Запах Вереска (СИ)

Они перекатываются по постели, окончательно разворошив ее и скинув все подушки. Целуются так горячо, так влажно. И в какой-то момент обоим всего этого становится слишком мало. Алан смотрит в глаза Кая и, поймав блуждающую по бедру ладонь, подносит к губам. Черного альфу, словно током бьет, когда вокруг указательного и среднего пальца смыкаются опухшие губы. Почерневшие глаза смотрят дико, голодно, а между тем чужой язык проходит по пальцам, вылизывает, тщательно смачивая. Кайрен следит за каждым движением, облизываясь сам и чувствуя крепкие ноги, сжимающие бока. От одного этого вида он готов кончить. Но это явно не входит в их планы. Он вырывает руку и, мазнув пальцами по приоткрытым влажным губам, опускает их между расслабленных ягодиц. С трудом, сцепив зубы, заставляет себя успокоиться, чтобы убрать острые когти. Ведя пальцами по все еще влажным краям сжимающегося ануса и вталкивая только первый.
Движения медленные, осторожные, но от них Алан все равно шипит, как дикий кот. Царапает плечи и зажмуривается. Внутри он тугой, шелковый, и от осознания того, что очень скоро он полностью ощутит это, Кайрена ведет. Он целует влажные виски, касается губами дрожащих ресниц, шепчет бездумные нежные слова и вытягивает всю боль, что может хоть на каплю потревожить его лио. А того выгибает уже от второго пальца, хозяйничающего внутри. Алан чувствует, как его распирает изнутри, как жжется, но боль маячит лишь на краю сознания. Вместо нее внутри вспыхивает каждый раз, когда умелые пальцы трут бархатный бугорок. Он коротко вскрикивает от каждого движения и снова теряет связь с реальностью. Ему так отчаянно хорошо, но хочется еще большего. Хочется, наконец, почувствовать внутри горячий большой член оборотня. Он бормочет бессвязно, царапает лопатки мужчины и кричит, выгибая до упора спину, когда Кай одним плавным движением входит в него. Он задает бешеный темп сразу же. Толкаясь до упора, вертя в своих руках Алана, словно безвольную куклу. Белокурая голова откинута назад, она мотается из стороны в сторону. С искусанных алых губ срывается грязные маты вперемежку с криками, от которых у Кайрена окончательно падает шторка. Он короткими резкими толчками вбивает блондина в постель. Царапая до крови чужие бедра, громко взрыкивая и не в состоянии отвести глаз от собственного члена, двигающегося в жарком нутре. Его распирает, разрывает на куски от жаркой тесноты. Мышцы сводит от боли, но он не может остановиться, снова и снова толкаясь вперед.
Деревянная спинка стучит о стену. Крики, перемешавшись с животным рычанием, набирают обороты, а замок сходит с ума от бурлящей в нем магии. Она не находит выхода и переворачивает все вверх дном. Сметает своей волной все на пути. И в какой-то миг превращается в сладкий огонь, прошивающий кровь любому, кто оказывается на пути. Взрывает стекла в окнах на верхних этажах, покрывает трещинами стены и двери. Зацветает алыми бутонами сладко пахнущих цветов на лестницах и перилах. Она похожа на удар наковальни, после которого шумит в голове, и летят не просто искры, а искрищи! А в венах бурлит пьяная кровь, жаждущая страсти. Она пахнет сексом и кровью. И, когда уже хочется взвыть, чужая сила взрывается огнем. Чуть ли не спалив весь замок и заставляя обессиленно упасть, сползая на дрожащих ногах.
- Нет, – трясущимися руками прикуривая сигарету, шепчет Маркус, – определенно – это пиздец, а не серьезно.
Рядом с его креслом прямо на полу сидит дрожащая Эрика и шокировано смотрит на его бледное лицо. Младший Валгири и не сомневается, что у него все еще дикие глаза. В коридоре слышен скулеж и стоны приходящей в себя прислуги. Магия медленно утихает, все еще нервно искря, но уже не грозясь разнести к чертям Блодхарт. А Маркус нервно думает, что грохнет своего сволочистого братика. Если этим озабоченным кроликам так хочется трахаться, то пусть перестанут крушить дом или пусть находят себе другое место!
А в это время в разгромленной спальне огромный черный оборотень довольно облизывает пасть и, опираясь на локти, сытым тягучим взглядом смотрит на лежащего под ним бессознательного Алана. Оглаживая глазами совершенное тело, покрытое багровыми укусами и засосами. Когтистой лапой зарываясь во влажные волосы и вдыхая запах своего человека, перемешанного с его собственным. И от того довольно порыкивая. Опустив большую голову и слизывая с впалого живота белесые капли.
 
Алан не приходит в себя даже когда его осторожно обнимают и, перекатившись, устраивают на звериной рельефной груди. Скинутое на пол одеяло заползает обратно по взмаху лапы и ложится сверху, укрывая их обоих. В голове восхитительно пусто, а тело приятно гудит. Кайрен в последний раз бросает взгляд на бардак, царящий в комнате, и лениво думает, что Алан его прибьет, когда все это увидит. Но с другой стороны, он уже знает, чем более приятным можно занять взрывоопасного дизайнера. Альфа даже не замечает, как опускаются веки и мысли начинают путаться. Они, наконец, успокаиваются, и под мерное дыхание белокурого дизайнера сон приходит незаметно.
О том, к чему привели их «брачные игрища», они узнают на следующий день, когда таки выходят из комнаты, а до этого...
Просыпаться от легких поглаживаний по обнаженной спине очень приятно. А когда к пальцам присоединяется бархатный язык, медленно спускающийся вдоль позвоночника к самому копчику, наступает полный кайф. И Алан улыбается, не открывая глаз, только урчит довольно и выгибает бедра. Через несколько минут он возмущенно шипит, когда пальцы грубо стискивают ягодицы и в ложбинке уже скользит твердый горячий член. Он клянется, что открутит одному озабоченному старикашке его волосатые яйца, если тот посмеет сейчас покуситься на его тылы. Ибо они саднят, и поясницу простреливает так, словно по ней ломом прошлись. И это он еще молчит о дрожащих, норовящих разъехаться ногах.
Только Кайрен совсем по-звериному фыркает и ставит на левой ягодице багровый засос. Его руки проходят по напряженным мышцам, а губы, еле касаясь мочки уха, шепчут что-то неразборчивое. Алан прикрывает глаза, чувствуя, как снова плывет от еле слышных слов. Он не видит, что делает альфа, но тело окутывает мягким теплом. Проникает под кожу и глушит боль. Вместо нее внизу живота снова обдает жаром и заставляет заерзать на месте от волнами накатывающего возбуждения. Он глухо стонет и захлебывается воздухом, когда в дрожащий анус упирается твердая головка и входит одним слитным движением. Алан зло шипит и царапает руки медленно движущегося над ним мужчины. Первая тупая боль превращается в жжение и с каждым новым толчком утихает, переходя в яркие вспышки наслаждения.
Но на этот раз Кайрен движется медленно. Опускаясь еще ниже и задевая грудью блестящую от пота, напряженную спину. Утыкаясь носом в волосы своего человека, порыкивая от удовольствия. Покусывая белый загривок, и жадно вслушиваясь в жаркие стоны. Чувствуя чужую ладонь, держащую его бедро и прижимающую еще ближе. Алан скулит и выгибается под ним. Выпятив бедра и шепча его имя. Зверь внутри сыто скалится и с наслаждением смотрит на блондина. Он теперь принадлежит им. Их человек, их жажда, их лио...
Из постели они не выбираются до конца дня. После чего все это превращается в форменное безобразие, словно у них обоих секса не было пятьсот лет! Судя по тому, как они, позабыв обо всех и обо всем, не отрываются друг от друга до глубокой ночи, возможно, так и есть. Вылазка на кухню чуть не превращается в животный секс прямо на столешнице.
Утро Алан встречает, нежась на разорванных простынях и с белыми перьями, застрявшими в волосах. Кайрен лежит рядом. Он смотрит на него, и желтые глаза в эту минуту напоминают раскаленное золото, в которое щедро насыпали ярких бриллиантов. Зацелованные губы расплываются в несвойственной им улыбке и смягчают черты. Его пальцы проходят по впалому животу, касаются соска и, прочертив кадык, поднимаются к губам. Рисуя их контур и ловя ленивую улыбку. Цепляясь за смешинки в серо-голубых прозрачных глазах и чувствуя, как заполняется в груди пустота. Как она по капле исчезает при виде кожи, усеянной темными пятнами и следами его зубов. Слыша ехидные комментарии тягучего, словно мед, голоса и тепло спокойных эмоций, мягко укутывающих зверя внутри. Определенно – утро сегодня шикарное. Ровно до тех пор, пока они не выходят из спальни. А потом начинается дурдом.