Ворожей Горин – Фолиант Силы (СИ)

— Да без разницы, — отмахнулась она, — хоть тумбочкой назовите, сути дело это не меняет. Она нежить из тех, которых ты, Горин, не так давно сам за людей не считал.
Возразить мне на это было нечего, я действительно так до недавнего времени думал. И не стеснялся в выражениях ни в разговорах с людьми, ни с самими вурдалаками.
— Они, собственно, и правда нелюди, — пожал плечами отец Евгений, пытаясь, по всей видимости, сгладить острые углы моего же восприятия мира вурдалаков, но, поймав на себе мой укоризненный взгляд, быстро поправился, — ну, с биологической точки зрения.
  
— Давайте-ка о биологии с анатомией буду думать я. Из нас троих только у меня какое-никакое медицинское образование имеется.
«Ну да, — мяукнул мой Василий, — особенно здорово тебе упырей вскрывать дается, будучи терапевтом».
«Поговори мне тут!» — шикнул я на него.
На самом деле я начинал закипать. Людям вообще трудно дается осознание собственной неправоты. Я понимал, куда клонят Вилкина и Смирнов. Я действительно не так давно вурдалаков презирал и считал, что им нет места среди людей. Удивительно, как четко порой отрабатывают основные законы вселенной — стоит возгордиться, в чем-то посчитать себя лучше остальных, как жизнь тебя тут же накажет. Мне вот досталась особо изящная комбинация от вселенского уравнителя. Поно́сил вурдалаков? Отлично, значит, заберем у тебя самое дорогое — любимого человека, единственную родную душу на всей земле. И не просто заберем, а сделаем ее именно вурдалаком. И не абы каким вурдалаком, а самым что ни на есть отмороженным. А если уж ты и после этого не сообразишь, где был не прав, то урок будет повторен. А может, и усовершенствован. Уверен, не измени я вовремя свою позицию в отношении вурдалачьего племени, следующим шагом вселенной стала бы реализация той нити судьбы, в которой я сам отведал бы это блюдо. Интересно, какой была бы эта смесь — вурдалак из ворожея?
— Я уверен, что смогу достучаться до Веры, — выдавил я из себя после минутной паузы. — Не нужен нам никакой Фолиант, одно искушение от него. Причем как для меня, так и для тех, кто наверняка за всем этим замесом следить будет. Кстати, не ради него ли все и затевалось? Не ждет ли Пелагея от меня именно этого шага?
На самом деле во мне сейчас боролись два чувства. С одной стороны, я верил, что смогу убедить Веру прекратить ее крестовый поход. В конце концов, все, что творила моя сестра в последние недели, не могло быть ее истинной волей, ее истинным желанием. Да, она теперь не человек, да, ее психика изменена, а инстинкты подчинены нечеловеческим законам. Но чтобы поверить в то, что моя сестренка могла стать хладнокровной (во всех смыслах этого слова) убийцей, нужно было вовсе ее не знать. А я Веру знал. Знал и был убежден, что по доброй воле она бы на такое не пошла. Даже ради мести за наших родителей. Я был уверен, что ею кто-то руководил, дергал за ниточки, управлял, словно марионеткой. И я намеревался во что бы то ни стало найти этого сраного кукловода. И не просто найти, а вырвать из его поганой глотки признательные показания.
Зачем? Все просто — вы же не думали, что после всего содеянного мою сестру оставят в покое? Даже если я найду способ вернуть ее к жизни и избавлю от вурдалачьего проклятья, это еще не гарантия того, что она будет реабилитирована. То, что она наворотила в подлунном мире, равнозначно смертному приговору. И дело тут даже не в том, что сильные мира сего не способны на жалость. Даже если нам удастся доказать факт использования моей сестры вслепую, ждать от власти снисхождения не стоило. Вера, скорее всего, будет наказана в назидание другим. Она уже давно перешла ту черту, за которой у простого человека имеется надежда на правосудие. А мы помним, что моя сестра даже не человек теперь — так, расходный материал для тех, кто ею управляет, и одновременно с этим — реальная угроза для тех, на кого ее натравили. Слишком уж многим она прищемила хвост этим своим стремительным демаршем, пропитанным неуемной жаждой мести и яростью. Слишком многих она напугала и слишком многим дала надежду.
За текущими событиями, кто бы их ни спровоцировал, сейчас пристально наблюдают дети Ночи всего мира. Смотрят и удивляются, как это одной молоденькой девочке удалось поставить «раком» целую систему. Имеющий глаза, как говорится, да узрит, а имеющий мозги сделает соответствующие выводы — и выводы эти ох как не понравятся представителям текущей правящей элиты. Все просто: если одной вурдалачке удалось немыслимое, что же сможет сделать целая семья вурдалаков? А если этих семей будет несколько? На что, к примеру, способна вся Курия, объедини она усилия сразу всех семей страны? Дальше больше — что могут сделать вурдалаки, объединись они, скажем, с ворожеями? Не это ли сейчас демонстрирует Пелагея? Не она ли заключила мир с Мартой? Не с ее ли подачи моя сестра устроила в подлунном мире такой переполох? Тот-то же.
Вывод был очевиден — ни одна сильная, мыслящая стратегически власть такое на тормозах не спустит. Ответ будет жестким, точнее, жестоким. Многие головы полетят с плеч долой, если остальные участники этого спектакля эти самые головы вздумают поднять.
Подозреваю, что приблизительно те же мысли вертелись сейчас в головах отца Евгения и Екатерины Вилкиной. Они оба являлись представителями текущей власти. Каждый из них был винтиком в сложном и запутанном механизме государственного устройства, и для них моя Вера была сейчас врагом. Я же был инструментом, при помощи которого этого врага можно одолеть. Именно поэтому отец Евгений старался настроить меня на единственно правильный, по его мнению, исход. Веру нужно было остановить любой ценой. И лишь я мог заплатить эту цену. Мог, но не собирался.
— С Фолиантом ты реальная боевая единица, — словно прочитав мои мысли, сказал отец Евгений. — Мы оба знаем, на что способна эта книжечка в бою, — священник явно намекал на то, с какой легкостью мне удалось одолеть целый ведьмовской ковен в Новгородской области. — И не рассчитывай на то, что тебе удастся уговорить Веру сдаться.
— Я знаю, — озвучивать свои истинные мысли я и не думал. Не первый день замужем, как говорится. Права была вурдалачка Алиса — нет в мире Ночи у меня друзей. Есть те, кто хочет меня использовать. С другой стороны, кто мешает мне играть по тем же правилам? Выдержав небольшую драматическую паузу, я повторил свою мантру. — Я должен попытаться решить все мирным путем. Вера послушает меня.
— Я понимаю, — кивнул мне священник. — И я дам тебе эту возможность. Но мы оба знаем, что шансы на успех слишком малы. Вера, скорее всего, пошлет тебя куда подальше.
— И это в лучшем случае, — встала на сторону священника Вилкина.
— И все же я попытаюсь, — твердо обозначил я свою позицию. — Она моя сестра!
— Попытаешься, — столь же твердо ответил мне полковник Смирнов. Он вновь был военным. Сильным, жестким, расчетливым. — Попытаешься, Горин. С Фолиантом силы в руках. Мы оба знаем, что в том случае, если тебе не удастся уговорить Веру сдаться, ее убьют. И ты единственный, кто сможет сделать это без потерь среди гражданских.
— Я тебя понял, — кивнул я священнику и махнул рукой. — Погнали за Фолиантом.
«Ох, хозяин, — ментально отозвался Василий, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь».
«Нет у нас выбора, Вася, — отозвался я, стараясь не выдать наш с ним диалог. — Нужно рисковать».
«Не доверяю я ей».
«И правильно делаешь. Ты план помнишь?»
«Не дрейфь, хозяин, сделаем все в лучшем виде».
* * *
Первый, внешний круг оцепления мы преодолели исключительно благодаря моему «дару убеждения». Перепуганный младший сержант ППС, стоявший в оцеплении, наотрез отказывался повиноваться природным инстинктам любого служивого человека. Это в мирное время документы отца Евгения творили чудеса и открывали для нас все пути, сейчас же, когда под ружье поставили чуть ли не пол-Москвы полицейских с ОМОНом и подтягивали Росгвардию, волшебная корочка моего коллеги уже не работала. Тем не менее мы попытались пройти, что называется, на харизме, взяв молодого служаку на понт, однако на эту провокацию парень не повелся. ППСник демонстративно положил руку на кобуру с табельным оружием и вызвал к себе «старшего».