Инженер Петра Великого 6 (СИ)

Дверь за ним захлопнулась. Мастера не смели поднять голов. А Алексей так и стоял, глядя на брошенную отцом ось. Его плечи обмякли, руки безвольно повисли. Мальчишка. Его маленький мир, где он был грозным начальником, сломался, погребая его под обломками собственного тщеславия.
Ночью я нашел его в цеху. Он сидел на перевернутой кадке у молчащей наковальни, один в огромном, темном помещении, и смотрел в никуда. Подойдя, я молча сел рядом. Он даже не повернул головы.
  
— Все… — глухо произнес он. — Теперь все. Он меня… проклял.
— Нет, — спокойно ответил я. — Он разочаровался. Это хуже.
Алексей вздрогнул и поднял на меня полный ненависти взгляд.
— Это вы все подстроили! Вы! Чтобы унизить меня перед ним!
Я не стал спорить.
— Я не могу тебя научить. Я инженер, а не царь. Я мыслю цифрами и механизмами. Но есть люди, которые знают то, чего не знаю я.
Кивнув в сторону дальней каморки, где отдыхал старый мастер Матвеич, я продолжил:
— Твой отец слушает генералов и адмиралов. Послушай и ты своего «фельдмаршала». Вон он сидит. Поговори с ним. Не как царевич с холопом. А как виновный подмастерье, который запорол работу и пришел просить совета.
Алексей смотрел на меня, не понимая. В его мире царевичи не просили советов у кузнецов.
— Он не станет со мной говорить, — растерянно прошептал он.
— Станет. Если увидит человека, который хочет понять.
Я поднялся и ушел, оставив его одного со своим выбором. Переступит ли он через свою гордыню? Это был тот самый калиброванный риск. Я мог лишь подтолкнуть его к краю, а прыгнет он или нет — зависело только от него.
Просидев час, а затем и другой в своей конторе за отчетами с основного производства, я уже решил, что эксперимент провалился. Но тут дверь тихо скрипнула, и на пороге появился Матвеич. За его спиной тенью маячил Алексей.
— Ваше благородие, — прохрипел старый кузнец, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Царевич тут… мысль одну высказал. Насчет закалки ступиц. Бредовая, конечно, на первый взгляд… а ежели подумать…
Я поднял глаза на Алексея. Он смотрел в пол, но в его глазах больше не было отчаяния. Там тлел едва заметный огонек интереса. Моя пешка пересекла доску и, кажется, была готова превратиться в новую фигуру.
Прорыв с царевичем на «опытном участке» принес неожиданные плоды. Он, конечно, не превратился в инженера, зато в нем проснулось любопытство. Он начал задавать вопросы, сперва робко, затем все настойчивее. Изучая мои чертежи, он, сам того не осознавая, пытался скопировать систему. Мою систему. Вводил двойной контроль приемки, требовал вести учет каждой заклепки. Эта неумелая, карикатурная копия Игнатовского мне, как ни странно, льстила.
Однако времени на педагогические экзерсисы не оставалось. На повестке дня стояла задача куда более масштабная — легализация финансового фундамента будущей Империи. Вооружившись кипой расчетов и чертежами будущей железной дороги, я отправился к Государю. Ранее мы согласовали создание банка, но тут же появился новый фактор — Морозовы. А это без Государя не утвердишь. Я собирался идти напролом, будучи уверенным в неоспоримости своих аргументов. Грубая ошибка. Я недооценил главного противника — Александра Даниловича Меншикова, который, очевидно, уже прознал о моем союзе с Морозовыми.
Не успел я даже развернуть свои бумаги, как Светлейший, уже сидевший у Петра, расплылся в сытой, хищной улыбке.
— А вот и наш бригадир-выдумщик! — пророкотал он. — Снова, чай, с прожектами, что казну вконец разорят?
Я проигнорировал его выпад, обращаясь к Петру, который мрачно разглядывал карту южных рубежей.
— Государь, дело о постройке железной дороги, тобой одобренное…
— Знаю твое дело, — перебил Петр, не отрывая взгляда от карты. — И знаю, что денег в казне на него нет. Ни полушки.
— Именно поэтому я здесь, Государь. Есть способ изыскать средства, не обременяя казну…
Тут-то Меншиков и нанес свой упреждающий удар.
— К чему эти немецкие хитрости, Петр Алексеевич? — вкрадчиво начал он. — Займы, акции… Тьфу! Путь к процветанию державы всегда был один — прямой и понятный.
У меня даже челюсть раскрылась.
Развернув перед Петром свой собственный, начертанный на грубом пергаменте план, он чеканил слова:
— Объявим «дорожный налог» на всю Империю. По полтине с души. Соберем на дело работных людей. По десять тысяч с каждой губернии. Пусть не за деньги, а за Отечество пот проливают. Не хватает железа? Возьмем заем у голландцев. Они дадут. Под залог будущих поставок пеньки и леса на десять лет вперед. Просто, надежно и быстро!
Слушая его, я холодел. Передо мной разворачивался план порабощения, способный отбросить страну на десятилетия назад. Однако для Петра, с его неуемной энергией, в этой прямолинейной жестокости была своя привлекательность.
— А что, Данилыч… — протянул Петр. — В этом есть своя сермяжная правда.
Я пытался возразить, говорил об обязательных кабальных условиях займа, но мои слова тонули в бравурных речах Меншикова.
— Ступай, бригадир, — бросил он мне, не глядя. — Твое дело — телеги строить. О большом деле мы и без тебя подумаем.
Я ушел. Я просто недооценил Меньшикова и сходу не сообразил что-то путное. В лоб эту стену было не пробить. Нужно было заходить с флангов. И я начал действовать.
Первым делом срочные гонцы полетели к Демидову и Морозовым. В письмах я без прикрас изложил план Меншикова, сопроводив его расчетами, которые показывали, как новый налог разорит их собственные предприятия — здесь спасибо Магницкому, помог. Я требовал: «Готовьте совместное челобитье. Предложите свой капитал, но на условиях долевого участия».
Затем я отправился к Брюсу.
— Яков Вилимович, ты понимаешь, что голландский заем — это финансовая удавка на шее нашего флота?
Брюс молча слушал, набивая трубку, но, подумав, поставил условие.
— Хорошо, Петр Алексеевич. Я укажу Государю на риски. Но взамен твоя будущая… контора… будет предоставлять моей канцелярии полный отчет о движении денег. Я должен знать, куда пойдет каждый гульден, чтобы не вышло так, что мы меняем голландскую удавку на твою собственную.
Я согласился. Это была справедливая цена.
Последний ход оказался самым тонким. Встретившись с Анной Морозовой, я без предисловий изложил ей суть дела.
— Светлейший князь решил осчастливить московское купечество новым «дорожным налогом».
На ее лице не дрогнул ни один мускул.
— Что вы предлагаете? — спросила она.
— Просто слухов будет мало. Нужна сумятица. Устройте через своих людей ажиотажную скупку соли в Москве. Якобы в преддверии новых поборов. Это заставит вмешаться самого Государя.
Анна все поняла без лишних слов. Через три дня в Петербург полетели донесения о волнениях в торговых рядах и риске соляного бунта.
Идеальный шторм был готов. Местом действия стал широкий совет в Адмиралтействе, где Меншиков, сияя от самодовольства, с пафосом излагал свой проект. И тут началось.
Первым, к его изумлению, слово взял всегда молчаливый Брюс. Он методично доложил о рисках внешнего займа. Не успел Меншиков опомниться, как секретарь начал зачитывать «совместное челобитье от верных промышленников и купцов», где Демидов и Морозов предлагали свои капиталы, но просили «правил справедливых». Апофеозом стали донесения о «соляной сумятице» в Москве, которые положили перед Петром.
Я видел, как Государь слушает все это. Он не был слепцом. Петр прекрасно понимал, что стал свидетелем блестяще срежиссированного спектакля. Поймав его тяжелый взгляд, я понял — Государь все понял, но делал вид, что верит, потому что результат этой манипуляции был выгоден Империи. Я впервые пошел на небольшой конфликт, но не мог поступить иначе. Петр Великий не зря один из лучших самодержцев, но при этом обладал маленькой слабостью — импульсивностью.
  
Меншиков оказался в полной изоляции. Его план из «простого и надежного» на глазах превращался в путь к экономическому коллапсу. И только тогда, в наступившей тишине, поднялся я.