Последняя дуэль (ЛП)

Отношение общества к изнасилованию сильно разнилось. Придворные поэты прославляли рыцарей, как защитников дамской чести, а феодальная аристократия рассматривала изнасилование, как «самое страшное преступление». В то же время, во многих поэмах и сказках рыцари волею судеб лишают девственности низкородных девиц, попавшихся им на пути. Якобы сам король Эдуард III в 1342 году изнасиловал графиню Солсбери (история довольно сомнительная, но имевшая в ту пору широкое хождение). Мало кто из средневековых дам осмеливался высказаться против мнения, что женщинам даже нравится, когда их берут силой. Кристина де Пизан в своей книге «Город дам» (1405 г.) писала, что «изнасилование не доставляет женщинам ни малейшего удовольствия. В действительности, изнасилование — величайшее горе для них».
Преследование и наказание за изнасилование зачастую зависели от социального статуса жертвы и её политического веса. Во Франции женщин, осуждённых за менее тяжкие преступления, вроде кражи, зачастую приговаривали к смертной казни, тогда как обвинённые в изнасиловании мужчины отделывались лишь штрафом — компенсацией, которая выплачивалась даже не самой женщине, а её отцу или мужу. Потому что изнасилование считалось не столько сексуальным насилием над женщиной, сколько имущественным преступлением в отношении мужчины — её опекуна. Судебные документы тех времён показывают, что священнослужители, занимавшие церковные должности, неизмеримо чаще обвинялись в подобных преступлениях и зачастую избегали серьёзного наказания, заявляя о «привилегиях духовенства», которые давали им право быть судимыми не светским, а церковным судом.
Обстоятельства преступления, в том числе и отсутствие каких-либо свидетелей, зачастую затрудняли доказательства факта изнасилования в суде. И во Франции жертва женского пола, независимо от её социального статуса, не могла выдвинуть подобные обвинения без поручительства мужа, отца или опекуна мужского пола. Многие жертвы изнасилования отступали перед угрозами насильников навлечь бесчестье и позор на их семьи, предпочитая промолчать и не предавать преступление огласке. Поэтому, если в теории изнасилование и считалось тяжким преступлением, предусматривающим суровое наказание, то на практике оно часто оставалось безнаказанным, не преследовалось по закону и даже не предавалось огласке.
Сразу же после жестокого нападения Маргарита осталась один на один со своей болью и позором: « в тот день, когда с ней случилось сие несчастье, мадам Карруж пребывала в замке в полубессознательном состоянии, не зная, как заглушить своё горе». В те жуткие часы одиночества, должно быть, в голове Маргариты эхом отзывались слова сквайра, призывающие её хранить молчание. Скоро вернётся её свекровь вместе со слугами. Как же ей поступить?
Ле Гри угрожал Маргарите самым страшным позором для женщины её положения. Среди знати на первом месте была честь, хуже смерти считалось только бесчестие. Особо ценилась женская честь — репутация верной, целомудренной жены. Угрозы Ле Гри особо уязвили Маргариту, ведь измена её отца французскому королю нанесла тяжёлый удар по доброму имени Тибувилей. Возможно, угрожая, сквайр и рассчитывал на то, что её смутит это пятно на репутации семьи. Не исключено даже, что, намечая себе жертву, Ле Гри думал, будто забота о чести семьи гарантированно заставит Маргариту промолчать из боязни запятнать её снова.
Если Маргарита обвинит Ле Гри, ей будет трудно, а то и вовсе невозможно доказать преступление. Помимо нехватки улик, у сквайра имелось ещё одно преимущество, он был фаворитом графа Пьера и мог рассчитывать на то, что суд в Аржантане встанет на его сторону, а вот Маргариту, дочь предателя и жену самого несносного графского вассала, непременно заподозрят во вранье. Ле Гри также имел влияние при королевском дворе и числился одним из личных сквайров государя. Если же дело рыцаря и его жены будет рассматривать светский суд, то Ле Гри, имевший духовный сан в малоизвестном ордене, мог сослаться на привилегии духовенства и ходатайствовать о переносе дела в церковный суд.
 
Кроме того, Ле Гри предупредил Маргариту, что Карруж может убить её, если она расскажет ему об изнасиловании. Ревнивый, подозрительный и вспыльчивый рыцарь вряд ли поверит ей, а вместо этого может вообразить, будто она тайно изменяет ему с Ле Гри или каким-либо другим мужчиной. В ярости мужья порой убивали своих благоверных, заподозрив их в прелюбодеянии, и даже выходили сухими из воды, ведь преступление в порыве страсти оправдывалось недостойным поведением супруги. Ли Гри на собственной шкуре испытал, насколько ревниви подозрителен Жан, и, вероятно, подозревал, что со своей супругой Карруж тоже не особо церемонится. Возможно, Ле Гри имел все основания полагать, что Маргарита побаивается мужа, и рассчитывал сыграть на этих страхах, советуя ей промолчать.
Однако, несмотря на угрозы насильника и весьма туманные перспективы добиться справедливости, Маргарита отказалась отступить перед лицом скандала и прочих опасностей, которые повлечёт за собой огласка. Вскоре после нападения она, желая отомстить сквайру, приняла решение открыться мужу, едва тот вернётся домой. Она прекрасно запомнила час, когда Жак Ле Гри заявился в замок. Запоминая важные детали, Маргарита готовилась не только к неизбежным допросам членов своей семьи, но и к ужасающему публичному порицанию, которое наверняка её ждёт, когда эта позорная тайна получит огласку{9}.
Молчание Маргариты, которого так добивался Ле Гри после совершённого насилия, продлилось всего несколько дней, пока Жан де Карруж не вернулся из Парижа, 21 или 22 января. В день преступления, спустя несколько часов после того, как двое нападавших покинули Капомесниль, госпожа Николь вернулась из своего короткого путешествия в Сен-Пьер-сюр-Див. Но свекровь Маргариты была последним человеком на земле, которому бы она доверила ужасную тайну. В результате, испытывая, должно быть, величайший стресс и смятение, Маргарита молчала вплоть до возвращения мужа.
Вернувшись в Капомесниль, Жан застал жену подавленной и в расстроенных чувствах — «печальную, вечно плачущую без причины, угрюмую, удручённую, совсем не такую, как обычно». Вначале он заподозрил, что между ней и матерью случился разлад. Все три недели отсутствия Жана, за исключением того злополучного дня, Маргарита провела бок о бок с госпожой Николь, и вполне естественно было предположить, что меж ними пробежала чёрная кошка.
Маргарита отказывалась открыться мужу, пока они не остались наедине. «Прошёл день, опустилась ночь, и сир Жан отправился спать. Супруга не пожелала лечь вместе с ним, чему её муж несказанно удивился и начал допытываться о причинах такого поведения. Она отстранилась от него и принялась в глубоких раздумьях расхаживать по комнате взад-вперёд. Наконец, когда все уснули…» (а в замке или в поместье, даже лёжа в постели, сеньор и его жена не могли по-настоящему быть уверенными, что их не подслушивают вездесущие слуги) «…она подошла к мужу и, опустившись перед ним на колени, со слезами в голосе поведала о трагическом происшествии».
Маргарита не торопилась лечь с мужем в постель (на которой, возможно, над ней жестоко надругались, связав по рукам и ногам), пока не представился случай рассказать ему о случившемся. После нескольких недель разлуки Жан, вероятно, жаждал снова оказаться в постели с женой. Однако Маргарита уж точно этого не желала. Кроме того, возможно, после жестокого нападения на её теле оставились ссадины и синяки. В Средние века было принято, чтобы все, включая господ, спали в супружеской постели нагишом, и прежде чем предстать перед мужем в столь плачевном виде, Маргарита, вероятно, желала объясниться. А главное, Маргарита сохранила определенный контроль над ситуацией, рассказав свою историю в то время и при тех обстоятельствах, которые она сама выбрала..
 
Жан слушал, вначале с изумлением, затем — с возмущением, пока Маргарита, заливаясь слезами, посвящала его в «детали этого грязного, жестокого и преступного деяния», жертвой которого она стала. Закончила она мольбой об отмщении ради спасения собственной чести. Маргарита понимала, что сейчас самое время проверить на прочность брачные обеты, данные перед алтарём, любое посягательство на честь и репутацию одного из супругов неминуемо нанесёт урон обоим. Кроме того, она знала, что в соответствии с феодальным правом, её заявления не имеют никакой юридической силы без поддержки и покровительства мужа.