Инженер Петра Великого 6 (СИ)

— Барон, — позвал он, без привычных требовательных ноток. — Я пришел… Я должен был сказать это раньше. Я был неправ. Все это время я считал твои дела… чуждыми. Бесовскими. Потому что я боялся их. Боялся, что никогда не смогу сделать ничего, что отец счел бы… достойным.
Вот так да! Удивил! В шестнадцать, или сколько ему там лет, признать ошибки? Все же сын Петра, Алексей, удивил.
  
Он помолчал, подбирая слова.
— Сегодня он… он признал мою работу. И я понимаю, что этим шансом я обязан тебе. Ты поверил в меня, когда я сам в себя не верил.
Это было было признание, которое стоило дороже любых извинений.
— Теперь, — продолжил он, переводя взгляд на дышащий жаром прототип, — я хочу понять до конца. Я понимаю, что это будущее, которое ты строишь, и которое мне, быть может, когда-нибудь придется защищать. Я не прошусь за рычаги. Я прошу позволения быть рядом. Учиться. Как твой младший подмастерье. Я должен заслужить это право.
Я не могу описать свою реакцию, не используя экспрессивные слова. Мальчишка осознал самое главное — ответственность за результат и первую похвалу от отца. Да еще какого отца — самого Петра Великого.
Я посмотрел на него. Передо мной стоял человек, сделавший первый шаг от осознания своей никчемности к поиску своего места в мире. Оттолкнуть его сейчас — значит, навсегда закрыть для него этот путь, вернуть в пучину апатии и ненависти. Риск был огромен, однако риск бездействия, как вдруг прояснилось, был еще больше.
— Ваше высочество, — сказал я, принимая решение. — Права не просят. Их берут на себя вместе с ответственностью.
Я протянул ему толстый журнал учета.
— Не будешь ты подмастерьем. Ты будешь инспектором по безопасности. Вот схема шасси. Вот перечень всех крепежных узлов, от главного вала до последней заклепки. Твоя задача — лично проверить каждый из них. Сверить с чертежом. И поставить свою подпись напротив каждого пункта. Ничего архисложного. Если во время испытаний что-то откажет из-за недосмотра по этой части — ответственность будет полностью на тебе. Не передо мной. Перед твоим отцом.
Он без колебаний взял журнал. Его рука даже не дрогнула.
— Я понимаю, барон.
В его глазах была холодная, сосредоточенная серьезность человека, которому только что доверили жизни людей и судьбу проекта.
По ходу работы над «Бурлаком» меня не покидала мысль о том, что создается целая отрасль промышленности, поменяется стиль ведения войны. Появится новый род войск. И где-то на краю сознания забрезжила маленькая мысль, которая была очень сложна для реализации — дирижабли. Вкупе с термоборическим боеприпасом — это просто читерское оружие будет. Но я гнал эту идею. Рано еще, рано.
Наступил день испытаний. Брюс, конечно же был в курсе этого проекта и захотел присутствовать, еще и Государя со свитой позвал. А это напрягало.
Закрытый внутренний двор Адмиралтейства, оцепленный гвардейцами, превратился в наш импровизированный полигон. В стороне, под навесом, застыл узкий круг зрителей: мрачный, как туча, Государь, непроницаемый Яков Брюс и несколько высших офицеров. Алексей стоял рядом со мной, сжимая в руках свой журнал с отметками. Свою задачу он выполнил: каждый болт, каждый шплинт был им лично проверен и завизирован.
Я сел за рычаги. Сердце колотилось от волнения, однако руки действовали четко. Проведя «Бурлака» по двору, я сделал несколько плавных разворотов, демонстрируя и тягу, и управляемость. Машина работала. На лице Петра напряженная маска сменилась азартным интересом. Я буквально коже чувствовал как ему не терпится согнать меня и самому сесть за рычаги.
Остановив механизм, я спрыгнул на землю. И тут Алексей, нервный от волнения, вышел вперед и, обращаясь не ко мне, а напрямую к отцу, произнес:
— Государь, позвольте мне. Под присмотром бригадира.
Я напрягся. Сейчас был очень важный момент. Решение Царя могло дать надежду на то, что у меня получается то, ради чего я наверное и попал в этот мир. Перед мысленным взором пронеслось все: заводы, винтовки, пушки… все это было лишь инструментами. А настоящей, главной целью, смыслом всего моего пребывания здесь, как мне кажется (по крайне мере, я себя в этом убедил), было создание стабильного будущего для страны. Предотвратить дворцовые перевороты, смуту, череду бездарных правителей, которые, как я знал из своей истории, пустят все труды Петра по ветру. И этот слабый мальчишка, единственный был моим главным, самым рискованным проектом. Отказать ему сейчас, после того как он сделал первый шаг, — значит, сломать его, признать полный провал. Риск был безумен, однако риск бездействия — еще страшнее. Я едва заметно кивнул Государю.
— Попробуй, — глухо разрешил Петр. — Но смотри, не сломай.
Алексей взобрался на платформу. Я встал у него за спиной, мои руки висели в нескольких дюймах от его рук, готовые в любой момент перехватить управление. Он действовал аккуратно, повторяя мои движения. Все шло идеально. На лице Петра появлялась гордость. И Алексей это видел. Впервые Сын увидел признание Отца — вот так, явно.
Именно в этот момент он совершил ошибку. Окрыленный успехом, желая показать отцу больше, чем требовалось, он решил совершить более резкий, эффектный разворот. Он слишком круто вывернул рычаг.
Произошло то, чего предвидеть было нельзя. Наша импровизированная рулевая тяга, не рассчитанная на такое боковое усилие при чудовищном крутящем моменте ведущих колес, не выдержала. С оглушительным треском металл лопнул.
Машина стала неуправляемой.
Она продолжала ехать, уже не слушаясь руля, медленно, но неотвратимо уклоняясь в сторону, прямо на стену склада, возле императора и его свиты.
— Прыгай! Алексей, прыгай! — заорал я, пытаясь дотянуться до клапана.
Он замер. Оцепенев от ужаса и осознания своей фатальной ошибки, он впал в ступор, вцепившись в бесполезные рычаги и глядя на приближающуюся стену. До столкновения оставались секунды.
Времени на раздумья не было. Действуя на чистых инстинктах, я сделал единственное, что мог. Сгруппировавшись, я с силой толкнул его всем телом с платформы, увидел, как он летит в сторону, как неуклюже падает, ударяясь головой о брусчатку.
Сам я выпрыгнуть уже не успевал.
Машина врезалась в стену. Удар. Оглушительный треск, хруст ломающегося металла и собственных костей. Меня швырнуло вперед, на раскаленный котел. Боль была адской, но сознание цеплялось за жизнь. Лежа в искореженном железе, сквозь пелену боли, я повернул голову туда, где упал Алексей.
Он лежал на земле. Неподвижно. Голова неестественно вывернута, а из-под темных волос на серые камни брусчатки медленно натекала темная, почти черная лужа. Он не двигался. Кажется, он не дышал. Неужели умер?
Провал. Полный. Окончательный.
Все мои заводы, битвы, интриги — все превратилось в прах. Главная цель моей жизни, единственная надежда на то, что эта Империя переживет своего создателя, только что умерла у меня на глазах. По моей вине.
Россия обречена.
Эта мысль стала последней. Мир, состоявший из боли, криков и запаха пара, качнулся и провалился в темноту.
 Глава 6 
Тишина, пропитанная запахом горячего металла и кирпичной пыли, навалилась на двор, заставляя замереть. На несколько бесконечных секунд огромный двор Адмиралтейства превратился в застывшую картину: оцепеневшие гвардейцы, мастера с застывшими в беззвучном крике ртами и Андрей Нартов, опустившийся на колени и бессмысленно глядящий на свои дрожащие руки. Все взгляды были прикованы к двум точкам: к дымящейся груде обломков и к темной, неподвижной фигуре наследника на брусчатке.
  
Первым из оцепенения вышел Петр.
Его первобытный, нечеловеческий рев расколол тишину. Не крик Императора — вой отца, увидевшего смерть своего дитя. Он бросился не к обломкам, а к сыну. Растолкав подбегающих офицеров, он рухнул на колени рядом с Алексеем, неуклюже, отчаянно пытаясь нащупать пульс на его шее.