Сердце знает

Картер же был трижды женат; дважды — на одной и той же. Рой тревожился за двух внучат. У них здорово все перепуталось. Некоторые отцы умеют такое вытворять по отношению к собственным детям, что не дай бог. Рой сам такой. Эти мысли будили смутную всегдашнюю боль. Сейчас легко говорить — ради их собственного блага. Вот лет сто назад из него вышел бы отличный отец, а в этом столетии в роли отца он потерпел полное фиаско.
  
Пшик. Начал позже, чем большинство, может потому у него мало детей. Долго не получалось. Наконец, родилась Роуз, любимица матери, потом появился Риз. Роуз он давненько не видел. Живет в Орегоне, домой больше не приезжает. Риз был следующим, за ним — Картер, а затем… А-а-а, опять эта боль, пронизывающая до костей. Он отдал Картера чужим людям и только через много лет забрал его назад. Неудивительно, что парень вырос двуличным. Ну, а Риз — Рой много недодал Ризу — чистый и простой.
Но сейчас его сыновья — взрослые мужчины, и он мало чем может помочь им или причинить вред. Рой считал, у него появился шанс сделать в этой жизни что-то стоящее, и этот шанс он связывал с избранием в Совет. Кое-кто ему уже говорил, что хорошо бы он выставил свою кандидатуру на должность Главы Совета. Может, он так и сделает, но с возрастом пришло убеждение, что браться за что-либо надо один раз.
— В этом есть свои плюсы, не правда ли, старый дуралей? Награда за то, что долго живешь. А сейчас оставайся там.
Он гнал лошадей по полосе отчуждения, а пес охранял фланги. Кобыла попыталась перебежать через дорогу, пес рявкнул, останавливая ее. — Молодец, так с ними и надо. Им еще учиться и учиться.
Эта женщина с прекрасными руками. Она расспрашивала о Ризе. Живет неплохо, ответил он ей, и она, казалось, была немного разочарована, пока он не сказал, что парень не женат. Это, наверняка, ее удивило. Она изо всех сил старалась не показать, что ей приятно это услышать. Так что он сказал ей именно то, что она хотела услышать, да еще красочно расписал, как трудно было Ризу, когда он из-за травм больше не мог играть в баскетбол. В медицинские подробности не вдавался — Риз не любил подобных разговоров. Да она и не задавала слишком много вопросов, хотя ловила каждое слово.
Он наблюдал за ее руками, как она поглаживает отшлифованное древко подаренного им дротика, но, взглянув украдкой на ее лицо, увидел, что кротость и безмятежность исчезли, словно она вдруг опустила на лицо прозрачный серый шарфик, из тех, в которые кутаются усталые старухи. Она сказала, что читала о том, что Риз ушел из баскетбола, и что ушел очень рано. Но все равно — добавила она — Риз достиг того, чего хотел, а это редкость, когда такие высокие мечты сбываются.
— А твои высокие мечты? — спросил ее Рой. И она призналась, что сама-то не очень любит парить в небесах, но считает, что некоторым они очень нужны. Для необыкновенных людей, таких как Риз. «Она значила для моего мечтателя больше, чем сама мечта», — подумал Рой, вспоминая, как на удивление трудно было сохранить вежливость, трудно не вторгнуться в личное и не заглянуть ей в лицо, когда в голосе ее послышались грустные нотки. Трудно было не поинтересоваться, какие воспоминания скрывают тоскующие глаза. Они связаны. Он и эта женщина. Он не мог еще определить как, но чувствовал эту связь, наблюдая, как она большим пальцем гладит бороздку на дротике, которую он когда-то давным-давно вырезал. Какое неизъяснимое изящество в этих руках. Рой должен спросить, что такое сделал его сын, что они разошлись.
— И каждый день слушать обычные истории обычного грубого старика, зачем они вам? — спросил он тогда.
— Ради смысла, — ответила она. — Ваши истории для меня полны глубокого смысла. Только старые истории заслуживают доверия. Они — хороши для всех. А мечты обманчивы. На них нельзя полагаться, по крайней мере, мне так кажется.
Он хотел сказать ей, что на мечты нельзя полагаться всем, но кто он такой, чтобы говорить ей это? В мечтах он видел образы, одновременно знакомые и чужие, они манили и насмехались, иногда пугали его. Истории и ему были больше по нутру. Женщина права. В них заключен смысл. Люди есть люди, в каком бы веке они ни жили, а мечтать он себе запретил.
— Завтра я много чего смогу порассказать об этих жуликах из «Тэн Старз», — сказал он псу, и голос его громко прозвучал в темноте. — Я расскажу парочку историй. Возможно, кого-то от моего рассказа и передернет, но… — он заметил свет, разрастающийся от пригорка в южном направлении, и дал знак псу, когда свет фар перевалил через вершину холма.
Плаксы не было на месте. Рой свистнул.
— Куда ты пропал, а? — свет фар быстро приближался, слишком быстро.
Из канавы, на противоположной стороне дороги, светились глаза пса. Он опоздал, но сейчас уже был там. Хозяин позвал его, и он кинулся к дороге. Стремительно надвигались и фары ревущей машины.
— Нет, стой там, ха-айа.
Рой вскинул руки и неистово замахал, считая, что в свете фар водитель, наверняка, заметит его, но может не заметить пса. Может его сбить. — Эй, не сбей пса! Черт тебя подери, не сбей моего пса! — Он указал туда, где припадая к дороге скулила овчарка, не зная, то ли послушаться хозяина, то ли бежать к нему. Глаза ее сверкали.
Мысль об овчарке была последней мыслью Роя Блу Ская, и собака была последним, что он видел.
  
1
 
Смерть разрушила все хорошо подготовленные планы.
Хелен Кеттерлинг была спецом по части планов. Чтобы все было в порядке — требовался план. И она страх как не любила даже малейшего их нарушения. А смерть все перечеркнула.
Она стояла у своей машины на гравийной стоянке против Управления по делам племени резервации Бед-Ривер и курила сигарету, наблюдая, как три старика-индейца поднимаются ступенями к парадной двери. Двое их них были старше того, с кем пришли попрощаться, но третий вполне мог быть однокашником Роя в 40-е годы.
За то короткое время, что Хелен знала Роя Блу Ская [1], она так и не спросила его, закончил ли он школу. Не хотела его обижать бестактными вопросами. Рассказчик он был замечательный, но предпочитал народные сказки и легенды личным воспоминаниям, хотя она сумела узнать и кое-что из его жизни. Теперь она знала, что он принимал участие в Арденнской операции, был дважды женат, что жены были много моложе и обе умерли слишком рано. О второй жене, матери его детей, он говорил меньше, чем о первой. Из этого она поняла, что память о второй потере все еще причиняет ему боль.
Вернее, причиняла. Сейчас ему уже ничто не причиняет боли. Он обрел покой, и так как был членом Совета племени бед-риверских Лакота, то останки его выставлены для торжественного прощания в этом доме с ярко-синими створками двери.
Он был также дедом ее сына, но этого никто не знал. Никто, кроме самой Хелен.
Она отошла подальше от здания, от пришедших проститься с покойным и исступленно курила сигарету за сигаретой, словно ребенок, который боится, что его поймают за этим занятием. Она всегда так курила. Самая вкусная сигарета — это сигарета, выкуренная тайно. Сидни заставал ее пару раз за этим занятием и выговаривал: «Ты же должна вести себя как учитель, мам». Она гордилась им, в том числе и тем, как он ее, свою мать, отчитывал за курение, тем более что она все еще считала себя учителем, пусть даже и занялась другим делом, потому что… ну, в частности, потому, что за него хорошо платили. Но Сидни всегда судил ее по самым высоким меркам, впрочем, как и она себя; и ей было неловко за неуклюжее объяснение, что она, мол, так редко потакает этой своей слабости и курящей ее, вообще-то, нельзя назвать. Он спросил, что курение ей дает, и она не нашлась с ответом. Терпеть не могла такие ситуации: требуется хороший ответ, а понимаешь, что его нет.
  
Хелен приехала в Бед-Ривер в поисках ответов. У нее есть работа, которую надо выполнить, говорила она себе, плюс разузнавать все, что можно о семье Блу Скай — впрочем, это тоже часть ее работы: она должна узнать, как они связаны с казино, деятельность которого она расследует. Рой обратился в Бюро по делам индейцев с просьбой провести расследование, факт тем более любопытный, что генеральным управляющим казино «Pair-a-Dice-City» [2] являлся его сын Картер. Все то время, пока она общалась с ними, она внимательно наблюдала, слушала и уже сложила в голове из этих мозаичных кусочков единую картину — что и было ее работой.