Число Зверя
Значок «Я люблю Энди», разного размера и формы, имелся на груди у каждого — за вычетом, конечно, самого «Великого Психоманипулятора».
Энди, в синем костюме, белой сорочке и с красным галстуком, был так красив, что Розмари надолго задержала на нем глаза — не могла налюбоваться. Наконец-то, в кои-то веки, он одет более или менее благопристойно. А то все джинсы да курточки!
— Друзья мои! — провозгласил ван Бурен, отложив нож и двурогую вилку и с торжественным видом дождавшись полной тишины. — Прежде чем мы продолжим… — Он с улыбкой обвел глазами всех гостей и остановил взгляд на самом почетном из них. — Энди, не окажешь ли ты нам честь, прочитав молитву?
— Нет, сэр, — улыбнулся в ответ Энди. — Разве я посмею, когда за столом присутствует сам Роб Паттерсон!
Раздался гул одобрительных голосов. Марк Мид, исполнительный директор возглавляемого Паттерсоном Христианского консорциума, отрываясь от своей хорошенькой соседки слева, которой он что-то нашептывал, крикнул через стол:
— В самую точку, старина! Молодец, Энди! Паттерсон, сидевший справа от Розмари, встал и чинно изрек:
— Спасибо, Энди. Никогда в своей жизни не был польщен так, как этими твоими словами. А теперь прошу всех взяться за руки…
Розмари встретилась взглядом с сыном. Энди быстро подмигнул ей и, чтобы законспирировать свою проказу, сразу же потер глаз, словно в него что-то попало.
После относительно короткой общей молитвы ван Бурен приступил к священнодействию: начал разрезать индейку на части. Поговаривали, что в этом искусстве ему нет равных.
И действительно, Майкл ван Бурен умел так проворно, так точно и с таким неописуемым шармом управиться с индейкой, что за этот спектакль можно было деньги брать со зрителей — как за представление фокусника.
Какой-то остряк назвал этот мини-спектакль па-де-де «День Благодарения» в исполнении жареной индейки и Майка ван Бурена. Особую прелесть номера составляло то, что «танцор», артистически и в лихом темпе орудуя ножом и вилкой, не прекращал болтать и балагурить.
Сейчас он обращался к матери Энди:
— Поскольку я сам в прошлом работал на телевидении, то могу, как бывший профессионал, в полной мере оценить, до какой степени вы блестяще держались во время съемок. От вас исходил такой покой, такая царственная сила и уверенность в себе — прямо ух!!!
— Спасибо, — сказала Розмари.
— Вы искренняя и чистосердечная, и это бросается в глаза. Искренность и чистосердечие — что может быть прекрасней в женщине?
— А в мужчине это недостатки? — лукаво спросила Розмари.
— Ну вот! Вы вдобавок еще и остроумны! — хохотнул ван Бурен, проворно работая ножом и большой вилкой. — Остроумие — еще одна черта, которую я ценю весьма и весьма высоко!
— Розмари, дорогая, — обратился к ней Роб Паттерсон.
Она повернулась к проповеднику, который вполголоса продолжил:
— Энди проявил такую трогательную деликатность по отношению ко мне. Типичный пример его безмерного великодушия и доброты. Этот эпизод навсегда останется в сокровенном уголке моей памяти, предназначенном для наилучших воспоминаний!
Она ответила дружеской улыбкой и поблагодарила проповедника за добрые слова о сыне.
— Иногда, Розмари, — струилась дальше вкрадчивая речь Паттерсона, который как бы от избытка чувств возложил свои длинные пальцы на кисть ее правой руки, — иногда мне кажется, что Энди даже слишком великодушен и добр. Многие, увы, пользуются мягкостью его сердца. Взять хотя бы ярых атеистов — их отношение к зажжению свечей. Надеюсь, вы не разделяете непомерной терпимости вашего сына. По-моему, ни в коем случае нельзя потакать им — их позиция возмутительна! Я полагаю, что в этом вопросе прав Майк ван Бурен — ярых атеистов надо попросту принудить, дабы они не испортили праздник всему человечеству!
Розмари уже слышала толки о ярых атеистах по телевидению, да и сын говорил что-то ироническое об атеистах-параноиках. О свечах было упомянуто в одном из рекламных роликов «БД», однако она тогда не вслушивалась. Словом, она понятия не имела, на что намекает Роб Паттерсон. А надо было как-то отвечать…
Розмари украдкой стрельнула глазами направо-налево — в поисках помощи. Однако Великий Психоманипулятор был занят разговором с Великим Индейкоразрезателем.
Ее выручила соседка Паттерсона. Женщина кокетливо хлопнула его по руке и капризно сказала:
— Полноте вам. Роб! Опять вы взялись громить ярых атеистов. Вы забываете, что нынче День Благодарения, а не проклятий и сарказмов. Ведь я права, Розмари? По словам Энди, несколько тысяч свечей не сделают погоды и самые тупоголовые атеисты вольны вытворять, что им угодно. Они не испортят всеобщее торжество. Раз сам Энди так говорит — для меня этот вопрос закрыт… Ах, Розмари, душечка, я полагаю, вас так и распирает от гордости за сына!
Тут соседка Паттерсона сделала короткую паузу, вздохнула и простодушно прибавила:
— А у нас с Мерлем растут оболтусы — благословляем небеса, если они продержатся в одной школе два года подряд!
— Энди, тебе не трудно передать мне сельдерей, — попросил Марк Мид, отлипая от своей хорошенькой соседки слева, к которой его влекла неведомая сила.
Во время возникшей паузы Розмари встретилась глазами с Джо, сидевшим в дальнем конце стола. Он едва заметным движением пальцев послал ей привет.
Розмари улыбнулась ему и шевельнула пальцами в ответ.
Джо тоже выглядел очень привлекательно в традиционном наряде республиканцев. Он чуть рассеянно слушал соседку, миссис Луш Рамбо, и солидно кивал головой.
— Ах ты, черт! Проклятье! — вдруг взревел хозяин дома и выронил нож. Из порезанного пальца на светлую грудку индейки закапала кровь.
Розмари вздрогнула всем телом и поспешно протянула ван Бурену полотняную салфетку.
Как только Энди плюхнулся на сиденье лимузина, Розмари привалилась к нему и положила голову на плечо сына.
— Уфф!!! Как же я устала! Как же я объелась! — весело запричитала она.
Ей было неловко признаться, что она и выпила чересчур много. Голова изрядно кружилась. Но было ощущение исполненной трудной работы — она обошла все подводные камни в разговорах, не перепутала ни одного имени и вроде бы ни разу не выказала себя дурочкой.
Энди ласково обнял ее и, посмеиваясь, легонько тряхнул.
— Ах, моя бедная малышка, — сказал он, осыпая поцелуями маковку ее головы, — солоно тебе пришлось среди этих надутых индюков и болтливых индюшек. Спасибо за мужество, большое спасибо. А кормят у ван Бурена недурственно. Какие блюда, какие подливки? Да и сервировка — ого-го?
Розмари замычала что-то в ответ, потом выпрямилась и заглянула сыну в глаза.
— Я сошла с ума, — сказала она, — или ужин действительно был затеян как почти точная копия картины Нормана Роквелла?
Энди округлил глаза, потом хлопнул себя по лбу.
— Да! Да! — воскликнул он. — Вот почему мне все время казалось, что я где-то это видел! Ты совершенно права. Кругом сказочная белизна — и пятна неказистых, но внушительных бокалов…
— Ты вспомни еще синее платье Брук и ее белый передник! Насколько я помню, у Роквелла тоже есть подобная женская фигура. Нас прелестно разыграли!
Они еще посмеялись над милой выходкой ван Буренов и устало затихли. Машина на огромной скорости неслась вперед, приятно покачивая пассажиров.
Мимо летели придорожные огни, порой почти сливаясь в горизонтальные полосы.
— О, кстати! — вспомнила Розмари. — Насчет свечей. Я в каком-то ролике слышала упоминание, но не разобралась…
— Это один наш проект, довольно большой, — пояснил Энди. — Расскажу попозже… Послушай, тебе не показалось, что Марк Мид — педик?
— Показалось. Хотя он вроде бы усиленно обхаживал и тискал свою соседку слева.
— В промежутках он кокетничал и заигрывал со мной. У меня уши распухли от его комплиментов.
— За мной тоже ухаживали, — со смехом заявила Розмари. — Ван Бурен весь вечер осыпал меня комплиментами, даже неловко было перед его женой. Я, оказывается, и чистосердечная, и искренняя.