KapitalistЪ (СИ)

Канадец пьяно заулыбался, а потом задал вопрос, который интересовал его с самого начала, но озвучить который он не решался:
— Кстати, Беверли, а сколько стоят твои услуги?
Девушка обвела друзей оценивающим взглядом и назвала сумму, пояснив — это за троих.
— Нехило! — присвистнул Итон. — Я пас — не потяну.
Джакоб расхохотался и заговорщицки толкнул его в бок:
— Я тоже не потяну. Но хорошо, что у нас есть на все согласный благотворитель, верно?
  
Уилсон тут же повеселел, а вот брови Крюкова, как пара молодых орланов, взвились к вершинам Сьерра-Невада.
— Одну минуточку, джентльмены! Я за ваши, простите, блядки, в журнале расходов не расписывался. Ресторация это одно, тут вопросов нет — сам пригласил, сам оплатил. А вот девочку — Беверли, без обид! — пусть каждый выгуливает сам. Так будет справедливее, как мне кажется.
Конечно, Иван мог без труда оплатить «развлечение» — денег хватало, но в нем вдруг взыграли нотки обиды, приправленные выпитым алкоголем. Обида родилась из пренебрежительных слов канадца и, главное, тона, с каким он их произнес.
— А еще друг называется, — надулся опять погрустневший Итон, который понял, что с таким раскладом ему сегодня все же не перепадет.
— Да не, Эван прав! — на ходу переобулся Клатье. — Он и так сегодня потратился. Это мы его сейчас «угощать» должны, а не требовать обратного. — И постарался приобнять надувшегося товарища.
— А-а, плевать, — отмахнулся от него Уилсон. — Делайте что знаете, а я уже все равно ничего не хочу. И вообще домой пошел. Завтра на работу. Всем пока! — И, не слушая возражений, быстрым шагом направился прочь.
— Да постой ты! — в спину ему крикнул Крюков, но эффекта это не возымело.
— Ничего, ничего, проспится, и завтра обиду как ветром сдует, — прокомментировал Джакоб и повернулся к Ивану: — Эван, а ты меня прости! Был неправ.
— Да ладно, чего уж там. Неприятно, конечно, когда тебя не за друга, а за «кошелек» держат…
— Я же извинился! — чуть ли не взмолился канадец. — Ну? Поехали?
— Черт с тобой. Поехали!
Крюков вновь сделал приглашающий жест. И на сей раз это возымело эффект.
Внимательно слушавший их таксист засуетился, наказал следовать за собой и повел компанию к углу дома, где стояли припаркованные вдоль тротуара роскошные автомобили Darracq Tourer — такси местной компании, совсем недавно основанной бизнесменом Гарри Алленом. Основанной после того, как какой-то обнаглевший нью-йоркский таксист содрал с него астрономическую сумму за несколько миль пути. И тогда мистер Аллен решил — открою свое такси, которое будет доступно обывателю с достатком чуть выше среднего.
Поэтому, несмотря на то, что машины фирмы «Даррак» могли быть причислены к премиум-классу — большие фары, хромированная решетка, просторный салон на четыре пассажира и классический кузов, выполненный в стиле того времени, с плавными линиями и декоративными элементами, — цена за такси не кусалась.
Когда вся компашка забралась в салон, таксист, придерживая за клиентами дверь, на всякий случай предупредил:
— Стоимость проезда пятьдесят центов за милю. — И, увидев одобрительный жест со стороны Ивана, спросил, обращаясь сразу ко всем: — Куда едем?
Клатье бросил на Крюкова растерянный взгляд: «Я не знаю! Выручай!»
— Отель «Плаза»! — скомандовал тот — гулять так гулять.
— Прошу прощения, сэр, но отель «Плаза» еще не введен в эксплуатацию, открытие запланировано на первое октября.
— Тогда… — замялся Крюков, — в какую-нибудь гостиницу. Любую. Но хорошую.
— Поконкретнее, сэр.
— В отель «Никербокер», пожалуйста, — за мужчин решила Беверли Мур и обольстительно улыбнулась — в этом отеле она была частым гостем.
Обладатель шикарнейших усов кивнул, сел на водительское место, включил таксометр, и вскоре машина тронулась в путь.
До отеля «Никербокер» было около семи-восьми миль: сначала по Фултон-стрит, затем через пересекающий пролив Ист-Ривер Бруклинский мост, а дальше по набережной до Сорок Второй улицы, и уже от нее, повернув налево — по прямой до гостиницы.
Был, конечно, и более короткий вариант без выезда с моста на набережную, но Беверли настояла на «хочу покататься!».
— Кажется, за нами кто-то увязался, — когда машина уже сворачивала на Сорок Вторую улицу, сказал Клатье, до этого несколько раз обернувшись. — Не к добру это.
— Золотисто-бордовый «Кадиллак»? — уточнила мисс Мур.
— Похоже на то.
— Тогда не переживай, это Густаф, мой телохранитель, — пояснила куртизанка, а Крюков понял — сутенер. — Или вы думали, что такая девушка будет одна, да без охраны?
Дальше ехали молча, и вскоре такси затормозило возле отеля «Никербокер».
Подвыпившие пассажиры вывалились на улицу.
  
Глава 14
 
Вокруг мигал ослепляющий свет, а из темноты на Крюкова лезли вурдалаки с длинными моржовыми клыками и лицом мистера Ганса. Кое-как отбившись от них пустой бутылкой бурбона, он поскользнулся и упал плашмя в наполненный свежей кровью золотистый чан, где купались обнаженные русалки. Русалки смеялись и весело брызгались кровью. Ущипнув самую «титькастую» русалку за грудь, Крюков получил звонкую пощечину. «Сгинь!» — велела русалка, и профессор вдруг очутился в своем арендованном домике в пригороде Монтаны — в собственной спальне, лежащим на кровати с привязанными к изголовью руками. Из темного угла вышла коренастая фигура Усикова, тянущего свои дымящиеся руки-паяльники к паху пленника. Тот заорал… и проснулся.
Веселая ночь пролетела как вспышка бенгальских огней на Бродвее, а алкогольная эйфория сменилась похмельем.
Застонав от резкого приступа головной боли, Крюков перевернулся на спину и кое-как раскрыл отекшие глаза. Чувствуя, что помирает второй раз за последние пару дней, мысленно выругался — молодая печень, на которую было столько надежд, их не оправдала.
Прикрыв левый глаз — так голова болела меньше, — Иван огляделся, уповая на какую-нибудь добрую душу, что оставила ему таблеточки от похмелья и чего-нибудь попить. Но на сей раз виртуально-фантомный Санта-Клаус был неумолим — Крюков весь год вел себя как плохой мальчишка, поэтому никаких «подарочков» он не обнаружил.
Зато обнаружил, что двухкомнатный люкс отеля «Никербокер» выглядел так, будто внутри него только что взорвался американский крейсер «Мэн» — тяжелые бархатные шторы сброшены на пол, мебель частично перевернута, в углу искрятся осколки зеркал, пустых бутылок… И мазки запекшейся крови на стене.
— Проклятье, ничего не помню, — просипел Иван. — Это я, что ли, сотворил?
Он кое-как сел, взглянул на наручные часы — половина двенадцатого дня. Нащупал ногой, возле кровати, свои брюки. Попытался надеть. Не смог. Плюнул на них и, стараясь не порезать руки, буквально на четвереньках пополз искать водичку. Впрочем, бурбон бы тоже сошел.
Из-за закрытой двери, что вела во вторую, соседнюю комнату, послышался шум, словно кто-то двигал там мебель. В мозгу промелькнуло воспоминание, что именно туда Клатье увел Беверли — после того, как Крюков закончил с куртизанкой все свои интимные дела, и перед тем, как он отрубился.
Обрадовавшись, что канадец его не бросил, Иван обессиленно лег посреди номера, прижался щекой к ковру и негромко позвал:
— Джакоб! Воды! Принеси мне воды… Джакоб!
Ведущая в соседнюю комнату дверь беззвучно отворилась, раздались грузные шаги. А затем кто-то подхватил Крюкова подмышки, легко приподнял и посадил в кресло рядом с оборванными шторами.
Иван вновь прикрыл глаз, пытаясь сосредоточиться на одетой в хороший костюм мужской фигуре. И тут же пожалел о содеянном.
Уперев руки в бока, внушительных габаритов незнакомец задумчиво постукивал толстыми пальцами по своему ремню, словно размышляя, что ему делать с Иваном. Пальцы его были украшены массивными золотыми кольцами, а на запястье виднелись дорогие часы — не чета крюковским.
Если голова мужчины и знавала когда-то некую растительность, то это время безвозвратно кануло в лету — бугай был абсолютно лыс. Но больше всего Крюкова поразили кирпичный подбородок, кривой, некогда сломанный нос, и отметина о жестокой схватке — старый шрам во все лицо, от левого виска до правого уголка рта. Именно там, в правом уголке рта, незнакомец «пожевывал» дымящуюся сигарету.