Былые
— Э-э, да… я могу заварить.
Сирена смешалась.
— На данный момент я проживаю без слуг. Муттер болен, и мне нужно нанять служанку.
— О, дорогая моя, как же ты справляешься в одиночку?
— Ты знаешь, я не одна.
— Ах, они? — сказала Сирена. — Я говорила о человеческом обществе, а не о машинах.
Гертруда кивнула, пряча глаза.
После паузы обе сошлись во мнении, что ей нужна компаньонка — человеческая служанка, которая возглавит другие процессы дома. Та, кому можно доверять и кто поможет присмотреть за собой и за ребенком.
— Загвоздка в том, что тебе нужен человек, который не станет допытываться, задавать вопросы. В этом доме и нашей истории достаточно всего, что пробудит интерес постороннего.
Гертруда согласилась и закусила губу.
Вдруг на удивление ее подруга улыбнулась.
— Разве ты сама как-то раз не говорила, что у Муттера есть дочь?
Подруги, не откладывая, вместе составили письмо так, чтобы Муттер с семьей никак не могли отказать. Превозносили его за надежность, преданность, а превыше всего — молчание. Гертруда хотела польстить ему и преувеличить свою нужду. Сирена заметила, что в ее настоящем положении преувеличить нужду невозможно. Гертруда думала, главным затруднением может стать его старший сын. Всегда ожидается, что это старший сын заменит отца. Просьба о помощи по дому к его сестре может показаться щелчком по носу. Так что они оставили это невысказанным и только намекнули на общие дела; всем прочим же можно манипулировать на месте. Они надеялись навестить семью завтра же и принести с собой ребенка; в конце концов, из-за него они и затеяли просить о встрече.
Письмом они остались вполне довольны и отправили его с водителем Сирены, которому велели дождаться ответа.
Тот припарковался по адресу, написанному на конверте. В этой части города ему приходилось бывать нечасто, и он не намеревался оставлять автомобиль без присмотра в такой округе. Как и не собирался входить в скромное жилище. Уж лучше дожидаться в элегантном лимузине, чем в убогом окружении. Он постучал. Ответил высокий юнец. Водитель сообщил, что будет ждать ответа, и вручил конверт. Юнец взял его безобразными и отвратительными руками — их водитель принял за последствия какой-то гадкой кровосмесительной мутации. Быстро отступил от закрывшейся двери, яростно вытирая руки о темно-синюю ливрею.
Тадеуш внес письмо.
— Мам, — позвал он и сел за стол, уставившись на конверт, натянутый в длинных пальцах. Кругом собралась семья.
— Это от госпожи Тульп, — сказал он. — Наверно, надо кликнуть вниз отца.
Мету, дочь-подростка, отрядили наверх сковырнуть больного Муттера с постели и привести к столу. Она умела ладить с отцом, хоть никто не понимал, как ей это удается. В такую малость, как двенадцать лет жизни, она смогла ужать понимание и молчаливую уверенность большинства людей вдвое ее старше. Еще она иногда знала, что надо ловить вещи раньше, чем их бросали. Семья собралась за столом и дожидалась хозяина дома, чей хрип уже сползал по скрипучей деревянной лестнице. Он уселся, набросив поверх фланелевой пижамы и плотного шерстяного исподнего толстый клетчатый халат. У него жар, сообщил он, так что подле поставили кружку с водой. Муттер шмыгнул и бросил на недистиллированную жидкость неодобрительный взгляд. Затем показал на глиняный кувшин со своим обеденным пивом. Тадеуш тем временем прочистил горло и разорвал конверт. Аккуратно прочитал ровным обычным голосом.
Дорогой Зигмунд,
Надеюсь, тебе стало гораздо лучше. Я бы не потревожила твоего выздоровления, но это вопрос немалой срочности. В последнее время мне так одиноко без тебя болтаться по этому старому дому вместе с ребенком. И я решила прийти к тебе и совместно обсудить наше будущее. Твоя служба бесценна для Кюлер-Бруннен и, разумеется, для меня лично. Теперь, когда впору задуматься о новом поколении, следует поступить правильно. Я всегда высоко ценила твою преданность, честность и превыше всего — молчание. Особенно в некоторых вопросах, что здесь останутся неупомянутыми.
Можно ли нам навестить тебя завтра утром и вместе обсудить планы? Я принесу с собой малышку, чтобы ты увидел, как славно она растет.
Берндт, младший из выводка Муттеров, хихикнул. Мета сказала: «Ой». Муттер крякнул и скользнул слезящимися глазами к жене. По горлу на ее толстые щеки вползал розовый румянец, сменяющийся багровым. Глаза горели, как черные уголья. Если бы из человеческих ушей мог валить пар, то повалил бы из ее. Дети вперились взглядами в свои ботинки, а Муттер произнес:
— Дорогая моя, кажись, госпожа Тульп только хочет сказать…
Фрау Муттер взорвалась слезами и соплями — в объеме большем, чем клокотало мокроты в пропитанных сигарным табаком легких Муттера.
— Мерзкая ты свинья. Коварный ты соблазнитель. Грязный ты лжец, ты же мне муж. Я с тобой нарожала всех этих… — и здесь она махнула рукой в сторону детей, рассылая слезы и сопли на освященные головы и лица своего благословленного выводка. — Так и знала, что карнавальный нагулиш — твой, все это время знала, а ты мне врал, — хлюпала она в фартук, вскинутый к тонущим глазам.
— Матушка, ты ошибаешься, — взмолилась Мета.
Когда им щедро даровали дом одновременно с тем, как объявили о беременности Гертруды, фрау Муттер впала в истерическое заблуждение, что ребенок молодой госпожи, зачатый во время карнавала, может быть отпрыском ее стареющего супруга. Убеждение без всяких оснований, но приносившее немалую радость сердцу и чреслам Муттера и недолгие страдания его многострадальной жене. Когда Муттер убедил ее, что сама эта идея абсурдна, больше о ней не заговаривали, хоть он втайне и сиял от грубоватой гордости благодаря этой фантазийной возможности. Все было забыто — и вот на тебе.
Теперь оба орали друг на друга. Берндт тоже разревелся. Мета старалась вынести его из зоны боевых действий, когда за пряжку его трепыхавшегося сандалия зацепилась скатерть. Все поползло к краю. Кружка пива Муттера перевернулась и пролилась на колени Тадеуша, так что он подскочил с места, как чертик из коробочки, и стукнулся темечком о балку. Муттер завопил от возмущения, порождая вопли еще громче от разъяренной жены. Спящий поблизости кот метнулся к своему клапану на двери и пулей вылетел из дома. Снаружи шофер в сиреневом «Гудзоне Фаэтоне» производил подсчеты серебряным карандашиком в благородном блокнотике. Переполох из дома ударил по отполированному корпусу и поблескивающим окнам превеликим удивлением. Он бросил писать и поднял глаза на завывающую дверь. А чего еще здесь ожидать, подумал он, и продолжил свои выкладки.
Теперь Тадеуш пытался утихомирить бушующих родителей.
— Уверен, это все большое недоразумение. Госпожа Тульп — хорошая леди, — сказал он.
— Чересчур хорошая, — шмыгнула мать.
Пролитое пиво добралось до размокшей горбушки хлеба, а на полу под шаркающими и топочущими ногами похрустывали сахарные кубики.
— Она всегда была к нам добра, — прокашлял отец.
— К тебе — чересчур добра, мерзкая ты свинья! — прокаркала мать.
— Хватит, хватит, — визжала Мета, держа Берндта в красных руках, пока тот внезапно не заткнул свое мокрое от слез лицо большим пальцем.
— Все, довольно. Довольно! — закричал Тадеуш. — Довольно этих глупостей. Снаружи ждет слуга мисс Лор, он услышит все до единого слова. Вам разве не стыдно?
Шум тут же обмяк.
— Теперь лучше вести себя тихо и успокоиться.
Все грозно смотрели в разных направлениях.
— Конечно же надо пригласить дам в гости, и смотрите, чтобы они не слышали ни слова из этих глупостей.
Тадеуш двинулся к двери.
— Я скажу ему, что дамы будут желанными гостьями в любое время. Скажу, что завтра в десять мы все будем ждать.
