подпер ладонями голову. Он мог бы просидеть долго, но сзади ктото окликнул озорно:
— Мужик, помог бы слабому женскому полу!
Бусыгин, оглянувшись, увидел Ларису со сломанной рукояткой скребка. Встал, шагнул навстречу и пожал руку так, что Лариса слегка даже присела.
— Мог бы и потише… — без обиняков сказала Лариса и спросила: — Далеко топаешь?
— Все туда же, — неопределенно кивнул в сторону фронта Степан. — А ты как сюда попала?
— Регулирую движение. Без моего флажка, думаю, и весь фронт перепутался бы, — сказала она и поглядела на него в упор. — Чем ты недоволен?
— Доволен, — рассеянно ответил Степан. В душе он все еще переживал разлуку с Алексеем Костровым и, отвечая этим своим мыслям, вслух проговорил: — А-а, нечего тужить — увижусь…
Лариса побледнела.
— Я тоже так думаю, Степа, обязательно увидишься, — сказала она с намерением поддеть. — У меня тоже знакомств уйма. И больше — лейтенанты… Слушай, Степа, не знаешь, что за причина? Каждый проезжает и норовит адрес заполучить. А ведь в день через контрольный пункт проедет прорва лейтенантов.
Бусыгин слушал ее стрекот, переминаясь с ноги на ногу.
— Виды на тебя имеют, — выдохнул наконец он. — Им только поддайся, враз задурят голову.
— Фи! А этого не хочешь! — Лариса показала ему нос и потом уже всерьез сказала: — Это, Степа, я могу с тобой позволить чего угодно. Потому как люблю тебя и знаю, ты без меня денька не можешь спокойно прожить. А со всякими проезжими лейтенантами… — Она забежала наперед и, глядя ему прямо в глаза, сказала: — Слушай, Степан, идея! Не хочешь ли быть генералом? Только честно сознайся…
Его подмывало получить звание, ведь Костров уже стал капитаном, вне очереди дали.
Лариса не переставала тараторить:
— Ну, не сразу, конечно. А лет через пяток, когда мы поженимся и у нас куча детей будет.
«О боже!.. Куча детей!..» — внутренне содрогнулся Степан, а вслух проговорил, багровея:
— Если тебе так невтерпеж… Заришься на какого генерала, то можешь уже теперь, не откладывая, натурального иметь!
— Дурень! — сказала Лариса и, поймав его за прядку волос, наклонила аж до самой земли. — Ты будешь такие гадости говорить?
— Не бу–у–ду… — гудел в ответ довольный Степан.
— У меня знакомый генерал завелся, — продолжала Лариса, — Вот на этом местечке, у клумбы познакомились. Приезжий он, с фронта. Стоит намекнуть ему: «Мол, есть у меня жених Степан Бусыгин. Воюет знатно, а рядовой». Глядишь, и даст лейтенанта. Через три месяца новое звание присвоят. Потом в капитаны прорвешься. В майоры. Я уже, по секрету скажу, подсчитала… Если ты таким образом будешь взлетать по служебной лесенке, то, поверь мне, кончишь войну в звании генерала!
 
Бусыгин, морщась, отвечал:
— По лесенке нужно начинать с нижней ступеньки. И не взлетать, а подниматься. Иначе, чего доброго, и свалиться можно.
— Есть взлетают и не падают, — горестно вздохнула Лариса. — Да уж ладно. А то можем в дым разругаться.
Невдалеке, за балкой по подножью взгорка тянулась дубовая роща. Поглядев на нее, Степан сказал:
— Ну пойдем, я тебе черенок для лопаты срублю. А касаемо генерала — обдумать надо… — И усмешливо добавил: — Не к спеху.
— Конечно. Можно потерпеть! — улыбнулась Лариса и посмотрела на большие ручные часы Кировского завода. — А у тебя время есть? Не накажут?
— Кто меня может наказать? За что? — В его голосе чувствовалось достоинство. — В конце концов может окопный человек порох из шинели выдуть!
Шли они прямой стежкой к роще. Роща была тронута багрянцем; листья молодых дубков опалило горячим солнцем, и они отливали позеленевшей медью. В воздухе плыла длинная белая паутина. На душе у Степана стало просторно, грудь распирала радость, и ни о чем так не хотелось думать, как о спокойной жизни. Даже отдаленные взрывы не то снарядов, не то подземных минных зарядов казались нереальными, какими–то потусторонними, — до чего же, солдат, надоела тебе война, как ты натосковался по молчанию земли!
Лариса положила вытянутую руку на его плечо, сдерживая этим его солдатский шаг. Она думала: «Какой же ты еще черенок сделаешь?.. И надо ли было тебя занимать этим? Пожалуй, лучше бы гимнастерку тебе постирать, весь ты просолен, бедный». Лариса ловила себя на мысли, что вот ждешь близкого человека, сердце, кажется, готово для него вывернуться, значимые и выстраданные слова копишь для него, а встретишься — полыхнет по твоим щекам румянец и становится все обыкновенным, будничным и простым.
Не оттого ли Степан и Лариса теперь молчали. Нет утомительнее и хуже всего ожидать, и нет большей радости, как при встрече молчать. Слова не нужны. Они уступают чувствам.
— Может, срубим вон тот парный дубок? — зайдя в рощу и увидев два вплотную росших дубка, сказал Степан.
— Жалко. Они, как два дружка, поддерживают себя. Давай поищем, — сказала Лариса.
Жидкая, прореженная роща уже кончалась. Лариса, развеселясь, с разбегу перепрыгнула через высокий пень, побежала на взгорок.
— Эй, Степа, держи меня, а то упаду! — озорно крикнула она, цепляясь ногами за корневище и понемногу скользя вниз. Бусыгин подбежал, успел подставить ей РУку.
— Ну и рука у тебя… Ты сильный, Степа, да? — сказала она, сверкнув живыми глазами, и добавила: — Давай я тебя подтяну. Я тоже сильная.
— Куда тебе, девушке, — надорвешься! — небрежно бросил Степан и продолжал осторожно подталкивать ее сзади.
В одном месте откос горы был почти отвесным. Лариса занесла одну ногу вперед, потом, наклонясь, ухватилась руками за голые корневища, и Степан увидел ее длинные, налитые мускулами икры ног… Толчком ударило ему в голову, колыхнулось сердце. Волнуясь, он отвел взгляд…
Потом они лежали. Лежали одни, на продуваемом прохладой взгорке. И с надеждой и страхом думали об одном и том же. Раза два стрекотнула пролетная сорока. Не услышали. Степан вдруг обхватил Ларису, прижал ее к груди, привставая на колени…
Через некоторое время, усталые, изморенные, сели. Оправляя юбку, Лариса сказала просто и строго:
— Что ты наделал?.. Ма–а–ма! — вдруг вскрикнула она и заплакала.
Бусыгин на миг растерялся, боясь, что услышат, но на взгорке млела потаенная тишь, будто ради того, чтобы только укрыть их, и Степан начал огрубело–скрюченными пальцами неловко вытирать с ее щек слезы — крупные и частые.