Спать и верить. Блокадный роман
В переводе с административного языка на бытовой это означало призыв задобрить Москву оперативной лояльностью и аккуратно готовить ползучий саботаж.
76
Первый раз, попробовав с голодухи, дуранда показалась Чижику просто вкусной. Не хуже хряпы. Правда, уже со второго стало ясно, что первое впечатление было обманчивым. Не совсем даже понятно, как конина, вернее, не конина, а сама лошадь ест такое всю жизнь. Однако это была еда: настоящая и даже сытная. Сейчас Чижик несла под пальто, около сердца, почти килограмм дуранды.
В Коломенской улице, у разбомбленного еще третьего дня дома, Чижик увидала изрядный кусок деревянной балки, почему-то не подобранный бригадой, разбиравшей развалины, и никем другим не подобранный. Бригада уже закончила сегодня работу, людей поблизости не было, Чижик быстро вытащила из кармана гвоздь с привязанной веревкой, втемяшила куском кирпича гвоздь в деревяшку, поволокла.
Одной из магистральных тем тетиной ругани то и было, что Чижик вместо работы в разборных бригадах, откуда всегда можно приобрести дров, ходит помогать незнакомым людям, откуда ничего не приносит. Хоть бы чего тырила по квартирам! — вот аж до чего Наталья Олеговна договорилась.
Так что, хотя дрова у них еще были, Чижик никогда не упускала случая пополнить скудный запас.
Кусок оказался тяжелым, что хорошо, с одной стороны, а с другой плохо, волочь трудно, да еще и была с утра оттепель, и местами несильный еще снег стаял, а по мостовой тащить — не то, что по снегу.
Путь оказался непропорционально длительным, Чижик волокла, стиснув, иногда как бы забываясь, и ей вдруг казалось, что ей так тяжело, потому что деревяшку кто-то оседлал. Кто-то присел на нее. Тогда Чижик оборачивалась, никого не заставала, но какая-то тень с деревяшки мелькала. Значит, кто-то сидел! Кто же? Кошечка? Но кошечек почти нет, а которые еще есть — от людей прячутся.
Тетя? Что за нелепая мысль!
Тетя дома. Скорее придти. Слепить лепешку, испечь горячую, порадовать тетю.
Тетя, правда, не радовалась, и это было тяжелее всего.
Чижик готова была терпеть попреки и унижения. Тетя выкормила ее в трудные времена, и Чижик считала своим долгом поддерживать теперь тетю. Но если бы тетя хоть чуть-чуть радовалась ее заботе! Нет, она только ругалась и требовала, и с каждым днем сильнее. Чижик уж норовила и вернуться попозже, и занять себя до сна домашней работой, чтобы как-то от тети отгородиться. Но та даже иногда и ночами, среди сна, начинала ругаться.
Войдя в комнату, Чижик остолбенела. Тетя, не заметив Чижика, уверенным, вовсе не больным шагом пересекала комнату и что-то жевала на ходу. Встала у окна, деловито выглянула во двор. Что и подумать? Тетя обманывала, что больно ходить?
— Тетя! — позвала Чижик.
Та повернулась, лицом исказилось, швырнулась в постель. Закрылась одеялом и, ничтоже сумняшеся, понесла:
— Шлялась, ворона! Горшок не вынесен! Вонища! Что под пальто?! Под пальто что прячешь, ворона?! Еда? Покажи!
77
Мама погуляла в ближайшей окрестности, размяла косточки. Далеко она не решалась, но погулять, подышать — нравилось. Как-то увеличилось обоняние, и, кружа у дома, мама чувствовала запахи: вот жмых жарят, вот шрот жрут, вот хлебом пахнет, вот даже мясом. Завидно, конечно, но ничего, ничего. Мама не боялась голода: у нее есть Варенька, да вот и Патрикеевна опять нынче помогла, угостила кусочком сыра.
Полакомилась!
Вернувшись домой, мама цепнула пальто на гвоздь, а то возьми и упади.
Согнулась, кряхтя, разогнулась: гвоздь, что ли, вылетел? Нет, гвоздь на месте. Еще раз. Хрясь пальто! — снова на пол.
Мама подумала, что раньше-то тут и не было гвоздя. Значит, она по зрению пытается повесить пальто — на что? На муху? Нету же мух, холода. На тень, что ли, просто, на сучок? Попробовала пальцем: нет ничего.
Вот ведь как. Надо Вареньке вечером рассказать, но к вечеру забыла.
78
Киров сел в первую машину, да еще и на переднее сидение. Оно ведь, если прицельный огонь, то скорее по середины колонны. Диверсант — он ведь тоже вероятность просчитывает.
Киров чувствовал, что на него началась охота. Не та большая охота, которая началась, как теперь ясно, сразу после съезда в тридцать шестом: с прицелом на постепенное самостоятельное решение во имя большой чучелы в дальней комнате.
А такая уже, как на белку. Пристрелить в коридорчике. Взорвать в авто. Заставить вздрагивать при всякой малознакомой фигуре. Вон прется по набережной дистрофик, шатается. Или это замаскированный под дистрофика убийца?
Паккард, как послушный, полыхнул по дистрофику синими прожекторами фар, и тот упал, скошенный дуновением света.
79
Вдохновенные показания Хва-Заде открывали такие перспективы, что дух захватывало. Рацкевич даже притормозил Ульяну, и Киров, когда ему сообщили о результатах, издал недоуменный медовый гул. Дело склеивалось всесоюзного масштаба, показательное до не могу, раздувать его сейчас было и некстати, и не с руки, и куда вообще.
— Прыткий, — втыкнул Рацкевич в Максима глаза-шурупы. Интонация была неясная, прежде всего самому Рацкевичу: раздражение смешивалось с похвалой. — Не по чину идею хватанул, как бы не приключилось теперь шухера. Но хорошо, подлец, хватанул…
Максим промолчал. Напоминать начальству, как оно само идеей загорелось, было бы недальновидно, но начальство, по счастью, само еще помнило.
— Ладно, мы его пока примаринуем, пусть покукует. Глянем, сука, чего и как. Отправку шедевров остановили, уже хорошо, так — нет?
Присутствовавший Арбузов кивнул головкой, воодушевленный Максим счел за благо поскромничать:
— Жаль, не раньше. Большинство-то шедевров успели вывезти.
— А где ты, сука, был раньше? — возмутился Рацкевич. — Ладна-ладна, знаю — в Маскве был поганой. Ну коли прыткий — займись-ка изобретениями. Ученые твои в говне моченые весь Смольный завалили проэкта-ми, как их сучьи знания к военному и оборонному делу приложить. Две тыщи проэктов! Наверняка есть полезные, так — нет? Была комиссия по изобретениям, председателем поставили одного обсоса, так он за два месяца не нашел ни одного, годного для внедрения! Чистый саботаж. Я на него как глянул — сущий выродок, сразу понял. Вражья харя. Я его на месте пристрелил, оформил что при попытке. Так, прикинь, сразу засмердел! Иной трупешник до недели, сука, не разлагается, а этот — тут же завонял! Пять минут не прошло. Не выродок ли? Фамилия, не поверите, Троесосов. Короче, сегодня же принимаешь дела, если нужно спецов — привлекай, и через два дня доложишь, сколько времени нужно проанализировать все. Все, сука, понял? Вражьи проэкты — к ногтю, полезные — в дело.
— Должны быть полезные, товарищ генерал. Среди двух-то тысяч, — повторил Максим сказанное чуть выше начальником. — Разрешите приступать?
— Шустрый веник, — усмехнулся Рацкевич. — Посиди секунду. У вас параллельные темы. Слышь, ты! — повернулся к Арбузову. — О плане «Д» слыхал?
Арбузов вздрогнул. Вот она, неприятность.
— Так точно, товарищ генерал.
— Ну так будешь его курировать, стервец. Масква срочно запросила готовность, а у нас, насколько я понял, кобыла не валялась. Кирыч не спешил, думал, пронесет. Шиш — масквичи вцепились. Три тыщи учреждений должно быть готово к уничтожению…
Тут уже Максим внутренне вздрогнул. Он знал о минировании важнейших объектов, это и в Москве делали, но — три тысячи!
— Не дай Бог, конечно, — вздохнул Рацкевич и почему-то подробно ощупал на этих словах свою голову сзади и сверху. Но готовность, увы, должны обеспечить. Иначе нас, сука… Со всей строгостью. Сегодня же начать проверки, слышь? Где не хватает материалов, оборудования — запросы мне ежедневно. А ты, — вновь поворот к Максиму, глянь там в проэктах чего про взрывчатку и все дела…
— Вкусные могут быть проэктики. — Это, уже когда из кабинета вышли, Арбузов сказал Максиму с нескрываемой завистью. — Все шизики прислали свои перпетуум мобиле…