Столичный доктор. Том VIII (СИ)
— Отлично. Раненые уже идут. Серьезные поступления ожидаются к завтрашнему вечеру. Японцы наступают, есть потери в заслонах. Вы… готовы?
— Готовы. Но с оговоркой. Людей не хватает. Особенно фельдшеров и сестёр милосердия. По санитарской части мы выкрутимся — из легкораненых и выздоравливающих наберём. А вот обученный персонал… Вы сами понимаете.
Полковник потёр лоб и выдохнул, как человек, который уже слышал подобную речь двадцать раз за день.
— Будут. Скоро придёт обоз из тыла. Добровольцы. В том числе — команда Красного Креста. Сказано, что среди них медики. Сёстры. Пара фельдшеров тоже числится. Обещают, что не новички.
— Обещают… — я усмехнулся. — Ладно. Тогда прошу приписать их к нам, как прибудут.
— Уведомим. Ваш пункт — приоритетный. Ближе всего к линии. Вы и так уже, считай, на передке.
Я коротко поклонился и развернулся, но полковник остановил:
— Князь… Спасибо, что держитесь. Немногие бы не развалились после Ялу. Там… ну, вы сами знаете, видели собственными глазами.
Я ничего не ответил. Только кивнул.
* * *Ближе к вечеру японцы начали обстреливать из артиллерии передовые позиции. А я, чтобы не слушать это бесконечное ухание, решил проверить шкаф с медикаментами. Тот самый, что мы кое-как собрали из трех разных ящиков, поставили у входа в палатку-хранилище и поклялись не открывать без крайней нужды. В нем под двумя замками хранилось самое ценное, что у нас было — запас панацеума. Трясся я над ним, конечно… Прилично так.
Только открыл дверцу — и, как в дешёвом анекдоте, сверху на меня с глухим звуком упал флакон. Больно ударил по лбу, и, естественно, открылся. Потекла пахнущая спиртом жидкость. Еле глаза успел зажмурить. Только отошел от шума в ушах, легкой «яловской» контузии, и вот на тебе. Опять голова страдает.
Я нецензурно выругался, начал вытираться рукавом. В первую очередь глаза. Не дай бог, роговицу сожгу…
Вышел из палатки, как чудовище из бани — лицо мокрое, кожа горит, один глаз не открывается. Сразу же наткнулся на кого-то.
— А-а-а! — короткий визг. Варвара. Побледнела, отшатнулась. — О, господи… кто вы?
— Варвара Михайловна, — прохрипел я. — Не пугайтесь. Это я. Зеленка.
— Батюшки… — Она схватила меня за локоть. — Так испугалась! Думаю, чудовище какое китайское к нам заползло… Пойдемте, сейчас всё отмоем.
Отмывали всем сестринским консилиумом. Спирт, вата, щетка, слава богу, не обувная. Гедройц пришла посмотреть, пожала плечами:
— Хуже не будет. Лоб — как у молодого пулемётчика. Волосы… ну, теперь вы у нас травяной князь.
Я хотел отшутиться, но во рту ощущался нехороший привкус, и голова гудела. На том и закончилась вечерняя инспекция. Я забрался в палатку, где был отведен мне целый угол, закутался в шинель и вырубился мгновенно.
* * *Утро было холодным, как вчерашний чай. Только встали — прибежал ординарец:
— Князь, вас к воротам просят. Везут раненых. И добровольцы прибыли.
Я вылез из палатки, потянулся — и тут заметил, как одна из санитарок, проходившая мимо, быстро отвернулась, прижав рот к плечу, чтобы не рассмеяться. Ещё одна — сдержанно поклонилась, глядя куда-то в район моей груди.
Потрогал лицо. Отвратительно липкое после вчерашних экзерсисов с мылом и постным маслом. Поднес руку к глазам. Прекрасно. Зеленое. И волосы, судя по всему, не отмылись полностью. Особенно на висках. Ужас. И какой теперь авторитет у подчиненных? Правильно, никакого. Князь-посмешище. Еще и прозовут как-нибудь обидно. «Зеленкой». «Ну что там было сегодня на утреннем обходе? Да, Зеленка кровавое побоище устроил». Отлично. Просто замечательно.
Через ворота уже затаскивали раненых на носилках, а во дворе стояли новенькие: пара женщин в белых косынках, юноши в шинелях попроще, один — в совершенно нетипичной одежде, больше студенческой, чем военной. Он смотрел с любопытством, не зевая, но и не тушуясь.
— Госпиталь Красного Креста. Начальник — князь Баталов. Рад вас видеть, — сказал я, проходя вдоль.
Они заулыбались, поздоровались. Я стал по очереди знакомиться. и узнавать, кто откуда. Один — из Казани, другая — бывшая сестра милосердия из Омска. Потом подошел тот юноша, с прямой осанкой и живыми глазами.
— Студент медицинского факультета Юрьевского университета Бурденко.
Тут я обалдел.
— Имя⁈
— Николай. Николай Нилович, — отчеканил он.
Глава 9
ЛОНДОНЪ, Въ настоящее время только одинъ русскій остается въ Японіи: это — епископъ Николай, основатель и глава православной миссіи. Среди японцевъ онъ прожилъ сорокъ летъ и рѣшилъ остаться въ Японіи до самой смерти. Японскіе власти приняли мѣры къ охранѣ его личности. Къ сожалѣнію, въ послѣднее время объ епископѣ Николаѣ не получается никакихъ извѣстій.
ТОКІО. Изъ Пхіонъ-Яна телеграфируютъ, что тамъ теперь вполнѣ спокойно, корейцы относятся вполнѣ доброжелательно къ японскимъ войскамъ, большая часть которыхъ покинула уже городъ и двинулась на сѣверъ. Нѣсколько корейцевъ, обращенныхъ въ православіе, уличаются въ сношеніяхъ съ русскими; они преданы суду, но упорно отрицаютъ свою виновность.
Брилліанты японской императрицы
Японская императрица, подавая примѣръ другимъ, отдала на нужды войны большую часть своихъ драгоцѣнностей. Но оказывается, что ея патріотическая жертва не дастъ ожидаемыхъ результатовъ: вмѣсто милліоновъ, которые надѣялись выручить отъ продажи вещей императрицы, получено только нѣсколько сотъ тысячъ франковъ. Эксперты, которымъ предъявили вещи для оцѣнки, нашли, что брилліанты роскошной нитки и большинство брилліантовъ императорской короны — французской поддѣлки.
Я смотрел на Бурденко и глазам не верил. Так просто? Один из величайших в будущем хирургов — вот этот вежливый юноша с жидкими усиками и пушком вместо бородки? Может, однофамилец? Ага, прямо всё совпадает, даже довольно редкое отчество.
— Сколько курсов закончили? — продолжил я допрос.
— В конце года планирую сдавать врачебный экзамен.
— А в каких направлениях специализируетесь?
Бурденко перечислил.
— Доктор Гедройц?
— Да, ваше сиятельство?
— Оформить Николая Ниловича помощником врача. С этого момента. Остальных распределить согласно штатным нуждам.
— Будет исполнено, — коротко ответила Вера Игнатьевна.
Интонация у неё была такая, что я рефлекторно оглянулся, будто проверяя, не стоит ли за моей спиной сержант Хартман из «Цельнометаллической оболочки». Но нет. Вера смотрела на добровольцев неожиданно мягко, с каким-то почти материнским участием. Вот уж от кого не ждал нежности. Хотя… пожалуй, это было даже не сочувствие, а своего рода уважение. Впрочем, вряд ли она станет их донимать выше требуемого. Как и потакать слабостям. Я вдруг вспомнил старинную шутку Микулича, что по национальности он хирург. Нет ни варвара, ни скифа, ни раба, ни свободного — одни медики. Большое дружное братство.
Новую порцию раненых привезли примерно через час, наше пополнение едва успело сложить пожитки и переодеться. Поступление внезапное и большое. Как врачи и любят. Повозки одна за другой выкатывались к нашему приёмному пункту, наспех оборудованному перед палатками. Кони фыркали, упряжные орали, санитарки сновали меж носилок, фельдшеры и сестры принимали первых раненых.
— На сортировку, — сказал я Бурденко и кивнул в сторону площадки. — Пошли, Николай Нилович. Сейчас начнётся.
Он шёл рядом, доставая на ходу блокнотик. Собирается писать записочки, чтобы прикреплять их к одежде осмотренных.
— Так дело не пойдет, — показал я на блокнот. — У нас новая система.
— Какая же? — Бурденко встал столбом.
— Доктор Михеев! — позвал я коллегу. — Александр Васильевич, поделитесь цветовыми маркерами, пожалуйста.
Николай получил четыре мешочка, открыл один из них, и удивленно вытащил кусочек желтого ситца.
— И как это?
— Просто. Зеленый — легкораненые. Желтый — могут подождать. Красный — срочно на стол. Чёрный…