Барин-Шабарин 6 (СИ)

Прошли уже сутки с того момента, как мы взяли Селистрию. Сейчас что-то громыхает по направлению к до конца не разбитому турецкому корпусу, который зажали в клещи и не выпускают. Русская армия преобразилась, поверили офицеры и солдаты в свои силы. Теперь у турок, которые располагаются рядом, нет никаких шансов. И все только говорят о том, что нужно ещё немножечко надавить на турецкий корпус, оставшийся без командования, — как он сдастся. Может, потому турки ещё и сопротивляются, что у них нет командира, который бы взял на себя ответственность начать переговоры с нашим командованием.
  
— Николай Иванович, могу ли я вас спросить, каково на самом деле состояние у генерал-фельдмаршала Паскевича? — спросил я.
Профессор не спешил отвечать — и это уже было своего рода ответом.
— Не только телесное здоровье важно, но и душевное, — ответил профессор, всем своим видом показывая, что тема ему неприятна.
— Сколько раненых поставите на ноги? — сменил я тему для разговора.
— Из четырёх сотен восьмидесяти трёх поступивших почти половина будет в строю уже через неделю. Вовремя оказанная помощь — вот залог того, что мы смогли вытащить такое количество русских воинов из лап смерти, — сказал Пирогов. — Простите, Алексей Петрович, но то время, которое я смог выделить себе на отдых, закончилось. Меня ждут операции.
Я вышел из шатра профессора Пирогова, направляясь в расположение своего полка. Нужно было посмотреть на то, что хоть чуть-чуть, но сгладит общее моё уныние, которое накатило в связи с большими потерями как в моём полку, так и во всём войске.
— Посчитали? — спросил я у своих интендантов, входя в свой шатер.
— Как есть, ваше превосходительство, — отвечал мне старший.
— И? Я буду клещами тянуть из вас информацию? — вызверился я.
— Триста три тысячи серебром! — поспешил доложить мне старший интендант.
Я ничего не ответил, вышел из шатра, где происходил подсчёт наших трофеев. Сумма очень приличная. И эти деньги я отправлю в Екатеринославскую губернию, чтобы продолжить закупки всего необходимого как моему полку, так и дивизии Воронцова. Может быть, перепадёт что-то и армейцам.
Как минимум нужно пополнить свои запасы патронов, снарядов. В бою за Силистрию расход боеприпасов был таков, что даже мне, человеку из будущего, пришлось удивиться. Ведь из пулемётов мы не стреляли.
— Господин Шабарина требует к себе его высокопревосходительство князь Горчаков! — кричал вестовой, как только приблизился к моему лагерю.
— Если буду задерживаться, каждые полчаса присылай ко мне людей с докладом о здоровье наших бойцов. Разрешаю увеличить норму выдачи продовольствия, а также выдать всем бойцам шоколад! — отдавал я приказ Вакуле, ставшему временно исполняющим обязанности заместителя командира полка.
— Будет сделано, ваше превосходительство! — лихо ответил мне бывший когда-то кузнецом, ставший заместителем командира полка, мужчина.
— И ещё, Вакула, я очень доволен твоими действиями. Если Отечество не найдёт, как тебя наградить — это сделаю я. Знай, но не зазнавайся, что ты решил многие проблемы, убив коменданта крепости.
Похвала, как говорится, и кошке приятна. Вот и расплылся в улыбке Вакула. А может, уже предвкушает раздачу трофеев? Ведь даже если поделить те деньги, которые были у коменданта крепости, то получится всем бойцам почти по триста рублей. Большие деньги, учитывая, что бойцы полка уже и так на этой войне несколько заработали.
Несмотря на то, что придётся делиться трофеями с казаками, — прежде всего отличными и дорогостоящими лошадьми — если не считать семидесяти четырех погибших и более ста раненых, то этот бой оказался даже прибыльным. Только английских и французских винтовок мы смогли собрать более двух сотен, примерно столько же револьверов системы Кольт. Пушек много взяли, но на эти трофеи я не претендую. Пускай все переходят в русскую армию.
Мне бы дождаться того, чтобы пришла полноценная партия артиллерии — моей, краснозарядной, нарезной. Я себя сейчас корил за то, что не разделся до трусов, не продал последние свои ботинки, чтобы только сделать больше этих невероятно дорогостоящих пушек.
Да, в серию их не пошлёшь — армия не купит такие орудия, одно из которых будет стоить как пять иных, гладкоствольных. Но это армия. А я — всё-таки немножечко иное, имею возможность потратить на свою безопасность и во имя будущих побед хоть бы и все те деньги, что получилось заработать за последние пять лет.
— Ваше высокопревосходительство, действительно статский советник Шабарин по вашему приказанию прибыл! — по-армейски чётко доложился я.
— Действительный статский советник… А словно вижу перед собой армейского офицера. И ведь знаю уже, что вы ранее нигде не служили, если только не считать ваши партизанские действия во время Венгерского похода… — генерал-фельдмаршал Горчаков встал с кресла, прошёлся ко входу в свой шатёр, где я и стоял, и неожиданно для меня, обнял.
Вот так мы и стояли, обнявшись, молча, будто бы я должен был всё понять этим жестом русского военачальника. Впрочем, наверное, я всё-таки разгадал эмоциональный посыл Горчакова.
Русская армия, начиная эту войну, пребывала в каком-то сонном состоянии, считая, что лишь своим появлением на поле боя будет разметать турков в разные стороны. Офицеры бравировали тем, что в Стамбуле весьма даже недурственный кофе. Вот только свиных сосисок там нету, поэтому нужно как-то заботиться с поставками в русский Царьград этого продукта.
А на деле же оказалось всё иначе. Потенциальные союзники стали реальными врагами: Англия и Франция максимально вооружают турок, занимаются их обучением. Как показал штурм крепости, до двух тысяч французов и англичан были в Селистрии и принимали деятельное участие в обороне крепости. А тут ещё высадка европейцев в Варне, небеспочвенные слухи о том, что Австрия собирается оккупировать Валахию и Молдавию…
Царило уныние, которое я — ну или с моей помощью — было развеяно. Теперь можно планировать дальнейшую Балканскую кампанию. На крайний случай — усиливать русские группировки войск в Молдавии и Валахии, демонстрируя австрийцам свою решительность и готовность биться.
Да, это временно перечеркнёт возможность прорыва к Константинополю, но позволит не допустить активного участия Австрии в войне. На мой взгляд — как я думаю, — нужно рваться к русскому Царьграду, пусть даже если на горных перевалах будут стоять английские и французские войска и не пускать нас к столице Османской империи. Взяли бы Константинополь, с нами совсем иначе бы заговорили, уже и переговоры бы просили.
— Ну полноте… — сказал Горчаков, оставляя меня без своих объятий.
Чему, если уж быть честным, я оказался даже рад. И в прошлой жизни редко обнимался с мужиками — если только с боевыми товарищами и по поводу радости встречи, — и в этой жизни не хочу начинать.
— Я буду представлять вас на награду. Вы первый взошли на крепостные стены, увлекая за собой других русских богатырей, — сказал Горчаков и сделал паузу, видимо, ждал, что я сейчас начну его сердечно благодарить за милость.
Я поблагодарил, но скупо. Это, конечно, хорошо — если бы моё имя прозвучало на всю Российскую Империю как человека, который первый взошёл на стены неприступной турецкой крепости. Уверен, что мой друг, надежда российской журналистики Хвостовский, смог бы из этого сюжета создать целый мой образ — несокрушимого, презирающего смерть сына Отечества. Но…
— Смею заметить, ваше высокопревосходительство, что первым на стену взошёл командующий моим полком. Не могли бы вы именно это указать в рапорте на предоставление награды? — спросил я.
  
Генерал-фельдмаршал посмотрел на меня с удивлением. Наверняка ему было непонятно, почему я отказываюсь от такой величайшей милости, как получить награду — в том числе и в виде расположения самого Горчакова.
Да я и не отказывался — с удовольствием бы её принял, как и расположение такого человека, коим является и которым может стать Горчаков. Вот только как я потом поведу своих бойцов в бой, если буду приписывать все их заслуги только себе? Я и так считаю, что заслужил награды, но её же заслужил и Тарас. Я создал полк, сделал и старался из него того, кем он сейчас является — отличным бойцом и командиром. Так что мы вдвоём могли бы получить свои плюшки.