Охотники на Велеса (СИ)
— Ты понимаешь, что я как женщина жалею Ростилу?
Харальд чуть усмехнулся.
— А я жалею ее как мужчина.
— Что ты хочешь сказать? Ответь, пожалуйста, Харальд, — Любава начала краснеть.
— Я ей сделаю подарок, — не спеша ответил варяг. — После того, как мы расстанемся, она, клянусь Мьёлльниром, будет точно знать, что не все мужчины — бороны ходячие, или как она там в болоте ругалась. Исчезнет ее панический ужас.
— А если родится ребеночек?
— Я заплачу ее родителям, как положено, клянусь Мьёлльниром. Я не собираюсь отказываться ни от одного из своих детей. Тем более от такой матери.
И Харальд преспокойно занялся дальше починкой упряжи.
— А почему бы тебе, Харальд, — вмешался Творимир, — не жениться? Девка хорошая. И собою ладная, и работящая. А уж какая наблюдательная да сообразительная…
Творимиру его христианское мировоззрение мешало одобрить такого рода мужскую жалость и такие подарочки. Но и поучать своего старинного друга и Старшого он не собирался.
Харальд снова оторвал взгляд от своей работы.
— Я не сегодня-завтра уеду по Красной дороге на Бледном коне, или меня искалечат. Куда мне жениться?
Это он, наверное, вспомнил, как легендарная Гудрун рыдала да убивалась после смерти любимого Сигурда, раз уж Мьёлльнир, то есть молот Тора, помянул, да еще дважды, — подумала Любава. — Они, кажется, из одних и тех же сказаний.
— Искалечат. Положат тебя на телегу без ноги, или даже без двух ног, — спокойно сказал Творимир, — привезут к дому. Выскочат твои детки, начнут кричать, что мой папаня геройский вернулся. Жена выскочит на их крики, заплачет от радости, что живой. И будешь жить-поживать, деток уму-разуму наставлять. Жена твоя, если это будет Ростила, не пропадет, если только не помрет сразу от счастья, что ты всегда рядом будешь. А вот если не будет у тебя дома, кому ты нужен без ноги или даже без обеих? Подумай, Харальд, уж я-то знаю, о чем говорю.
Харальд вроде скрипнул зубами, шепотом помянул зловещего легендарного волка Фенрира, а также его отдаленных потомков, но вслух ничего не сказал. О счастливой семейной жизни Творимира знал чуть ли не весь Новгород, на что тот сейчас и намекал.
— Так твоя, Творимирыч, Марьяна разве откажется принять в дом твоего искалеченного друга? — со своей обычной улыбкой спросил Негорад. Его самого, тяжко раненного, выходила в свое время жена Тишаты Оллисава. И с тех пор Негорад стал преданным другом этой семьи. — Да и ты вроде теперь христианин, в отличие от нас, грешных. Неужто бросишь на произвол судьбы друга, без двух ног-то?
— Марьяна не откажется, — с легким ехидством ответил Творимир, — но детки, которые выбегут навстречу, будут моими, а не твоими, Харальд, уж не обессудь.
Любава задумалась, как все это теперь преподнести Ростиле. Потом ее мысли полетели дальше по обычному в последнее время пути.
— Послушай, Харальд, — заговорила она снова после долгого молчания. — Ты ведь можешь теперь узнать от Ростилы дорогу к святилищу.
Варяг пристально на нее посмотрел.
— Нет, этого не могу. Это подло. Ты же у Сольмира не можешь выспросить? Не хочешь предавать его доверие?
— Но он же ничего о наших целях не знает. В отличие от Ростилы.
— В отличие от Ростилы, он мужчина. И сможет защититься, когда ему будут мстить. И потом, тебя здесь все за ведьму держат. Отвести ведьму в святилище Велеса — самое то, что нужно.
— Все равно его обмануть придется, чтобы он отвел.
— Я не настаиваю. Но Ростилу нужно будет не обмануть, а предать желающим отомстить. Не волнуйся, Любава, еще немного подождем, потом отловим кого-нибудь из местных, кого не жалко, приставим нож к горлу, и отведет, как миленький. Не думаю, что кто-нибудь, кроме самих волхвов, решит жизнь свою отдать за Велеса.
Глава шестая
Вечером Любава пошла в свою избу, ждать Сольмира. Тот, пока шел по муромским улицам, еще кое-как сдерживал свою радость, но подходя к Новгородскому двору, он уже откровенно улыбался. И в его улыбке сквозило такое явное ожидание грядущего блаженства, что наблюдавший за ним Всеслав едва не взвыл от бешенства. Хотел было бросить всю затею, все было ясно, чего уж там, но, вспомнив, как совсем недавно страдал от непонятных сомнений, решил все же, стиснув зубы, довести свое идиотское дело до конца. Кто ее, эту противоречивую и непонятную, совсем непохожую на настоящих ведьм, Любаву, знает.
Он быстро перемахнул через забор, пока Сольмир стучался в калитку, заскочил в полуотворенную дверь Любавина домика и притаился за клетью в холодной части избы. Сольмир вошел в теплую часть.
— Дверь входную не запер? — раздался изнутри голос Любавы. — Запри, чтобы нам не помешали, сколько раз говорила.
Сольмир спустился вниз и запер дверь. Всеслав чего-то подобного и ожидал, поэтому и пробрался заранее вовнутрь. Он ждал, стараясь ни о чем не думать, потом ждал, уже не решаясь войти. Наконец напомнил себе, что это пакостное, сомнительное дело все равно придется довести до конца. Он просто заглянет на мгновение, убедится, что «ничего возвышенного» в избе не происходит, и тут же уйдет.
Посланник бесшумно открыл дверь в теплую избу, переступая через порог.
— Нет, неправильно, — говорила в этот момент Любава с важным видом. — Это как раз и есть аорист. Ты опять не заметил.
Сольмир, почувствовав движение сзади, резко вскочил из-за стола. Стоявшая Любава мгновенно обернулась. На столе в свете нескольких масляных светильников поблескивали дощечки, залитые воском. Пустые бесцветные, и исчерченные разноцветными буквами. Разноцветными буквы были потому, что увлекшаяся обучением Любава сначала красила дощечку, а затем покрывала ее воском. Поэтому, когда воск процарапывали писалом, яркая подложка становилась видна, и буквы выглядели разноцветными.
Всеслав несколько томительных секунд молча созерцал открывшуюся ему картину, а затем расхохотался, закрыв лицо руками, и опустился на ближайшую скамью.
— Аорист он не заметил, надо же! — повторил он Любавины слова в промежутках между этим приступом смеха и последующим.
Уж больно неожиданной была открывшаяся ему картина, и слишком сильным — облегчение.
Сольмир с Любавой переглянулись.
— Что будем делать? — тихо спросил Сольмир.
Девушка пожала плечами. Она не знала, что делать.
— Всеслав, ничего особенного, ты кваса не хочешь? Раз уж зашел? А зачем ты, кстати, зашел? И как?
— Ты меня заинтриговала. Интересно стало, что же тут такое возвышенное творится, — ответил Всеслав, улыбаясь своей особенной, вспыхивающей изнутри улыбкой, от которой он весь освещался, — вот и зашел. А квас давай.
Любава невольно улыбнулась в ответ. Хотя все было не смешно. Разговорившись в прошлый раз с Всеславом, она нечаянно выдала ему Сольмира и почти сорвала сложный Гостомыслов план.
— Ты нас выдашь? — напрямик спросил Сольмир.
Всеслав сразу посерьезнел, только теперь все уяснив до конца. Действительно, за любовное свидание этой парочке ничего не будет. А вот за изучение греческого языка в колдовском городе Муромле убьют без долгих разговоров.
— Нет, не выдам, клянусь огненным мечом Сварога, — твердо сказал разоблачитель. — Квасу-то давай, хозяюшка.
Ему теперь не хотелось уходить.
— А мне нельзя тоже греческому поучиться? — невинно спросил он, глядя в кружку с пенистым квасом.
— Нет! — в один голос сказали Сольмир с Любавой.
— Потом как-нибудь, а, Всеслав? — жалобно добавила Любава. — Представляешь, что обо мне подумают?
— А тебя это что, беспокоит?
— Меня беспокоит, что на самом деле тебе совершенно не интересен греческий, — прямо ответила Любава, умоляюще глядя воину в глаза.
Сольмир положил руку на плечо Всеслава. Чтобы не забывался, значит. Дескать, осади коня, добрый молодец.
— Как бы там ни было, — со значением сказал сказитель, — Любава — моя подруга.
— Да понял я, понял, — снова развеселился Всеслав. — Не беспокойтесь, из-за меня лишних сложностей не будет. — Он залпом выпил квас, встал и направился к выходу. Вежливо, в пояс поклонился Любаве на пороге и вышел за дверь.