Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет)

Входные двери были уже открыты, и через них проникал теплый утренний воздух. Молодая пухлая горничная, стоявшая в дверях и смотревшая на тонущую в розах клумбу, обернулась, услышав за спиной шаги.
— Доброе утро, мистер! Сегодня прекрасный день. Через несколько минут будет подан завтрак…
— Я немного прогуляюсь…
Отвечая, он заметил в ее глазах любопытство. Она уже знала, кто он. Прислуга в больших домах все сразу узнает совершенно необъяснимым образом. Как и многие другие горничные в Англии, она, безусловно, была поклонницей Джо Алекса.
Посмотрев на часы, Джо ускорил шаг. В нескольких метрах от дороги на пастбище рос густой можжевельник. Джо улыбнулся, заметив движение руки, которая, казалось, не принадлежала никому и приглашала его подойти ближе.
Сержант Хиггс лежал на траве под одним из кустов. Он был одет в зеленую рубашку, которая настолько сливалась с окружающим фоном, что если бы не знак, поданный ему рукой, Алекс его вообще не заметил бы. Не ускоряя шаг, Джо свернул на пастбище и зигзагом приблизился к укрытию сержанта. Наклонился, сорвал цветок, поднес его к носу, понюхал и, держа в руке, подошел к можжевельнику. Там он опустился на землю рядом с сержантом, который лежал в небольшом углублении, сполз чуть пониже, чтобы быть совсем невидимым возможному наблюдателю, хотя на всем голом и отлично просматривающемся пастбище не было видно ни одной человеческой фигуры.
— Я звонил в Скотланд-Ярд, — вполголоса начал Хиггс, — из здешнего отделения полиции. Господин комиссар Паркер просил передать вам, что в картотеке преступников никакого Пламкетта, к сожалению, нет. Последний умер в 1950 году, ему было тогда уже семьдесят пять лет, он был карманником.
— Так я и предполагал, — Джо вздохнул. — Только полный идиот в такой ситуации назвал бы свое настоящее имя. Что еще?
— Господин комиссар сказал, что с утра патрульная лодка будет наблюдать издали за участком побережья. Но сейчас время отпусков, а поблизости расположено не менее десятка яхт-клубов, не считая частных моторок и яхт, непрерывно снующих вдоль берега и в открытом море. Патрульная лодка в бинокль будет следить за бухтой в Мандалай-хауз. Они будут поддерживать радиосвязь с полицией. Если мы хотим, то можем позвонить в участок, и здешний комендант сам займется наблюдением. Мгновенно они могут задержать любого одинокого путешественника. Кроме того… — он замолчал.
— Что кроме того?
— Прошу прощения, мистер, я не выспался, — ответил сержант Хиггс с подкупающей откровенностью. — Я не мог заснуть даже тогда, когда наконец-то оказался в гостинице. Постель скрипит, и все мне кажется, что может случиться нечто плохое именно тогда, когда меня не будет на месте. Хорошо, что вы там, в доме…
— Мне кажется, что если не произойдет ничего чрезвычайного, а есть надежда, что так оно и будет, мы сможем еще сегодня вечером уехать в Лондон, сержант. Господин комиссар Паркер ничего больше не сказал? Не просил передать мне какие-либо сообщения?
— Да, мистер Алекс. Но я не точно понял. Постараюсь повторить все слово в слово и может быть вы поймете, что это за сообщение. Господин Паркер сказал, что оно строго секретное, чего я также не понимаю, потому что и без того никогда ничего не передал бы вам в присутствии постороннего лица…
— Но что это за сообщение?
— «Скажи мистеру Алексу, что актриса Джоан Фэй, та, которую называют КРАСИВЕЙШАЯ ГРУДЬ МИРА, купила „Роллс-ройс“ с золотыми ручками на дверцах. На запрос Скотланд-Ярда дирекция завода, выпускающего „Роллс-ройс“, ответила, что по желанию клиентов они отдельно поставляют им такие ручки, чтобы украсить машину…» Это какой-то шифр, не так ли, мистер Алекс?
— По всей видимости, — пробурчал Джо. — «Красивейшая грудь мира», так он сказал? И это все?
— Все.
— Мистер Паркер неоценим. Но надо заняться нашим гостем, которого мы должны приветствовать в половине двенадцатого. Вашей задачей, сержант, будет наблюдение за этим пастбищем и дорогой до… — он задумался, — скажем, до половины десятого. Потом я хотел бы, чтобы вы обосновались на скалах рядом с поместьем и держали в поле зрения павильон. Я буду блокировать дорогу между домом и павильоном. Прошу вас в одиннадцать часов находиться в непосредственной близости от павильона, оставаясь незамеченным. Будьте готовы ко всему и обретите глаза со всех сторон вашей невыспавшейся головы.
 
— Понимаю, — Хиггс покивал невыспавшейся лысой головой. — До половины десятого здесь, затем там, Но что я должен делать, если замечу постороннего, идущего или едущего машиной в Мандалай-хауз? Если он будет на машине, я могу броситься ему под колеса, и тогда моя смерть на определенное время задержит его. Ну, а если он будет идти пешком? Застрелить его, не спрашивая имени и не обращая внимания на внешний вид, потому что мы не знаем, как выглядит этот Пламкетт?
— Ваше чувство юмора делает вам честь, сержант, и похоже на остроумие вашего начальника, господина Паркера. Но вопрос, вопреки внешней простоте, не лишен смысла. Увидев постороннего, идущего в сторону дома полями, вы обязаны задержать его под любым предлогом, даже притворившись идиотом, простачком или кретином-туристом. Нам нельзя ни на минуту упустить его из вида, и мы обязаны парализовать свободу его передвижения по местности. Если он начнет скандалить с вами, можете ввязаться в драку. Мне все равно. Если он поедет машиной, тогда я его встречу в поместье. Машина не ускользнет от моего внимания. Но это противоречило бы интересам и договору, который заключен у меня с генералом, ибо ему желательно, чтобы Пламкетт явился в Мандалай-хауз, не привлекая внимания его обитателей.
— Понимаю, мистер. Как-нибудь справлюсь, — Хиггс зевнул. — Он не пройдет.
Джо встал.
— Я буду все время между клумбой перед домом и теннисным кортом, который находится приблизительно шагах в ста от павильона, в боковой аллейке. Возможно, я поднимусь на крышу, если получу оттуда сигнал. Там будет стоять наблюдатель. Но скорее всего я буду кружить вокруг павильона, стараясь, чтобы генерал Сомервилль меня не заметил. Если все пройдет хорошо, буду здесь в восемь часов вечера, постараюсь увидеться с комиссаром Паркером и сообщу ему, что дело можем считать законченным. Думаю, что тогда он разрешит нам незамедлительно вернуться в Лондон.
Джо сорвал веточку можжевельника и, держа ее в руке и не повернув головы, пошел назад. Оказавшись на дороге, он почувствовал внезапный сильный голод и с удовольствием заметил струйку дыма, поднимающуюся над одной из труб дома.
Столовая была расположена слева от холла. За огромным столом, окруженным двумя десятками кресел, не было еще никого, но стоящие полукругом приборы на одном из концов стола свидетельствовали, что завтрак может начаться в любую минуту.
— Яйца и бекон, мистер? — спросила пухленькая горничная, мгновенно возникшая в приоткрытых дверях.
— Очень хорошо! Я первый, да?
— Да. Но сейчас все начнут спускаться к столу. Мы здесь встаем рано, мистер.
Алекс бросил взгляд на часы. Было без четверти восемь. Послышались шаги на лестнице. Кто-то спускался и через мгновение показался в холле.
— Добрый день! — Джеймс Джоветт, одетый в безукоризненно белую рубашку и безупречно отглаженные фланелевые брюки, вошел в столовую и сел напротив Алекса. — Как прошла ваша первая ночь в Мандалай-хауз? Видели дам в белом или упырей, потрясающих цепями?
— Увы… — Джо развел руки в своем излюбленном жесте.
— Я думал, что таким людям, как вы, мистер, они показываются чаще, чем нам, простым смертным…
Джоветт рассмеялся, потянулся за хлебом и стал медленно и старательно мазать его маслом.
— Я скорее специалист по призракам, которые скрываются в умах людей и делают все возможное, чтобы никто их не заметил, — вежливо и серьезно ответил Джо. — Что же касается цепей, то обычно они появляются в конце. Мне не снились плохие сны. Но, несмотря на это, я не очень хорошо спал. Проснулся в пять, может быть, чуть позже, погулял по полям. Здесь чудесные окрестности.