Все для вас

Кынбэ кивнул и задумался: «Этот старик, похоже, специально болтает, чтобы я немного помолчал. Но это были очень важные слова».
После академического отпуска, проведенного в армии, Кынбэ вернулся в университет, словно в родной город, и продолжил учебу. Теперь та раскладушка в студенческом театре принадлежала ему. Он говорил первокурсникам те же слова, которые когда-то сказал ему Ким Соцгор, и угощал их китайской едой на заработанные на стройке деньги.
Но с тех пор многое изменилось. Если раньше он мог отчитывать «зеленых» студентов за зацикленность на поиске работы, то нынешние новички сосредоточились на портфолио, и это вытеснило любые другие стремления, сведя на нет всю романтику студенческой жизни. Учащиеся посещали исключительно волонтерские клубы, запись о которых могла пригодиться в резюме, пока остальные кружки и сообщества вроде студенческого театра, куда требовались вложения времени и усилий, один за другим закрывались. Такие творческие неформалы, как Кынбэ, становились вымирающим видом.
В преддверии выпуска поняв, что у него нет ни малейшего шанса устроиться в приличную компанию, Кынбэ решил зарабатывать на жизнь актерским мастерством. Получив диплом, он вернулся в Сеул. В Хвехён-доне, где он раньше жил вдвоем с мамой, не нашлось подходящего жилья, поэтому юноша переехал в соседний Намчхан-дон, с трудом отыскав там небольшую комнату под самой крышей.
Кынбэ устроился в актерскую труппу второго эшелона и стал сниматься в массовке. К счастью, его грузное телосложение подходило для таких ролей. В одном историческом сериале ему даже досталась строчка текста. По сюжету его ранил меч одного из второстепенных персонажей, и он должен был издать предсмертный вопль, который удался ему лишь с третьего дубля.
Работу в массовке он совмещал с пробами: на роль второстепенных персонажей в авторском кино или для кабельного телевидения. Кынбэ демонстрировал чудеса перевоплощений – в продавца супермаркета, торговца собаками, водителя автобуса, руководителя отдела, инженера, рабочего на фабрике, дяди главного героя, шестерки босса, менеджера по продажам и даже картежника. Однако, к сожалению, помимо своего огромного тела, ни привлекательной внешностью, ни выдающимися актерскими способностями Кынбэ похвастаться не мог, поэтому не привлекал внимания режиссеров. И все же он не отказывался от мечты, продолжая добывать средства на жизнь подработками.
Спустя несколько лет компания, в которой он работал, предложила ему за деньги продвинуть его кандидатуру на роль второго плана в новой пьесе известного драматурга. Нужную сумму он мог найти, только забрав залог за комнату, который и составлял все его состояние на тот момент. После долгих раздумий Кынбэ решил обратиться к длинноволосому мужчине, с которым когда-то познакомился в студенческом театре.
Теперь Ким Соцгор собирал волосы в хвост. Он уже не раз звал Кынбэ к себе на улицу Тэханно [27], не веря, что кто-то уже пригласил на роль этого неповоротливого верзилу, ведь славы на актерском поприще ни один, ни другой так и не добились. Теперь Ким работал театральным продюсером, и дела у него шли весьма неплохо.
Услышав рассказ Кынбэ, он тут же посоветовал ему не вестись на уловки мошенников и попросил купить ему выпивку. Взамен старый знакомый пообещал устроить университетского товарища на работу. Поскольку это предложение обходилось Кынбэ куда дешевле взятки за непонятную роль второго плана, он согласился.
– Ты ведь говорил, что актеры никогда не будут голодать! – вдруг возмутился Кынбэ, когда они выпивали в баре.
– Да, а сколько мне тогда было лет? Меньше, чем тебе сейчас. Что я мог знать? – усмехнулся Ким, залпом опустошив стакан.
Кынбэ захотелось возненавидеть собеседника, но он не мог: в памяти сразу всплывали годы, проведенные вместе в студенческом театре. Из всей труппы, которая с таким энтузиазмом трудилась тогда над постановками, только они вдвоем остались на театральном поприще.
  
Ким сдержал обещание и познакомил Кынбэ с руководителем детской театральной труппы, неким Паком. Ему было лет сорок пять, правда, на вид он скорее напоминал госслужащего, каких часто можно встретить в местной управе, но не в сфере искусства.
– У тебя получится набрать вес? – спросил он, окинув Кынбэ задумчивым взглядом.
Кынбэ, который едва сводил концы с концами, успел изрядно похудеть за это время, и все же на всякий случай он кивнул. Если здесь ему будут платить достойные деньги, то он начнет лучше питаться и поправиться не составит большого труда. Затем Пак спросил, сможет ли Кынбэ совмещать актерскую и административную работу. Трудиться придется за зарплату в восемьсот тысяч вон [28] и без выходных. В обязанности входила помощь Паку в подготовке к постановкам и выполнение всех его поручений.
– А я буду в них участвовать? – осмелившись, спросил Кынбэ.
– Если наберешь порядка двадцати килограммов, то да, – ответил Пак.
– Только мне нечего есть. Может, вы могли бы заплатить мне вперед?
– Ну ты точно товарищ этого негодяя Кима: повадки у вас одинаковые, – ответил Пак и достал из бумажника сто тысяч вон.
«Ничего себе, здесь, на Тэханно, его зовут негодяем…»
И все же после недолгих раздумий Кынбэ решил доверять Киму Соцгору, а не негодяю Киму, который отказался от собственных слов, и согласился стать актером детской театральной труппы «Веселый ветер» и по совместительству мальчиком на побегушках.
После трех дней спартанского обучения у бывшего детектива Кынбэ ощущал себя новобранцем, едва закончившим курс молодого бойца. В конце их последней совместной смены в знак благодарности он предложил угостить Квака обедом. Тот сначала отказался, но после настойчивых уговоров зашагал в сторону Вонхёро, где было сосредоточено много ресторанов и кафе.
Пришли они туда, где подавали острый суп от похмелья хэчжангук. Место оказалось небезызвестным и уже с самого утра ломилось от посетителей. Квак сел за угловой столик и долго молчал, почти сливаясь с интерьером заведения. Когда Кынбэ решил поблагодарить старшего товарища за визит в такое хорошее место, в ответ он лишь услышал, что Квак просто живет неподалеку в своей однушке.
Они заказали суп от похмелья, а к нему – сочжу. Все три дня Кынбэ засыпал детектива вопросами, связанными с новыми рабочими обязанностями, но сейчас вдруг затих, выбирая подходящий момент, чтобы затронуть тему, которая волновала его на самом деле. Даже вкусная еда не отвлекала его от этих мыслей.
Наконец, когда Квак опустошил рюмку с сочжу и отхлебнул супа, Кынбэ, доев свою порцию, поднял тост:
– Спасибо вам за помощь! Вы многому меня научили!
Квак нахмурился. На первый взгляд могло показаться, что бывший детектив нервничает, но мимические морщины придали его лицу довольно милое выражение.
– Тебе тоже спасибо. Порадовал меня напоследок, составил компанию, – вдруг произнес он, в последний день работы внезапно перейдя с ним на «ты».
Кынбэ не возражал.
– Кстати, а кто работал до вас? Вы все так доступно объяснили мне – видимо, и он хорошо вас обучил, – сказал он, подливая Кваку сочжу.
Тот взял рюмку и на некоторое время задумался. На его лбу снова углубились морщины.
– Он не пил. И не обучал меня. Просто передал дела, и все… Необычный тип.
– О, как интересно. А чем необычный?
– У него были свои обстоятельства. И я не вправе их обсуждать. Больше ничего не скажу.
– Понимаю, понимаю. Простите мне мое любопытство, не удержался. Вечно всех утомляю своими разговорами, ха-ха!
– Да нет, ты, конечно, болтливый, но никого не обижаешь. Я вот привык все молчком делать, а, оказывается, иногда это ранит людей. Мне всегда казалось, что сдержанность причиняет меньше вреда, – задумчиво произнес Квак и мигом опустошил рюмку, будто до этой секунды забыл о ее существовании. Затем с горечью продолжил: – Вот только мне пришлось понять, что слова связывают всех нас. Взять, например, нашу управляющую: кажется, ворчит все время, но на самом деле она заботится о нас. И твоя болтовня безобидна. Мне бы стоило поучиться у тебя разговорчивости и добродушию.