33 желания (СИ)

Хлопком закрываю дверь и бросаю на подруг взгляд исподлобья. Те немного растеряны, не знают, чего ждать: припадка злости или слёз. Но вместо этого, когда мне наконец удаётся осмыслить произошедшее заново, я начинаю неистово ржать. Заливаюсь хохотом в голос до истерики, до боли в животе.
— Ты чего? — испуганно спрашивает Светка.
— Да просто представила реакцию этого курьера, что доставил цветы, — сквозь слёзы отвечаю я. — Прикинь, какой день у него. Не думал, не гадал — попал в порнуху про доставщика пиццы.
Девчонки тоже смеются, но как-то осторожно, то и дело мониторя мою реакцию. Я держусь уверенно, хотя и чувствую, что с каждым вздохом сил остаётся всё меньше. С расстройства всегда руки опускаются. Да и вчерашний выпитый алкоголь даёт о себе знать. Что ни говори, а после тридцати от похмельного синдрома не избавиться так просто. Эх, где мои студенческие годы?
Подавив в себе разочарование и нахлынувшую тоску, я выдаю дежурную улыбку и возвращаюсь за стол. Подруги присоединяются ко мне, и мы начинаем заново с того места, где остановились. Вино выпивается и разливается заново, в ход идут холодные и горячие закуски. Заходит разговор о Светкиной работе. Она редактор оппозиционного издания, и живётся ей в последнее время совсем не сладко. Алёнка тоже жалуется, что невозможно стало работать спокойно. В универе у них весь ректорат двинулся на политике. Я начинаю понимать, насколько мои проблемы незначительные по сравнению с тем, что происходит вокруг. Это одновременно и тревожит, и успокаивает. Я забываюсь, хотя небольшой груз на сердце всё равно остаётся.
Мне удаётся выпроводить подруг только к вечеру. К тому времени я начинаю чувствовать себя пустой оболочкой без мыслей и сил. Убирая со стола, натыкаюсь на ту самую записку, спрятанную под тарелкой с оливье. Хочу смять её и выбросить, но отчего-то рука не поднимается. Так что я просто отправляю её в ящик с пакетами и прочим хламом.
  
Часть 8
 
Странный какой-то получился день рождения. Всё смешалось: эмоции, чувства, как в каком-то дурацком ромкоме. Я стою на кухне, навалившись спиной на холодильник, держу в руках почти нетронутый мясной рулет, а мысли витают где-то далеко. И хотя рефлексировать уже нет смысла, я всё равно продолжаю думать об этом курьере. Интересно, ему понравилась эта ночь? Думает ли он о том, что случилось? Понимаю, насколько глупо задаваться такими вопросами. Но что мне ещё остаётся?
«Не думала, не гадала Мария Николавна, что вот так вот быстро её убеждения рассыпятся, — усмехаюсь про себя. — Рассыпятся будто карточный домик, всего лишь навсего после одного хорошего секса». Спрашиваю себя, действительно ли он был таким и понимаю, что дело даже не столько в сексе, сколько в деликатности, имитации заботы и ласки. Это было почти как с Вадимом, только лучше. Отчаяннее, честнее, чувственнее. Будто за этим диким танцем двух разгорячённых тел есть нечто большее. Какая-то иная близость.
— Ну и что мне с этим делать? — спрашиваю вслух, глядя на рулет. И даже мне самой вопрос кажется двусмысленным.
Перекладываю рулет в большой контейнер и иду к соседу дяде Саше. Припоминаю, что чуть меньше месяца назад он похожим образом делился со мной клубникой с огорода. Не сказать, что это у нас устоявшаяся практика — носить друг другу гостинцы, да и не очень хочется напрашиваться на поздравления, но я так и так собиралась зайти справиться о здоровье. А тут просто не с пустыми руками. Да и какой мужчина не будет рад мясу?
Накидываю вязаный кардиган поверх платья, подхватываю со стола контейнер и выхожу на лестничную клетку. Звоню в дверь: один раз, второй, третий. Ответа нет. Смотрю на часы в телефоне. Может, спит уже? Хотя вроде восемь только.
На площадке прохладно и тихо. Воздух влажный и пахнет озоном, как перед грозой. Порой сквозь открытые окна подъезда с улицы доносятся рёв мотора автомобилей и людские голоса. А за соседской дверью вопит котяра. Истошно так. Ещё и дверь царапает когтями. Вспоминаю, как пару раз видела его, когда тот выбегал сквозь приоткрытую дверь. И чего разорался? Может, ушли и забыли покормить? Почему-то как-то совсем не к месту вспоминаю рассказ одного из подчинённых приставов про съеденную котами бабку. Здравый смысл подсказывает, что это всего лишь профессиональная байка, но я всё же нервно дёргаю ручку двери. Та поддаётся.
 
Осторожно заглядываю внутрь. Кот проскальзывает в открытую брешь, но не уносится прочь, а вьется у ног, ластится. Я делаю несмелый шаг внутрь.
— Есть кто дома? Дядь Саш? — зову вполголоса, а у самой мурашки по коже от того, как темно и тихо в квартире.
Никто не отзывается. Меня с порога окутывает типичный до безобразия запах стариковского жилья. Переминаюсь с ноги на ногу на коврике у порога. Пытаюсь сориентироваться, найти выключатель в прихожей. Инстинктивно прижимаю одной рукой к груди контейнер, другой шарю по стене. Предчувствие чего-то скверного продолжает разрастаться внутри. Успокаиваю себя тем, что хозяин, возможно, просто, уходя, забыл запереть дверь. Надеюсь, что так оно и есть на самом деле. Я даже готова пережить момент неловкого объяснения того, как оказалась здесь.
Едва мне удаётся включить свет, котяра убегает на кухню. Рыжий полосатый хвост только и успевает мелькнуть в проёме. Смотрю ему вслед и не решаюсь идти дальше. Всё-таки дом чужой. Да, не заперто. Да, кот голодный. Но с какой стороны ни посмотри, а действия мои выглядят немножко незаконными. Вздыхаю тяжело и уже собираюсь повернуть назад, как вдруг замечаю то, от чего кровь стынет в жилах. В стекле старенького советского серванта у входа на кухню, я вижу отражение распластанной на полу человеческой фигуры. Машинально достаю телефон и не снимая тапок бегу на кухню. Отпинывая кота, склоняюсь над дядей Сашей. Он лежит желтовато-бледный бездыханный. Расстёгиваю верхнюю пуговицу фланелевой рубашки, пытаюсь нащупать пульс. Прислушаться к дыханию. Вроде живой.
Набираю сто двенадцать, объясняю ситуацию, диктую адрес. Пытаюсь унять дрожь в ладонях и сообразить, что делать дальше. Диспетчер сказала: «Ожидайте», а что ещё делать не сказала. Может, первую помощь оказать какую-то надо? Но я ведь не знаю, что с ним. Осматриваюсь в поисках каких-нибудь сердечных таблеток. Что, если он умрёт до приезда скорой? На глазах сами собой наворачиваются слёзы.
И я не знаю, кого мне жалко в этот момент больше: доброго старичка-соседа или саму себя, потому что на меня всё это свалилось. Знаю, что валить все жизненные неурядицы и обстоятельства в одну кучу такая себе идея. Но под действием эмоций логика отступает на второй план. Отползаю на коленях к стене и прислоняюсь к ней совершенно без сил. Голодный котейка беспокойно трется рядом, мурчит. Мяукает сдержанно, будто понимает всю трагичность момента. Глажу его на автомате, привстаю и даю ему кусок рулета из контейнера. Он с жадностью бросается на него, ест с аппетитом. Ну хоть кто-то радуется жизни.
Сижу на полу, рядом с пожилым соседом без сознания, реву, жалею себя. Не знаю, почему-то вдруг страшно становится, что меня вот так же однажды найдут. Или не найдут вообще. Сколько таких историй?
Капли дождя начинают барабанить по стеклу. За окном становится совсем темно. Лишь изредка кухню на секунду озаряют грозовые вспышки.
Утираю слёзы краем кардигана, слышу сквозь шум в ушах писк старенького телефона. Я бы может и не поняла, но у мамы такой же точно с большими кнопками. И рингтон такой же режущий слух.
Иду на звук в зал. Шарю дрожащими ладошками по столу в темноте. Бумажки какие-то, квитанции, рецепты… наконец находится заветная трубка. Я подхватываю её и замираю на мгновение, не соображая, что сказать человеку на том конце. На дисплее отображается имя «Илья племянник». Осторожно нажимаю зелёную кнопку и подхожу к уху телефон.
 
— Алло.
— Алло, дядь Саш?! — чуть раздражённо доносится в ответ. Но, видимо, проанализировав, что голос ответившего не совпадает с голосом хозяина телефона, «племянник Илья» озадаченно добавляет: — Кто это?