Обнаженный рыбак (ЛП)

Был ли этот момент подходящим, чтобы сказать моей маме, что она не может поехать в Лос-Анджелес, потому что ее домовладелец смотрел на меня, как на свой следующий обед? Но более того… Я не могла поверить, что она никак не отреагировала на его почти обнаженное тело, выставленное напоказ перед ее дочерью.
— Извини. Я был в душе, — сказал Фишер, слегка поправляя полотенце в неправильном направлении! Он опустил его на дюйм.
Мои щеки запылали. Я видела таких мужчин, как он, только по телевизору или с друзьями, когда родителей не было дома. Тогда это казалось запретным, и это не казалось менее запретным, когда между нами стояла моя мама.
— Так ты познакомился с Риз. Разве она не прекрасна? Даже более сногсшибательная, чем на ее фотографиях. Ты так не думаешь?
Боже милостивый, пожалуйста, сделай так, чтобы это прекратилось. Заставь ЕГО остановиться.
Перестать быть таким… всем.
Моя мама, слишком занятая тем, что дарила мне свое самое обожающее выражение лица, выглядела на грани того, чтобы снова заплакать, а Грех — с его взъерошенными волосами, обнаженной плотью и твердыми мышцами — вытер губы и кивнул.
— Она идеальна, Рори. Практически ангел.
И что это должно значить? Я обдумала его слова. Знал ли он, что я училась в христианской академии? Может, он подтрунивал над моей религией? Моей верой? Моей невинностью? Над моим уровнем опыта? Может быть, это была не библейская ссылка на настоящего ангела? Что, если он думал, что я действительно красива?
Я быстро тряхнула головой, чтобы отогнать эту мысль. Естественно, я не желала, чтобы Фишер находил меня привлекательной в какой-либо степени. Он был старше меня более чем на несколько лет. Он не был похож на верующего человека. Да, я понимала, что это еще одно осуждение, но мой разум делал свое дело. Был ли он с моей мамой… то есть с ней в библейском смысле?
— Я сказала Риз, что у тебя найдется работа для нее. — Она оглянулась на обнаженного рыбака.
Ух! Почему это должно было пронестись в моей голове? Я живо представила его голым, с удочкой в руке… ну, голым, если не считать пары сапог для рыбалки, доходящих до середины бедра.
Стоп!
— Конечно. Я могу занять ее разными делами. Иногда ты можешь работать в офисе с моей секретаршей, Хейли. В другие дни ты могла бы ездить со мной на стройки. Развозить обеды. Забирать инструменты.
Наступило долгое молчание.
— Риз? — окликнула меня моя мама.
— Хм? — я хмыкнула, немного бессвязно.
Фишер наклонился в сторону, словно опускал свое тело, чтобы попасть в объектив камеры. Но камеры не было, только мой взгляд, прикованный к его прессу и дразнящим темным волосам, выглядывающим из-под полотенца. Вожделенный счастливый след. Нет, не вожделенный. По крайней мере, не для меня. Нет.
— Есть кто? — спросил Фишер, и тут поняла, что он поймал меня, когда я пялилась на него, всего в нескольких дюймах от его… эээ… нижней части таза.
Чтобы смыть румянец с моего лица потребуется целый департамент службы спасения.
— Простите… — Я отвела взгляд от него и сложила руки на груди, уставившись вниз на свои ноги, на которых несколько раз качнулась взад-вперед. — Работа. Да. Это было бы здорово. Спасибо.
— Все в порядке? — спросила мама.
— Да. Просто долгий и утомительный перелет. Вот и все. — Я переключила свое внимание на вещи, находящиеся в кухне. Он содержал ее в чистоте, чего я не ожидала от парня, работающего на стройке. И он любил бананы и яблоки. Должно быть, у него было две дюжины бананов и столько же яблок в стеклянной миске у тостера. Яблоки… плод искушения. Как уместно.
— Мы отпускаем тебя, чтобы ты мог одеться, пока твое полотенце не упало, и ты не показал Риз больше, чем она хочет видеть. Я еще не говорила с ней о сексе.
Позвольте. Мне. Умереть!
Она действительно сказала это. Ему! Тюрьма так повлияла на мою маму? Я не могла припомнить, чтобы она была такой прямолинейной, такой откровенной, такой смущающей.
— О мой бог… — я закрыла лицо руками. — Спасибо, что поставила меня в неловкое положение. Я уже взрослая, понимаешь?
 
Я была взрослой, которая закрывала свое смущенное и покрасневшее лицо. Я была взрослой, у которой не было секса, потому что я не была замужем. Я была взрослой, которая вписывалась в круг моих бабушки и дедушки, моей церковной семьи и моих друзей из христианской академии. Очевидно, я не была взрослой в глазах моей мамы, и что-то подсказывало мне, что я не была взрослой в глазах Фишера. А может быть, и была. И это была самая страшная мысль в тот момент.
  
Глава 4
 
— Прости меня. Я не хотела тебя смущать. — Мама засмеялась, когда мы спустились вниз. — Я долго размышляла над тем, как мне вести себя с тобой. — Она открыла холодильник и достала две газировки с нижней полки, протянув одну мне.
Апельсиновая содовая. Она обычно давала мне ее в качестве особого лакомства. Я подумала, есть ли у нее крекеры в форме медведей, ведь это была моя любимая закуска, когда я была на пять лет младше.
— Я имею в виду… когда я видела тебя в последний раз, ты еще не была достаточно взрослой, чтобы водить машину. У тебя еще не было месячных. А теперь ты взрослая женщина. Я понимаю это умом, но мое сердце все еще помнит маленькую девочку. Наверное, я хочу вернуть время назад, но не могу.
— Спасибо. — Я взяла содовую и села на П-образный кожаный диван. — Я знаю. Для меня это тоже странно. Думаю, нам нужно просто молиться об этом, и Бог поможет нам пройти через это.
Остановив бутылку у своих губ, она покачала головой.
— Черт… они проделали отличную работу по твоему воспитанию. Не так ли?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду «нам нужно просто молиться об этом». Это не то, что ты обычно слышишь от среднестатистической восемнадцатилетней девушки. Я была немного изолирована в течение нескольких лет, но знаю, что лишь немногое изменилось. Ты говоришь, как девушка, которая читает Библию чаще, чем романтические романы. Девушка, которая проводит больше времени в молитве, чем за просмотром Нетфликс.
— У меня есть любовь к Христу. Разве это так уж плохо? Мы ходили в церковь до того, как ты попала в тюрьму.
Она усмехнулась и сделала глоток своей апельсиновой содовой.
— Мы были католиками.
— И что? Какая разница?
Она снова засмеялась.
— О, разница есть. Но я не хочу говорить с тобой о религии. Твоя вера — это между тобой и Богом. Я хочу знать все важные моменты, которые ты пережила за последние пять лет. Твой первый парень. Твой первый поцелуй. Твое первое разбитое сердце. Я хочу, чтобы ты рассказала мне о своих друзьях. Поддерживаешь ли ты связь со своими старыми друзьями? Или ты завела новых в своей христианской академии? Нашел ли твой отец другую женщину? Или он умер одиноким человеком?
У нее было много вопросов. Я ожидала только один или два из них. Может быть, вопрос о парне и вопрос о моих старых друзьях из государственной школы. Это меня немного удивило, особенно вопрос о том, нашел ли папа кого-то нового после развода с ней.
— У меня был парень. Вообще-то, два.
— И… — Ее ухмылка превратилась в нечто странное. Ухмылка, как у моих подруг после свидания.
Было трудно отделить Рори от мамы. На самом деле, я еще не называла ее по имени, потому что не была уверена, как мне следует ее называть.
— И в тот, и в другой раз это длилось недолго.
— И это все? — она приподняла бровь. — Это все, чем ты готова поделиться? А как насчет твоего первого поцелуя?
Я пожала плечами.
— Все было нормально.
— Ты выглядишь нерешительной. Это потому, что я твоя мама? Раньше мы постоянно разговаривали о всякой ерунде. Ты приходила домой из школы и рассказывала мне о своем дне. — Она вздохнула с довольной улыбкой, как будто ее пяти лет в тюрьме никогда не было. Как будто мы должны были вернуться к тому, на чем остановились.